За минуту передаю содержание сегодняшнего разговора и свою позицию.

— Блин, Мелкий, я, конечно, всегда за тебя, но тут ты прав не во всём, — в перерывах между насвистыванием какой-то мелодии говорит Лена. — Я бы даже сказала, что ты во всём не прав, хи-хи.

— В чём это я не прав? — сразу подбираюсь. В этом мире не так много людей, чьё мнение для меня важно.

— У тебя «болезнь первого удостоверения», я сейчас не о целях твоей коммуникации. А скорее о содержании и форме.

— Что такое «болезнь первого удостоверения»?

— А, это батя рассказывал, — смеётся Лена. — Ещё в Советском Союзе, когда молодого парня брали в КГБ, был тип молодых лейтенантов, которые абсолютно в каждой ситуации стремились продемонстрировать своё удостоверение как можно большему количеству людей.

— Не понял.

— Ну, например, едет он в автобусе. При проверке билетов, достаточно было просто сказать «Удостоверение», и всё. А он его достаёт, раскрывает и предъявляет. Со словами «КаГэБэ!». Победоносно глядя на контролёра сверху вниз. Или в очереди, в магазине, какой-то шум или спор. Он снова тут как тут: с подчёркнутым ощущением собственной значимости, снова достаёт это удостоверение и начинает громко выяснять, что случилось. Хи-хи. Ну, там это, скорее всего, от низкой самооценки было, а вот у тебя с фига ли — я пока не поняла. Ла-адно, будем и с тобой рабо-о-отать, — зевает Лена. — После того, как в лицее разберёмся, а-а-а-аха.

— Слушай, ты сейчас какого-то неадекватного дебила описала. — говорю после минутной паузы, смоделировав ситуацию в голове. — С удостоверением который.

— Да нет, просто надо понимать социальный состав и индекс самооценки того времени, — пожимает плечами Лена, — ладно, потом продолжим эту тему. Приехали. Ждёшь меня в коридоре, никуда не уходишь.

Лену почему-то ждут в учительской за стеклянными прозрачными дверями, где она беседует с директрисой и двумя завучами. Я их вижу сквозь стекло, но разговора не слышу, поскольку в школе ещё полно народу и шумно.

— Здравствуйте, вы хотели меня видеть, — говорит высокая молодая девушка в «резиновых» джинсах, в блузе с глубоким декольте и с неброским макияжем, заходя в учительскую. — Я представитель Александра Стесева.

Присутствующие с удивлением смотрят на неё. Первой приходит в себя директор:

— Простите, а кем вы ему приходитесь?

— Так и думала, — бормочет девушка и достаёт из сумки какую-то бумагу, протягивая её директору. — Согласно решению суда, я прихожусь ему законной опекуншей. Я вас внимательно слушаю.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — кивает директор на стул, внимательно читая бумагу. — Елена Робертовна, мы бы хотели поговорить с вами о вашем подопечном…

— Елена Робертовна, мы были бы вам очень благодарны за любую помощь в поисках взаимопонимания.

— Жанна Маратовна, я с уважением отношусь к вашей позиции, — задумчиво отвечает опекунша Стесева, закидывая ногу на ногу, — даже более того. Я только что говорила с Александром об этом, и я рада, что услышала вашу точку зрения. Что смогу, я до него доведу, и повлиять на него попытаюсь. Но на этом приятное в нашем с вами разговоре заканчивается. Я, кстати, и сама собиралась к вам. Лично меня, как его опекуншу, беспокоят больше те ваши учащиеся, которые регулярно посещают школу в состоянии наркотического опьянения. Не сочтите за оголтелое выгораживание Александра, но я не понимаю ваших приоритетов. Мне кажется, вам сейчас не о его словах надо беспокоиться. Тем более что учится он отлично. А об этих персонажах.

— Что за информация по наркоманам? — неохотно бросает усталая женщина под пятьдесят, завуч по воспитательной работе.

— Видели учащихся вашей школы в торговом центре, когда были там с Александром, это раз, — охотно рассказывает опекунша Стесева, — типичная наркота. Судя по клинике, употребление у них уже регулярное. Значит, и сюда они тоже в таком виде ходят. Информация от Александра это подтверждает — он их регулярно в лицее видит в таком состоянии. И я это сейчас говорю не для скандала, — девушка примирительно поднимает руки перед собой, останавливая вскинувшихся педагогов. — Я считаю своим долгом просто вас проинформировать. Если, паче чаяния, эта проблема лично вам ещё не известна. И нет, это не перевод темы. Можете считать это встречной претензией. Простите. — раскаяния в голосе опекунши Стесева не чувствуется. — Просто я предлагаю вначале пожар потушить, а уже потом за мытьё окон браться. Если мы все допустим, что нам, как родителям, происходящее в лицее тоже не безразлично.

— Откуда вы знаете именно о наркотическом опьянении? — задумчиво сводит вместе брови директор.

— Вам все симптомы перечислить? — снисходительно улыбается опекунша Стесева и протягивает директору маленький прямоугольник, который перед этим достаёт из сумки. — Если хотите, могу вообще направление на принудительный анализ этим вашим учащимся организовать. Чтоб снять все вопросы, если вдруг они у вас есть. Для этого всего-то и нужно, что моё направление плюс санкция суда. С санкцией суда могу решить вопрос, не выходя отсюда, прямо по телефону. Может, моя фамилия вам что-то и говорит… не сочтите за бахвальство… Процедура стандартная для учебных заведений с несовершеннолетними. Направление врача выпишу прямо на этом столе, бланки с собой есть.

Директор автоматически берёт у опекунши Стесева прямоугольник, который оказывается нагрудным беджем. С беджа на директора смотрит фотография опекунши Стесева, сделанная пару лет назад. Под фотографией написано:

— Опять же, не сочтите за вызов, но определять наркомана «на приходе» на глаз я умею получше среднего школьного учителя, простите за жаргон, — продолжает с улыбкой опекунша Стесева. — В реанимации наличие либо отсутствие наркотиков в крови порой… если пациент ещё и в сознании… Ну, вы поняли.

— Мне очень жаль, что мы не можем договориться по Александру, — с искренним сожалением директор барабанит пальцами по столу через некоторое время. Завучи молчат.

— Жанна Маратовна, это не может быть даже предметом нашего разговора. При всём моём к вам личном уважении, — твёрдо отвечает опекунша Стесева. — Александр является самостоятельным и дееспособным гражданином. Предлагаю всё же уважать решение суда, — пожимает плечами опекунша Стесева. — Он взрослый. Вы же не решили революцию затеять в отдельно взятом районо? Решение суда — это позиция Государства. С Александром вам придётся договариваться самостоятельно.

— Понятно… — директор продолжает барабанить пальцами по столу. — Теперь, простите, как вы предлагаете поступить по принудительному анализу?

— А давайте отработаем взаимодействие. Когда они в следующий раз заявятся в лицей в таком виде, вам нужно всего лишь позвонить мне. Если я занята на смене, вот вам резервный телефон. Это такая же врач, как я, но в другой смене. Я её предупрежу. — опекунша Стесева пишет номера телефонов на отрывном листе из ежедневника. — Либо я, либо она организуем и приезд полицейского патруля, и добросовестный анализ крови на наркоту у ваших «героев». В компетентном государственном медицинском учреждении. Заключение которого является окончательным для любого суда, тьфу-тьфу. Как только будет официальный анализ — я лично приложу всё своё влияние, чтоб родители этих красавцев и школе, и вам лично не досаждали.

— Извините, — явно стесняется завуч старших классов, — а лично вы не опасаетесь этих родителей?

— Я? — удивлённо раскрывает глаза опекунша Стесева. — Да пусть они меня боятся. Я даже знаю эти фамилии, особенно Серикова. Простите, это очень деликатная тема, в подробностях не будем. Но за меня не переживайте! Если речь о семейных влияниях. Как ни хотелось бы избежать этой темы в школе, да… Это тот случай, когда любой родитель сделает всё в интересах школы, лишь бы с его детьми не учились такие «красавцы». А технические возможности у меня есть. И они шире, чем у них. Поймите правильно… Наши семьи в разных весовых категориях. И если эти мудаки мешают учиться моему Сашке… — опекунша Стесева осекается на полуслове.