— Просто решил побаловаться, — улыбаюсь Саматову. — Мне говорили, что сюрпризы в жизни бывают самыми непредсказуемыми.
Просто задача не для этого мира. Три шипокрыла вполне в состоянии синхронизировать свои действия против одного стрелка, если он приближается к их птенцам в период гнездования.
— Кто бы спорил, — соглашается Саматов, — но я навскидку не могу представить реальных вводных для такой задачи. В рамках своей компетенции, по крайней мере. Давай чиститься после стрельбы. Вон там чистые мишени, замени за нами.
— А вот и Араб идёт, — говорю за три секунды до того, как дверь в ангар открывается и на пороге появляется Араб со словами:
— А я вас обыскался. Пришлось на центральный пульт звонить, узнавать, где вы.
— Как ты узнал, что он за дверью? — спрашивает Саматов у меня, не отрываясь от чистки оружия. Сам Араб стоит рядом с нами и внимательно слушает.
— Я же говорил вам изначально. Нервную систему вижу. Именно Араба запомнил, как лица запоминают. Тут рисунок тоже достаточно индивидуален, хотя больше похож на отпечаток пальца, а не на лицо, — объясняю ещё раз. — А я, кстати, вас хотел спросить. Араб, а как ты почувствовал того типа с инъекторами в подъезде напротив? Я чувствую биологические объекты, метров до двадцати, если нужно просто почувствовать. Но я его даже не заметил.
— Да резануло глаз, что на подъезде кодовый замок. А дверь приоткрыта. А потом ещё и движение увидел. Ну а уж когда стрелка полетела — ругнул себя за то, что долго присматривался, — объясняет Араб. — И давайте, раз так, кое-что проверим…
Мне завязывают глаза и следующие полчаса проверяют, сколько людей и на каком расстоянии я чувствую. Для этого Араб мобилизует несколько человек по внутренней связи.
— До семи — восьми метров уверенно, — итожит Араб через полчаса, отпустив остальных. — Количество, направление, дистанцию. Даже через препятствия типа стены. Видимо, двадцать метров — это на открытой местности. Тут, в условиях помещения, я двадцатки метров не наблюдаю…
— Наверное. Ещё намерения чувствую, особенно если агрессивные, — добавляю я. — Наш «пленный», например, явно не соответствовал намерениями своему выражению лица. Когда сидел у моего подъезда.
— Везёт же, — двигает бровью Саматов. — Мне бы так… С таким багажом с тобой теперь всё будет проще. Главное — не увлекаться, видел же сам сегодня, что на предельной для тебя дистанции либо за дверями возможны затыки. По-хорошему, надо понять, может ли эта твоя чувствительность падать в зависимости от различных факторов. От материала стен, например.
— Даже не знаю, — задумываюсь над его словами.
— Во-о-от, — назидательно поднимает палец Саматов. — С другой стороны, ни у кого и этого нет, так что есть с чем работать.
— Я, кстати, за этим и пришёл. Мы тут подсуетились уже, — начинает Араб, помогая нам убираться за собой в тире. — Котлинский позвонил тому, кто его с утра набирал. Твоя бывшая опекунша переводила, она уже тут, — бросает он на меня взгляд.
— И? — торопит его Саматов.
— Котлинский поведал той стороне сегодняшние события. Те, естественно, поначалу открестились, — рассказывает Араб. — А потом твоя опекунша взяла бразды разговора в свои руки. Называла какие-то фамилии, я их не знаю, понял только, что она им пообещала максимум проблем в Дубае. Если этот территориальный представитель у нас от соседей появится ещё хоть раз. Говорила, что она является единственной наследницей своей семьи, перечисляла какие-то активы за бугром, я специально не слушал перечень… И сказала, что не будет даже разбираться, кто прав, кто виноват. Просто употребит все доступные ей ресурсы против конкретно финансового директора и всех дальше по списку. А список фамилий возьмёт на их сайте. А чтоб не было недостатка личного состава, вербовочный пункт откроет прямо в Шардже, из числа пакистанских пуштунов и африканцев Нигерии.
— Это всё, что она пообещала? — со смешком спрашивает Саматов.
— Нет. Ещё говорила, что её отец лично попросит Аль Макрума выкинуть из Дубая вообще все представительства ХОСа, включая открывающееся производство медтехники.
— Блин, вы теперь в курсе всех моих раскладов. Даже неловко чёрт возьми, — честно признаюсь вслух. — Даже и не планировал ничего афишировать такого. И что Лена так заведётся, не знал.
— Ты особо не парься, — останавливает меня Араб. — Это самый лучший сценарий. Ты представь, на секунду, что нас бы сегодня не было. Что инъектором тебе бы в затылок промеж ушей всё же зарядили бы — третьего человека ты не чувствовал. А твоя опекунша шла бы в этот момент домой и всё это увидела. И попыталась бы вмешаться…
От подобной картины меня передёргивает.
— Араб, ты не зря психиатр, — бормочу, стараясь не выказать раздражения. — Умеешь зацепить.
— Да ты лучше на меня сейчас позлишься, но потом не будет никаких проблем от твоей неверной оценки обстановки, — беззаботно дёргает плечом Араб. — Чем начнёшь отсебятину городить, как сегодня… Дальше не продолжаю, вижу по морде, что ты проникся.
Затем мы выходим на улицу, Араб заворачивает куда-то по дороге со словами «три минуты!», а Саматов говорит:
— Не хочу лезть в твои дела и таланты. Но дельный совет дать могу. — Он дожидается моего кивка и продолжает, — если ты можешь лечить, значит, можешь воздействовать и прямо противоположно Этот мир крайне несовершенен. И ситуации могут быть самыми разными. Лично я бы тебе посоветовал отработать применение своих этих «способностей» не только для усиления чужих жизненных функций. А и для их угнетения.
— Ты сейчас имеешь в виду, использовать это как оружие? — спрашиваю его, глядя под ноги.
— Да.
— Как насчёт морали? — копирую его не выражающий эмоций тон.
— Ты сейчас стрелял в тире. Стрелял лучше Араба. Я не спрашиваю, где ты этому учился, хотя мне очень интересно, зачем нужны дурацкие упражнения на тему сбить три кирпича в полёте, — косится на меня Саматов. — Пистолет есть всего лишь инструмент. Он не бывает моральным или аморальным. Он просто может понадобиться в нужный момент. И очень плохо, если у хорошего человека его под рукой не окажется. Впрочем, я ни на чём не настаиваю. Просто посоветовал. С учётом анализа твоих индивидуальных особенностей и возможных жизненных перспектив. Решать тебе.
— Совет толковый, — соглашаюсь через три секунды. — Просто раньше в голову не приходило думать об этом с такой стороны.
— Раньше тебя и «свинтить» на улице не пытались, — с лицом сфинкса отвечает Саматов. — Решать тебе. Особенно в свете твоего болезненного отношения к безопасности твоей опекунши. Что тебе ещё не нравится? — видя моё недоумение, он добавляет, — Я, конечно, не Араб и не психиатр, но твоё кислое лицо от нормального отличить способен.
— Да знаешь, какое-то ощущение двойного стандарта… Я — обычный пацан. Такой, как все. А вот уже месяц как вокруг меня какая-то чехарда заворачивается. И большие серьёзные люди, как джокер, всегда оказываются рядом, чтоб прийти на помощь. Не понимаю: или я какие-то события притягиваю? Тогда как отучиться быть в фокусе приключений? Или мне везёт на серьёзных людей и службы типа вашей? А что делать, если однажды рядом вас не окажется? Двойной стандарт, короче…
— Ты сейчас о чем?
— Будь обычный человек на моём месте, как долго бы ему везло. Без Бахтина, без вас. Без отца Лены с его связями.
— На роль психотерапевта не подойду, я не Араб, — подумав секунду, выдаёт Саматов. — Тем более на темы общества и твоего с ним взаимодействия. Я по другому профилю… Но по текущей ситуации всё понятно. Мы изначально задуманы как личная охрана Президента, читай Конституцию и наши задачи на первой странице сайта нашей службы. Не смотря на второй кровавый антураж с твоим участием за неделю, мы — самая мирная из спецслужб, если говорить о задачах. Мы никогда не начинаем первыми. В адрес всех пострадавших сегодня скажу одно: не злоумышляй. И ничего тебе не будет.
* * *
За десять минут до этого.