Если с луком все ясно — я тренировался с утра до вечера и очень быстро достиг неплохих результатов — то с мечом намного сложнее. Он находился у меня на спине, я легко мог выхватить его… и не более того. Нигде и никогда мне не приходилось учиться столь сложному делу, как фехтование. И вряд ли кто-нибудь мог меня этому научить. Но и оставлять такое замечательное оружие дома я не хотел — одна только мысль, что оно со мной, уже наполняла уверенностью и самоуважением. И все же я старался, припоминая хоть какие-нибудь приемы, проводить бой с тенью или воображаемым противником.
Большой топор однозначно решил заменить маленьким — я не желал оставаться совсем без топора, он всегда требовался при рубке дров, в походе. «Томагавк», как я его в шутку называл, носить намного удобнее и легче. Кроме того, набив руку в метании, я легко мог всадить его почти из любого положения во что угодно — как настоящий индеец. Окончательно остался дома и большой нож — хватало одного, более узкого и остро заточенного, висевшего на груди. Теперь я совсем стал походить на дикаря из каменного века — одетый, словно по последней моде тех времен, и вооруженный, пожалуй, даже лучше, чем они. Брился раз в неделю, а то и реже. Скоблить быстро отраставшую щетину лень, да и нечем — одноразовые станки выходили из строя, а заниматься этим в походах — не с руки. Но, когда я находился дома, в подвале, то всегда старался выглядеть опрятно. Мне уже следовало чем-то заменить свою одежду — зимний вариант не годился для усиливающегося весеннего тепла. Интересно, как те же дикари носили кожу? Ладно, зимой — а летом? Не очень удобно…
Среди множества различных плотных и легких тканей попадались всякие — от искусственного меха до очень тонкого ситца. Все это хорошо — если не отсутствие швейной машинки. Я со вздохом чинил порванные вещи и мечтал, что когда-нибудь, все-таки отыщу склад готовой одежды.
Да, я полагал, что это уже весна, хотя, если считать по отмеченным мною дням — до нее оставался еще не один день. Но уж больно все вокруг говорило о том, что состояние, в котором находился город, как-то не вяжется с зимой… Я окончательно выбросил все свои «приборы» — часы и компас. Либо, они достались мне уже сломанными, либо — все, что показывали, больше не соответствовало действительности. И последнее мне казалось более вероятным. Если изменилась вся география, если существует такой Провал, день удлинился на несколько часов, а погода выкидывает фортели — то, как им можно доверять? Земля стала иной…
Оружие словно прибавило сил. Мне не сиделось. Мы провели в подвале несколько суток, и я опять начал маяться, и искать выход своей энергии. Но отправляться больше на ту сторону реки не собирался — не нарываться же на неприятности? Подумав, что ответный визит столь же возможен, натянул возле наших тропинок несколько хитрых проволочек — если кто-нибудь решится подойти незаметно, звон пустых банок поднимет нас даже среди ночи. Но еще больше полагался на чутье верного пса и свое собственное, уже проверенное временем.
Мне еще раз захотелось разглядеть, что же виднелось на юге. Что это за скалы или горы просвечивали сквозь темные тучи на горизонте? Я не боялся заблудиться — со мной теперь пес, и можно отважиться на предприятие, которое раньше могло окончиться плохо. После того как я прошелся вдоль русла реки, примерно представил расположение всего края и нанес его на карту. В отличие от города, где белых пятен осталось совсем мало, там они изобиловали. Единственная изученная линия — берег. И то, только до речного порта и разрушенного поселка, где я обрел своего друга.
Тренировки, постоянное пребывание на воздухе, длительные переходы — все это столь сильно закалило мой организм, что я стал относиться к пребыванию вне подвала, словно к чему-то само собой разумеющемуся. В привычку вошло оставлять подвал в таком состоянии, что возвращение не должно требовать лишних хлопот — прежде всего дрова и вода. Мало ли, каким придется вернуться? Прошлая болезнь научила предусмотрительности. Я орудовал топором, будто с ним родился. У меня не имелось пилы, и все бревна приходилось рубить. Это трудно и отнимало много времени — но, обладая приобретенной силой, я практически всегда справлялся с любым стволом. Почти все деревья, валявшиеся возле холма, уже были переработаны и перетасканы внутрь, заняв целую секцию. Правда, я стал замечать, что с мышцами творится какая-то ерунда — иной раз я с легкостью поднимал любое бревно, а через несколько минут — едва мог сдвинуть его с места. Словно их кто-то накачивал мощью, а затем внезапно эта мощь пропадала. Контролировать ее я не мог. Это мне не нравилось и сильно озадачивало.
Заготовив в подвале очередной запас топлива, пересмотрел мешок. Щенок, привыкший к обычному рациону, уже не так приставал — он тоже будто понимал, что отъедаться будет дома, а не в походах. Но все равно, длительные вылазки требовали многое нести на себе. Возникла иная необходимость… Пришлось переделать лямки таким образом, чтобы они не мешали выхватить оружие. После едва не случившегося столкновения с неведомым врагом, не хотелось оказаться застигнутым врасплох. Так как ножны меча можно было закрепить на спине, я тщательно подогнал их по размеру. Там же следовало носить колчан со стрелами. В руках оставался лук, но и его стоило убрать — руки желательно держать свободными. Подумав, в поход решил захватить и копье. Не столько для самозащиты, скорее — как посох. Иной раз он меня выручал…
Я все реже брал консервы, стараясь заменить их сухим мясом и лепешкам — они занимали примерно столько же места, но зато были легче, сытнее, а главное — их хватало на гораздо больше время. Порой, двух-трех лепешек мне хватало на весь день. Норма щенка в подвале составляла две банки в день — утром и вечером. В пересчете на пеммикан и «хлеб» — половина того, что требовалось мне самому. Из расчета на десять-двенадцать дней, требующихся на длительную разведку — большую часть мешка составляли именно съестные припасы… Я остро стал осознавать необходимость чем-то восполнять этот рацион. Теперь, когда появился лук, можно попробовать охотится. Но на кого? Та мелочь, которую с успехом находил щенок, как-то не привлекала… Став осторожным, я создавал тайники в городе по всем направлениям — найти их, не зная конкретного места, чужаку невозможно. А мы могли воспользоваться ими в любой момент, остававшись без доступа в подвал, или, задержавшись в дороге.
Погода нам благоприятствовала. Странная, то теплая, то, наоборот, перемежаемая ледяным ветром. Тем не менее, она больше не пугала меня неожиданными порывами налетающих ливней или градом. По календарному — если я не ошибался? — начало весны. Соответствовала ли она этому? Сложно сказать… Днем могло припечь так, что я раздевался до пояса, а ночь приносила такую стужу, что вода, забытая в плошке снаружи, застывала до самого дна. Часто стали повторяться грозы. Огненные шквалы на небосводе прорезали его до самой земли и даже сопровождались взрывами! Я полагал, что в месте удара молнии находились выходы газа — и они взлетали вместе с горами земли. Мой щенок тогда испуганно забивался в ноги, и лишь когда все кончалось, высовывал мордочку — мол, страшно, хозяин! Но видя, что я спокойно смотрю вдаль, успокаивался и храбро выбирался наружу. Пес вообще очень поражал меня способностью понимать почти все слова — возможно, по интонации. Достаточно дать команду, несколько раз ее продублировать — и он догадывался, что от него требуется. Так я научил его самому необходимому — «сидеть!», «рядом!», «ко мне!», «ползком!», «тихо»… И, разумеется — «взять!». Последняя команда исполнялась особенно рьяно: щенок с такой бешеной энергией и напускной яростью начинал рвать смотанный в рулон ковер, что летели клочья. Когти щенка не уступали клыкам — а зубы обещали со временем вырасти во что-то очень серьезное. Я как-то подумал, что когти придется обрезать — что-то слышал об этом. Но увидев однажды, как он втягивает их внутрь подушечек, опешил и сел, где стоял. Ни одна собака в мире не умеет втягивать когти! На это способны только кошачьи… Но он, что бы там ни было, — пес! Вместе со способностью вздыбливать шерсть, это было второе, что заставляло меня посматривать в сторону щенка с некоторым недоверием…
