Я с трудом сдерживал желание закричать… Ната, мышонком затихшая под моим телом, сделала попытку освободится. Я еле разжал объятия — от пережитого, мышцы словно свело…

— Ты весь взмок…

— Уходим отсюда, Ната. И не спрашивай больше — все потом.

Увидев мое лицо, девушка на глазах сама побледнела и больше не произнесла ни слова. Мы подхватили свою поклажу и ползком, потом на четвереньках, убрались подальше от берега. Лишь когда между нами и водой стало не меньше тридцати, а то и более шагов, я поднялся и рывком поднял девушку.

— Все потом — повторил свои слова, и вскинул на плечи ее мешок. — За мной и не оглядывайся.

Мы устремились прочь, как можно дальше от страшного существа, снова вставшего на моем пути. Только случайность, а вернее — острые глаза Наты, уберегли нас от столкновения, в котором я не рассчитывал остаться победителем.

Ната, успокоившись, первой подала голос:

— Так как, насчет крокодилов?

— Злорадствуешь? — Я внимательно осматривался, решив стать вдвое осторожнее. То, что девушка первой обнаружила присутствие монстра, мне понравилось. Не понравилось другое — что я сам слишком увлекся разговором, отчего потерял бдительность. После того, как наставлял Нату, это выглядело глупо…

— Не переживай. — Ната, с присущей ей проницательностью, догадалась о моих переживаниях. — Я тебя заболтала, а сама просто посмотрела на Угара. Вот и увидела, первой…

— Заметить следы на влажном песке, где их могло смыть любой набежавшей волной — не просто. Ты молодец.

— Спасибо. Как насчет медали?

— ?

— А что, награда не положена бойцу?

— Иди уж… Боец.

Мы возвращались к нашему холму, не той дорогой, какой пришли. Я едва узнавал местность. Или, буйное оживление растительности так сильно скрыло привычные очертания, либо, все эти тряски земной поверхности изменили ландшафт.

— Заблудились?

— Не думаю. Хоть солнца и не видно, но стороны света я чувствую, словно они нарисованы на небосводе.

— Ого?

— Ну… Я не знаю, как тебе объяснить. Может, не совсем так. Только на востоке всегда несколько темнее облака, а ближе к вечеру они еще более сгущаются. Сама подумай — солнце садится на западе, следовательно, ночь тоже приближается с востока. Вот и вся премудрость.

— Видеть все оттенки на небе… Хороша премудрость. Для меня, так все одного цвета.

— Научишься.

Угар, скрывшийся в зарослях, вдруг подал голос. Я моментально выхватил стрелу и приложил ее к древку лука. Повинуясь молчаливому указанию, Ната юркнула в ближайшие кусты. Идя на голос пса, я вышел на небольшую поляну, с одной стороны, словно сломанную посередине и вздыбившуюся вверх. Судя по свежему излому земли и вырванной траве, последствие недавнего землетрясения. Угар стоял возле него, топорща шерсть на загривке.

— Довольно.

Я осторожно погладил пса по голове.

— Что вдруг, шум поднял? Мало нам такого попадалось?

Пес мотнул башкой и рванулся по откосу вверх. Я поднял глаза — толчок высвободил боковую часть автобуса, в выбитых окнах которого застряли трупы… Судя по сохранившимся, даже заиндевелым телам — все последние месяцы они находились, словно в глубокой заморозке. На почти общем фоне, где земля была горячее воздуха — довольно редкое явление. Но, не совсем необычное. Такое встречалось ранее — как и озеро, где до сих пор не растаял лед. Я довольно спокойно отнесся к увиденному — пока не подошел достаточно близко. В автобусе ехали дети…

За спиной кто-то вскрикнул — я мигом развернулся и зажал рот Наты рукой.

— Мн… Мам…

— Не нужно, Ната. Они погибли… Давно.

— Мне показалось, что кто-то шевелится.

— Они оттаивают… Я видел подобное, раньше. Не часто, но видел.

— Посмотри на Угара…

Я обернулся к псу. Тот сосредоточенно обнюхивал землю, после чего отбежал в сторону и снова вздыбил шерсть. Там поверхность слегка отсвечивала глянцем, словно отражаясь от невидимых лучей.

— Это глина. Угар не будет лаять просто так. Там следы.

— Чьи?

— Сейчас узнаем…

Я приблизился к щенку. Отпечатки напоминали те, которые оставались от трупоедов, но, вроде, несколько отличались. В любом случае, мне это не нравилось — поблизости рыщет стая, и это грозит осложнениями. Даже, если это знакомые крысы — они могут быть страшны своим количеством!

— Уходим, Ната.

— Уходим? А… Они? — Она указала на автобус. Я пожал плечами:

— Они? Останутся.

— Но ведь их съедят!

— Они — мертвые, Ната.

— Они не заслужили этого!

— Ты много видела живых? В городе, что здесь, что на той стороне, что внизу, в Провале — только трупы. Мы не можем похоронить всех. Ты сама это знаешь.

Ната опустила глаза и угрюмо повторила:

— Знаю. Я все знаю. Ты сам сказал — я мало похожу на маленькую девочку-подростка. Вот и послушай… Взрослого человека. Я не предлагаю хоронить всех. Я понимаю, это невозможно. Но… Ты сам, сможешь оставить их, вот так, на съедение крысам?

— Смогу. — Я сдвинул брови, силясь не сорваться на резкий тон. — Если выбирать, жизнь живых или смерть мертвых — я выбираю жизнь.

— Дар! — Ната заломила руки на груди. — Это — дети! Посмотри на меня! Я тоже… Тоже…

— Только что ты сказала иное. Вот и веди себя… Соответственно. Мы не станем их собирать, не будем складывать костер и не сложим их останки. Они останутся, как были, и мы просто уйдем. Если сделаешь хоть шаг — твои следы будут так же впечатаны в эту глину, как и следы трупоедов. И поверь мне — они умеют идти по ним, не хуже Угара. Ты хочешь, чтобы мы сцепились со стаей людоедов? Ушли они к себе, или, бродят среди руин — одному небу известно. Но я не стану это сейчас выяснять. Хватит одного ящера! Мы чудом избежали столкновения — в этом и твоя заслуга. Не порть этот день своими капризами. Мертвым не нужны могилы…

— Им нужен покой! Так неправильно! Не должно быть!

— Не кричи. — Я устало прислонился к дереву. — На звуки твоего голоса сбегутся все хищники в округе. И не проси больше… Можешь считать меня кем угодно, но ты и шагу не сделаешь туда… к ним. Я все сказал.

Ната нахмурилась, после чего глухо произнесла:

— Пусть так. Только скажи… Зачем тогда жить?

— Зачем?

— Да. Зачем. Мы все больше превращаемся в дикарей, лишенных нормального, человеческого сочувствия. И, рано или поздно, вообще перестанем, кого либо, жалеть. Вот и спроси себя — тебе нужна такая жизнь?

— Вот как ты повернула… Умно, что тут скажешь. Только не рассчитывай, что я тут же умилюсь и позволю тебе сделать глупость. Говори, что хочешь — но делай, как я скажу. А я еще раз повторяю — мы уходим отсюда прочь. И, чем скорее — тем лучше. Над нами темнеет, это верный признак надвигающегося дождя. Я очень надеюсь, что он будет хорошим, вроде прежних, когда и шагу невозможно. Тогда трупоеды, вздумай вернуться, не найдут нас и не пустятся в погоню. Все, Ната, демократии не будет. Вперед.

— Я не…

— Вперед! — Наверное, я рявкнул, отчего девушка даже отшатнулась. — Достаточно разговоров!

Мы отошли на порядочное расстояние, когда Ната, все время хранившая молчание, робко произнесла:

— Дар…

Я не отвечал, все еще взбешенный ее глупым упрямством. Девушка забежала вперед и встала передо мной.

— Если я виновата — ударь.

— С ума сошла?

— Помнишь свои слова? Для чего ты меня вытащил, помнишь? Кто-то говорил, что не будет превращать меня в рабыню!

— Считаешь это рабством? Тогда и я, кое-что напомню — как кто-то обещал слушаться, если этого требуют обстоятельства. Сегодня мы дважды избежали столкновения с хищниками. Но, если в первый, это целиком твоя заслуга, то вторым ты могла напрочь перечеркнуть все остальное. Я не знаю и даже не представляю, кто мог быть возле тех тел… И я не могу убить любого зверя, оказавшегося на нашем пути. Хочешь погибнуть?

— Я…

— Все, Ната. Считай меня, кем хочешь, но запомни, раз и навсегда! Если я приказал бежать — мы бежим. Если сказал драться — деремся. Придется лежать в воде и грязи — будем лежать. Придется молчать весь день и мочится в штаны — будем делать и это. Все споры, рассужденья и варианты — потом. Либо — смерть. Люди гибнут по разным причинам, одна из них — слишком много мнений. Я соглашусь с тобой, если не прав, я поступлю иначе, если ты сможешь меня убедить в обратном — но, только тогда, когда для этого появится время и место. В любой ситуации, где нужно принять решение быстро, больше никаких возражений. Ты поняла?