При этом, у Анны всё идёт к завершению и, тьфу три раза, закончится нормально и без меня: её иммунная система давно «видит» клетки опухоли и работает без моего участия. Почти.

Со вторым пациентом вообще всё просто: не запущенная стадия, лучшая восприимчивость. Если б не его сверхнизкий болевой порог, мы бы уже продвинулись намного дальше. К сожалению, его повышенная чувствительность, видимо, является обратной стороной той медали, что с ним прогресс идёт ощутимо быстрее, чем у Анны.

Прихожу в лицей на олимпиаду исключительно чтоб передать сертификаты, которые таскаю с собой.

Однако, участников оказывается больше, чем мы могли предположить в самых смелых ожиданиях, и явившихся студентов не хватает для присутствия во всех классах: пришло более двухсот человек, занято полтора десятка кабинетов.

Университетский зав кафедрой, математик Юлдашев, запрягает меня дежурить в одной из групп в одном из кабинетов. Цель — обеспечить равные условия и исключить подглядывания и общение с помощью смартфонов.

Кроме меня, в «арбитры» попадает ещё несколько учеников других школ, причём так, чтоб контролируемая группа была из другой школы: поскольку я никого не знаю, моя личная объективность гарантирована.

Сам Юлдашев, подвижных крепкий брюнет лет сорока с небольшим, вместе с двумя директорами курсирует из класса в класс. Прохаживаясь по рядам, как мне кажется, он наблюдает за ходом работы чуть ли не каждого из двух с лишним сотен участников.

Замечаю, что он периодически задерживается над одним пареньком гораздо больше, чем над другими участниками.

Поначалу думаю, что он видит что-то, чего не вижу я. И начинаю пристально наблюдать за парнем. Однако тот работает абсолютно ровно, смартфона не имеет вообще, и явно испытывает что-то вроде досады. Он, кстати, единственный, кто приехал откуда-то далеко из-за города.

После первой части, которая занимает восемьдесят процентов времени и включает в себя практическое решение конкретных заданий, по команде Юлдашева мы собираем первые части работ и передаём ему.

Юлдашев в очередной раз подходит к этому молчаливому парню, удивлённо смотрит полминуты на его лист с работой и почему-то спрашивает:

— Нега ёзмаябсан??андайдир муаммо борми?

— Домулла, мен рус тилини билмайман. Барча топшири?ни?ал?илдим, уларни тушунаман. Лекин матнни тушунмаяпман.

Юлдашев меняется в лице, командует всем прекратить работу и дальше общается с этим парнем ещё минут пять.

После чего вызывает в аудиторию одного из студентов, командует продолжать работу, выводит меня в коридор и приглашает директоров обоих лицеев.

— Почему не были обеспечены равные условия всем участникам?, — Юлдашев переводит взгляд с одного директора на другого.

— В чем дело?, — широко открывает глаза наша директриса. — Кого и чем мы ущемили?

— Один из участников из Нукуса, — поясняет Юлдашев. — Учится в национальной школе с преподаванием на родном языке, двести двадцать километров отсюда. Сюда на олимпиаду добирался почти с ночи, на автобусе. Он решил все практические задания. Я ещё не анализировал плотно, но кажется, решил очень хорошо. Вторая часть это теоретические вопросы. Смотрю, решал на пять, а теорию не пишет. Спрашиваю, почему? Он отвечает, что написано по-русски. Русского он не знает, потому на теоретические вопросы ответить не может, поскольку не понимает ни самих вопросов, ни что отвечать. Из-за незнания языка. Но у нас же олимпиада по математике, не по русскому?

Взгляды директоров и Юлдашева скрещиваются на мне, как на единственном доступном представителе организаторов мероприятия.

— Даже не могли предположить такой сценарий, — откровенно каюсь вслух. — Я же дежурный по этому кабинету. Сам парень ни о чем не спрашивал. Ни к кому не подходил. Мыслей его читать не могу. А опрос участников, на каком языке будут писать теорию, не сделали по незнанию: лично мы такое организовываем в первый раз, просто не хватило опыта.

Итогом трёхминутного совещания в коридоре является компромисс: Юлдашев лично переводит парню теоретические вопросы, и лично оценивает его работу. Поскольку писать парень будет на том языке, который знает.[47]

Я добросовестно освещаю это всё на нашем канале в режиме реального времени, тут же собирая обратную связь.

Вначале от Юли приходит «рука-лицо», но реакция остальных на удивление конструктивна: почти все наблюдатели, включая онлайн, а позже и участники, соглашаются, что это справедливо. Среди смотрящих нас на канале, находятся знающие язык и просят транслировать Юлдашева и парня в прямом эфире.

Что мы и делаем.

А знающие язык подтверждают, что всё проходит корректно. Плюс, имя Юлдашева, оказывается, пользуется славой фаната от науки и сто процентов объективного арбитра.

Кто-то с мехмата пишет в чат, что Юлдашев может отчислить даже с пятого курса, после зимней сессии; причём исключительно за знания. И уж подсуживать кому-либо точно не будет, поскольку пишет учебники, переводящиеся в том числе в Китае, и материально его заинтересовать на нашем уровне просто невозможно.

Ещё несколько часов уходит на проверку работ, после чего определяются победители. Кстати, парень, у которого переводчиком работал Юлдашев, занимает второе место.

Первое место занимает Юлина подруга, которая сама собирается поступать на мехмат.

Третье место делят незнакомый мне парень из НИШа и девчонка из спецшколы откуда-то из микрорайонов.

Когда Юлдашев, с явным удовольствием, начинает в актовом зале вручать победителям подарочные сертификаты под аплодисменты всех участников, серебряный призёр снова начинает что-то эмоционально объяснять.

— Он тут живёт у бабушки с дедушкой, — переводит Юлдашев мне, Юле, Филину, остальным победителям и нашей директрисе, уединившись с нами и парнем-призёром после награждения. — Сегодня банки не работают. А ехать сюда, получать деньги, завтра или в будний день у них никто не сможет. Он благодарит за награду, но ему нет смысла брать этот сертификат, так как деньги по нему пропадут.

— У меня есть наличные, — кстати вспоминаю про сотню, от которой отказалась Лена. — Есть дополнительный призовой фонд от банка, наличными, но вручать хотел наедине, чтоб не привлекать ненужного внимания.

Наша директриса звонко хлопает себя ладонью по лбу, устало глядя на меня, грозит мне пальцем и молча уходит. Демонстративно поворачиваясь к нам спиной.

Юлдашев удивлённо провожает её взглядом и пытается крикнуть вдогонку:

— Жанна Маратовна?!

Но Жанна только показывает в воздухе сжатый кулак и захлопывает за собой двери коридора.

— У меня сотня. Специально разменял десятками, чтоб вручить победителям пропорционально сертификату, — объясняю всем присутствующим. — Можно сделать так. Ему, — киваю на серебряного призера, — отдаём шестьдесят наличными. А сертификат как-то делим тут.

— Мне полтинник погоды не делает, — отрицательно качает головой подруга Юли, занявшая первое место. — Родителям тоже. Сертификат возьму, потому что документ. Может, на память оставим… Наличных не надо. А вы?, — она вопросительно смотрит на бронзовых призёров.

— Да мне двадцатка тоже не сильно актуальна, — под влиянием внешности Юлиной подруги, парень из НИШа явно не собирается от неё отставать.

— Переживу. Присоединяюсь. — Коротко кивает девочка из спецшколы. — Сертификат на тридцать, получается, остаётся нам, третьему месту?

— Да, — киваю, убедившись, что никто не возражает.

— Ну тогда мы с тобой два сертификата как-нибудь разделим?, — девочка из спецшколы обращается к парню из НИШа.

— Да ты бери тридцатку тогда, а мне давай двадцать. Всё нормально, — отвечает ей, не желая вступать в дискуссию, НИШевец.

Юлдашев, улыбаясь каким-то своим мыслям, передаёт всю сотню наличными серебряному призёру, которые тот принимает двумя руками и, наклонив голову, полминуты благодарит. Судя по интонациям.