Бродить с ним оказалось намного веселее, чем одному, когда я мог разговаривать только сам с собой. Нет, конечно, щенок не поддерживал моих случайных реплик или тирад, но его мохнатая мордочка весьма красноречиво реагировала на слова и жесты. Он отлично понимал все команды и довольно послушно выполнял, даже если ему не очень хотелось. Щенок немного подрос, хотя, может быть, мне это только казалось. Он и так был довольно крупным — как все представители больших пород. Щенок безоговорочно признавал меня вожаком нашей маленькой компании, и мне ни разу не приходилось кричать или сердиться. В черных бусинках светился такой недюжинный ум и понимание, что временами мне становилось не по себе… После непонятных следов, после странных зверьков, а также той давней и жуткой находки — мертвого «оборотня», я догадывался, что природа изменилась так же сильно, как и ландшафт. И, возможно, даже гораздо сильнее. Если изменился я сам — почему щенку не получить какие-то новые качества? Лишь бы они не оказались неприемлемыми для меня.
Унылый ландшафт почти не менялся — а ведь мы находились в пути третий день. На его исходе я смог различить вдалеке темную гряду — вряд ли это горы. До них еще очень далеко. Но, тогда что? Появилась цель, к которой мы стремились, она вырастала и уже все отчетливее виднелись вдалеке. Я рассчитывал дойти к концу четвертых суток. Земля, изрытая ямами возле города, стала несколько ровнее. Возможно, ее сгладили нескончаемые ливни, которых так много пролилось в первые дни. А может, толчки не затронули так сильно именно эту область, что позволило мне идти по ней с гораздо большей скоростью.
Щенок отбегал в сторону, рылся в попадающихся земляных кучах, что-то откапывал, бросал или приносил мне. Так он приволок книжку без переплета, мокрую и насквозь покрытую плесенью. Осколок фарфоровой чашки с сохранившимся фрагментом рисунка. А однажды — наручные часы из драгоценного металла, покрытые сияющими камешками. Они были изувечены ударом, сплющившим внутренности, и, в отличие от моих, найденных почти подобным образом, показывать время уже не могли. Я подержал часики в руке, подумав, как много могли они значить для их владельца, каким мерилом жизненного благополучия и богатства могли быть… И выбросил. Прочь. Золото больше не играло привычной ценности. Зачем оно нужно в этом мире, где куда дороже рыболовный крючок или кожаный ремень? Я даже и не думал, что, если встречу людей, это может мне понадобиться. Нет, на такие сокровища уже ничего нельзя купить…
Вечером мы устроились на ночевку. Я насобирал в округе всяческого хлама и разжег костер. Приноровившись пользоваться огнивом, спички, которых осталось мало, предпочитал беречь. Может, их и можно изготовить самому — но я этого не знал. Когда-нибудь, придется придумать…
И я, и щенок любили сидеть возле огня, наблюдая, как язычки пламени подогревают ужин. Вот и сейчас, пес облизывался, предвкушая, как я брошу шепотку пеммикана в котелок, приготовляя крепкий мясной бульон. Лепешки, обмакнутые в него, размокали и становились мягкими — и еда и питье одновременно. Я же развлекался тем, что доводил до кондиции острие ножа — оно спасло меня однажды, и я не забывал заботиться, чтобы оно всегда было в норме. Бриться лезвием клинка еще не доводилось — но я хотел попробовать, не желая полностью зарастать щетиной.
Тьма сгущалась. Наступающие сумерки отбрасывали причудливые тени по ближайшим холмам и буграм, падали вниз от изломанных деревьев, занесенных сюда чудовищными силами урагана. Иногда срывался ветер, в последнее время чаще дующий с востока. После того, как северный, почти перестал напоминать о себе, закончилось и самое холодное время. Что южный, что восточный — они несли с собой тепло. Это тоже удивляло — если впереди горы, откуда тепло?
Пес приподнял голову и стал втягивать воздух широкими ноздрями. Ветер нес запахи, неразличимые для меня, но понятные моему спутнику. Он принялся глухо ворчать, иногда вздыбливая шерсть — запахи ему не нравились. Потом он успокоился и опять положил голову на лапы. В его зрачках тоже сверкали огоньки, отражаясь от костра. Уши щенка слегка подергивались, продолжая чутко реагировать на еле слышные звуки, доносящиеся издалека. Где-то на севере оранжевыми сполохами черную серость неба прорезали молнии. Они не сопровождались раскатами, возвещающими о наступлении дождя — мы могли продолжать ночевку, не заботясь об укрытии. На всякий случай я нес с собой и тент: рассчитывать, что сможем спрятаться посреди голой степи, оснований не имелось. Вообще-то, дождей становилось все меньше, и они были слабее. Хотя, до настоящего тепла еще довольно долго — если верить моему настенному календарю. Но стоило ли ему верить? Он отражал только привычное расписание смен времен года. А какое расписание существовало сейчас? По каким законам будет происходить смена сезонов на земле? И будет ли? Что считать зимой, что — весной? До сих пор, сквозь мрачную взвесь, ставшую лишь немного светлее и выше, ни разу не проглядывало солнце. Я уже отвык от него…
Мы лежали, подставляя теплу костра то один, то другой бок. Пес внимал моим речам, изредка постукивая по земле хвостом. Щенок стал единственным собеседником, кто мог утолить мою жажду общения. И возможно, именно такой, все понимающий и не спорящий ни с чем, был нужен мне тогда. После ужина я вытер насухо котелок, кинув псу остатки лепешки. Как бы там ни было — после бульона, щедро приправленного пеммиканом, чувствовалась сытость. Я научился такому способу давно, когда ходил в горы. Как давно это было… Словно в иной жизни. А может, это и было — в иной жизни? Только эта, начиналась как-то не так… Ночь постепенно сходила на нет. Смену времени я узнавал скорее интуитивно, чем глядя на небо. На нем вряд ли можно вообще что-либо увидеть — то свинцово-стальное, то серое, то буро-коричневое — ни одного светлого тона. Восточный, чуть ли не горячий ветер иссушил землю — даже редкие следы от давно прошедших ливней, в виде скоплений стоячей воды, теперь испарились. Хорошо, что я тащил на себе несколько фляг — нам хватит, чтобы дойти до скал, где я рассчитывал пополнить запасы. Ну, а если нет — придется очень жестко экономить на обратном пути.
До утра было еще далеко, когда, забросав остатки костра землей, я поправил снаряжение и кивнул псу:
— Хорошо тебе… Я таскай, а ты — лопай. Вот навьючу как ишака, узнаешь, что почем. Вставай, лежебока… Идти пора.
Пес забегал вперед, поджидая меня на склонах, разведывал все интересные, с его точки зрения, места, и недовольно повизгивал, если я слишком медленно поднимался на очередной пригорок. Неожиданно он звонко залаял, устремившись в одну из ближайших впадин.
— Сейчас, не торопи…
Я вскарабкался наверх. Впадина была не меньше стадиона, если такое сравнение допустимо. Что-то раздражало, мешало сосредоточиться и внимательно осмотреть местность. Я ни как не мог понять, что, пока щенок, весело лая, не стал подпрыгивать и пытаться поймать что-то зубами. Я застыл на месте, позабыв опустить занесенную для следующего шага ногу.
— Ты что, каши объелся?
Но щенок и ухом не повел, продолжая свои нелепые скачки. Присмотревшись, я ахнул — и на земле, и в воздухе мельтешили мелкие, почти прозрачные существа, более всего походившие на мошкару. Вместе с тем, за ними гонялись существа покрупнее — и, поймав, пожирали на месте, оставляя только почти не видные слюдяные блестки-крылышки. Ни тех, ни других, я раньше не встречал. Щенок пытался поймать, какое-нибудь, из тех, что больше, но у него ничего не получалось. Они так быстро передвигались, что я не мог уследить ни за одним. Пораженный, что было кому и за кем гоняться, тупо смотрел по сторонам, и с натугой соображал: «Как? В зимнее время? Насекомые? Насекомые ли?» Щенок гавкнул и бросился прочь, махом взлетая на возвышенность из камней и вывороченной земли. Он ткнулся в кучу носом и энергично заработал лапами, хвост моего приятеля закрутился, как маховик. А через пару секунд он негодующе взвыл и пулей помчался обратно. Я остановил его, успев ухватить за загривок.
