— Я возьму, я учиться пойду!

— Куда? Вас же ни в одно учебное заведение не возьмут! Документов у вас нет, да и программа вашей школы нынешней гимназии никак не соответствует. Латынь, греческий, Закон Божий. Или с первого класса начнете?

— И что же делать?

— Во-от, слова не мальчика, но мужа. Есть выход. Подайте прошение на имя Его Императорского Величества о присвоении вам звания подпоручика в особом порядке.

— А без царя никак?

На лице капитана Леруа ничего не отразилось, но про себя он довольно ухмыльнулся — рыбка заглотила наживку, осталось только аккуратно подсечь.

— Как же можно без Его Величества? Даже для прапорщика ценз образовательный нужен, выслуга, экзамен соответствующий сдать, а тут раз-два — и в подпоручики! Нет, нет, в знаниях ваших и боевом опыте никто не сомневается, но наша российская бюрократия требует, знаете ли.

Леруа развел руками, демонстрируя свое полное бессилие перед этой самой бюрократией.

— А так, подумайте, вы — блестящий молодой офицер нового рода войск, единственный, можно сказать, в своем роде. Какие перспективы открываются! Карьера, финансовое благополучие.

Насчет нового рода войск контрразведчик, скажем так, несколько преувеличил. Ни о какой механизации никто и не заикался, даже предложение Кондратьева о создании экспериментальной роты вполне могло навсегда увязнуть в недрах военного ведомства. Противников у него оказалось много, неожиданно много. Даже сейчас, в не самый подходящий момент, Мирошкин нашел что возразить.

— Эти войска еще создать надо, да и я — не единственный офицер. Лейтенант Иванов и по званию меня старше, и боевого опыта у него больше.

— Дался вам этот Иванов, — отмахнулся Леруа. — Скажите мне, чем он лучше вас? Вы ведь училище немногим позже него закончили?

Мирошкин молча кивнул, соглашаясь.

— Не задержись вы тогда в резерве, вполне могли бы на его месте быть. Иванову просто повезло, что он вместе с экипажем быстро в часть попал. Кстати, а вы почему задержались?

— Потому же, почему и все. Танк забрали, экипаж растащили, а меня — обратно на завод за новым танком. Пока — туда, пока — сюда…

— Я и говорю — случайность. Вполне могли бы на его месте взводом командовать. А всего-то и надо было чуть раньше в войска попасть.

«Чуть раньше в войска попасть». Мирошкину вдруг вспомнился липкий страх, холодной струйкой стекающий по спине, в ожидании, когда отгремят последние минуты артподготовки, хлопнут сигнальные ракеты и между тобой и рассекающей воздух немецкой болванкой останутся только считаные сантиметры уральской брони. И всегда кажется, что этих сантиметров очень мало, ничтожно мало. А тот «ведьмин поцелуй» на башне? Тогда только самодельный экран спас экипаж от попадания фаустпатрона. А Лешку Сенькина не спас, и пришлось тогда доставать из танка обугленные трупы экипажа.

Леруа перемену в собеседнике не заметил, продолжил расписывать перспективу служебного роста и сопутствующие ей блага, пока не нарвался на жесткое замечание Мирошкина:

— Все это, конечно, хорошо, только об одном вы забыли.

— Это о чем же?

— Через двенадцать лет царя скинут.

Удар, прямо скажем, был ниже пояса, но капитан быстро нашелся:

— А вот этого прискорбного развития событий мы надеемся избежать. С вашей, между прочим, помощью.

— В этом деле я вам не помощник, — категорически заявил Мирошкин.

Леруа на мгновение споткнулся, но быстро сориентировался, уловив решительный настрой оппонента в этом вопросе, и решил перевести разговор на более приятную для того тему.

— Настаивать не буду, с вами или без вас, но этот вопрос мы решим. А вы собирайтесь.

— Куда?

— Как куда? К невесте, конечно! Она уж, поди, вся заждалась. Да и со свадьбой тянуть дальше некуда. Или уже передумали?

— Нет, не передумал.

— Эшелон до Мукдена уходит через час, поторопитесь.

Мирошкин ушел собираться и прощаться. Леруа подошел к столу, задумчиво перебрал бумаги. Упрямый клиент попался, ну да ничего, никуда он теперь не денется, вот погоны наденет, присягу примет — тогда и продолжим разговор.

Отъезд Мирошкина еще несколько дней будоражил умы и служил главной темой для разговоров, потом постепенно отошел на второй план, на первый вышли переговоры в Портсмуте.

— Интересно, отдадут япошкам половину Сахалина или нет?

Почему-то именно этот вопрос волновал танкистов больше, чем насущные ежедневные проблемы. Казалось бы, какая им разница, о чем договорятся дипломаты в далеком заокеанском городе, а они спорили до хрипоты. Возможно, это от того, что других новостей не было. Боевые действия практически прекратились, даже небольшие перестрелки с японцами стали редкостью. В заключение очередного спора Сергей попытался вставить свое веское слово, пусть и пессимистичное:

— Судя по тому, что мы тут видели, царские дипломаты Южный Сахалин опять просрут.

28 августа по всем частям разнеслась весть о заключении перемирия, последний акт позорнейшей драмы под названием Русско-японская война был завершен. Началось томительное ожидание демобилизации. Мобилизованные солдаты и кадровые офицеры были едины в своем желании покинуть Маньчжурию как можно быстрее. Взвод тоже бы к ним присоединился, но Путиловский завод, похоже, приступил к выполнению заказов на платформы только после заключения перемирия.

— Корпус наш в Маньчжурию прибыл одним из последних, — рассуждал штабс-капитан Петров, — а, следовательно, на скорое возвращение в Россию нам рассчитывать не приходится.

Зарядили холодные осенние дожди. Имущество, с таким трудом сюда доставленное, начали понемногу вывозить обратно. Старшие возрасты запасных начали готовиться к демобилизации. Слухи из России приходили один тревожнее другого: стачки, забастовки. Кое-где доходило до стрельбы, но об этом солдаты говорили только вполголоса. Пока вполголоса.

В конце сентября из очередной поездки в Гунчжулин вернулся Кондратьев. Капитан сиял, как новенький пятак.

— Хорошие новости?

— И сразу две! Первая — Путиловский закончил изготовление платформ и они уже на пути к нам!

— Значит, наше маньчжурское сидение подходит к концу, — сделал вывод Сергей, — надо будет ребят порадовать. А вторая?

— Издан приказ о сформировании опытной автотракторной роты!

— Поздравляю. Значит, опять со штабной должности на командную.

— Да, решил вернуться, а лучшей кандидатуры начальству все равно не найти.

— Тогда еще раз поздравляю.

Сергей протянул руку капитану, тот крепко сжал ее своей. Похоже, Кондратьев пребывает в радостной эйфории. Но ничего, это скоро пройдет. С капитаном ведь разница лет в десять, но Иванов вдруг ощутил себя старше него. Он-то прекрасно понимал, что путь передовой технической части в болоте Российской империи легким не будет.

— А сам не надумал еще?

О чем завел речь новоиспеченный командир роты, Сергей понял сразу, однако ответил с секундной задержкой:

— Думаю еще.

Не то чтобы соврал, скорее, попытался обмануть самого себя. На самом деле, с неизбежным решением он уже почти смирился, но продолжал тянуть время в призрачной надежде, что что-то изменится и неприятной процедуры удастся избежать.

— Прошу не тянуть, кадры роты нужно формировать, пока начальство не остыло, а то ведь и передумать могут.

— Понимаю. А что Мирошкин?

— Он прошение уже написал, ему дали ход.

— Понятно. Но до прибытия на место время у меня есть?

— Есть, — подтвердил капитан.

— Кстати, — спохватился Сергей, — а куда нас?

— В Нижний Тагил.

— Резонно, — согласился с начальством Иванов, — и от чужих глаз подальше, и завод металлургический под боком, лучшую ремонтную базу не найти. Пойду всем новости сообщу, пусть собираться начинают.

Ну, что тут есть интересного? Фотомастер Санкт-Петербургского представительства всемирно известной фирмы «Кодак» снял просохшую пленку и, взяв оправленную бронзой лупу, начал просматривать получившиеся кадры. Новейшее изобретение — фотографическую пленку можно было проявить только здесь, на втором этаже недавно построенного доходного дома на углу Большой Конюшенной и Волынского переулка. Вот и слали в Питер пленки со всей России. Эта пришла из Маньчжурии. И автор фотографий тоже был известен — штабной офицер, снимавший чудеснейшие пейзажи, некоторые из которых даже были опубликованы в столичных журналах.