— Скажу. Только пусть он уйдет.

— Угар? Он не понимает, о чем мы говорим.

— А я слышала, что наоборот. Что с этим псом можно разговаривать, как с человеком.

— Сплетни. Просто он очень умный. Не по… собачьи.

— Все равно… я стесняюсь.

Я вздохнул. Что хотела от меня эта девушка? Усталость после целого дня пути и недавняя битва давали знать — меня клонило к земле. Следовало побыстрее выслушать девушку и заснуть — следующий день не обещал быть легким.

— Ладно. Угар, уйди… к Сове, что ли. Иди.

Пес встал, посмотрел на меня несколько странно, и поплелся прочь. Пума широко раскрыла глаза, увидев эту сцену:

— А говорил — не понимает!

— Понимает… интонацию он понимает, и имя моего брата тоже. Ну, говори.

— Хочешь… Хочешь, я сделаю тебе массаж!

Я снова вздохнул…

— Пума… лучше спи. Я устал, а у нас еще завтра дорога почти до вечера.

Она осеклась, а потом, решившись на что-то, развязала тесемки, стягивающие ей волосы и распустила их по плечам. Потом стянула рубашку через голову, и мне предстало ее обнаженное тело. Она, не вставая, сняла пояс… штаны упали вниз, открыв светлую кожу ног.

— Пума… Холодно же.

— Зови меня Кристиной.

— Кристиной?

— Да. Меня так зовут, по-настоящему. Пума мне тоже нравится… но Кристина лучше. Правда, лучше?

— Хорошо.

Она улыбнулась, прикрыв оголенную грудь руками.

— Ты не прогонишь меня?

— Нет. Мужчина не должен отказывать женщине… в этом.

— А ты хочешь этого?

— Ты красивая…

Девушку освещал костер, и я не знал — видит ли, кто-нибудь, что сейчас происходит на моем ложе?..

— Я хочу стать женщиной. С тобой.

— Ложись рядом.

Она смутилась.

— Так просто?

— А что ты хотела услышать? Я могу выполнить твое желание, но вряд ли способен, на большее…

— Но разве так все должно произойти?

Я чуть улыбнулся — наивность, с какой она принимала происходящее, была более присуща малому ребенку, а не взрослой девушке. Даже такая пигалица, как Зоя, и та знала об отношениях между женщинами и мужчинами, куда больше этой отважной охотницы. А ведь она жила под одной крышей с Джен — и умудрилась ничего не увидеть? Но сейчас у меня не было желания что-то романтизировать — я продолжал видеть перед собой Урхора, Ворону, и погибшего Волоса…

— Может, и не так. Слушай… А почему — я? Из-за того, что — вождь?

— Я тебя не боюсь…

— Ты боишься мужчин?

Она кивнула.

— Да. Вы все такие сердитые… большие.

— Большие?

Я не мог отделаться от мысли, что совершаю непоправимое. Нет, возможность провести ночь с Пумой нисколько не смущала — в конце концов, это не моя идея. После Лады, откровенно попросившей о подобном, после Ульдэ — такие просьбы не казались чем-то необычным. Наверное, я и в самом деле больше не принадлежал только себе. Но — Ната? Элина?

— Ты странная…

Пума присела на край одеяла. Я ощутил знакомую волну, жаром окатившую меня с головы до пят. Девушка была неплохо сложена, хоть и несколько худа. Сквозь волнующие изгибы чуть заметно выступала неестественная угловатость, присущая больше подростку. Она очень серьезно смотрела мне в глаза, прикрывая себя руками.

— Почему ты так смотришь?

— Не знаю. Я ведь ничего про это не знаю.

Я вздрогнул. Слова Пумы напомнили мне о точно таких же — но прозвучавших из уст другой девушки, ставшей мне и Нате, роднее всех на свете… Одну боль я ей уже принес — неужели, этого мало?

— А Джен? Она тебя не учи… не рассказывала, как это происходит?

— Она хотела. Но я не стала слушать. Мне неинтересно.

Мне становилось все более не по себе. Я не мог ее понять.

— Ты… Пума, или нет… Кристина? — вконец смешавшись, я умолк, совершенно не представляя, что делать.

— Мне так холодно. И стыдно.

Я сглотнул и, откинув край шкуры, указал ей на место рядом с собой. Она легла, стараясь не касаться меня своим телом. Я укрыл ее, случайно дотронувшись до оголенного живота. Пума изогнулась, как от ожога.

— Ты так меня боишься?

— Нет…

Я придвинулся к ней, и Пума — Кристина? — заметно дернувшись, отодвинулась прочь, оказавшись на самой кромке шкуры.

— Что с тобой?

— Я… я сейчас. Закрой глаза. Закрой, пожалуйста!

Я уступил, подумав, что она сейчас встанет и уйдет. Наверное, так было бы лучше всего — мне вспомнились укоризненные слова Элины, ее заплаканное лицо…

Запах свежего, трепещущего тела, стал совсем близко — она вдруг тесно прижалась ко мне. Руки девушки легли мне на спину — я ощутил голую и нежную выпуклость грудей девушки…

Сомнения разрешились сами собой. Я опустил ладонь на ее бедро. Пума сжалась, но осталась на месте. Ее кожа была упругой, приятно отзывающейся на мои прикосновения. Я опустил пальцы немного ниже… Она быстро перехватила мне руку, не дав, прикоснутся к ногам.

— Нет!

— Ты вся трясешься. Может, не надо?

— Возьми меня…

В голосе чувствовалась фальшь — это были не ее слова! Я нервно облизал ссохнувшиеся губы — близость и доступность уже распалила все мои чувства — я хотел овладеть ею!

— Тогда не мешай мне.

Она промолчала. Оценив это, как согласие, я убрал ее руку в сторону. Своей ладонью проник меж ног, коснувшись мягкого бутона ее лона. Пума прислонилась к моему плечу — я ощутил горячие слезинки! Она плакала! Беззвучно, по-детски, шмыгая носом.

— Да что с тобой?

— Мне страшно.

Я прикоснулся губами к ее глазам, осушив мокрые глазницы нежными прикосновениями. Губы девушки сами потянулись мне навстречу, и я дотронулся до них, поразившись их нежной мягкости. Я целовал ее долго, бесконечно — до тех пор, пока она не расслабилась и не обняла меня сама.

— Так хорошо?

— Да! Еще!

Я вновь стал ее целовать, понемногу спускаясь все ниже к животу. Она опять напряглась, но я не позволил ей вывернуться, сжав за бедра.

— Мама!

Из одежды на мне оставались только штаны — все остальное, пропахшее потом и кровью, валялось в углу шалаша. Но сейчас и они стали мешать — мое естество стремилось вырваться наружу, отзываясь на покорность лежащей подо мной, девушки.

— Я не хочу! Отпусти меня!

От желания, сдерживаемого уже с трудом, ярость сразу ударила в голову.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет! Не надо! Я боюсь!

Она, не скрывая потоком хлынувших слез, рвалась прочь, пытаясь убрать удерживающие ее руки.

— Хорошо! Пусть так. Но чтобы больше я близко тебя не видел! Убирайся!

Она горько, взахлеб, зарыдала, то, пытаясь встать, то, напротив, отчаянно прижимаясь…

— Ты не вспомнил! Ты так и не вспомнил! Я Кристина! Кристина! Ты большой, взрослый — а я, я! Я хотела узнать — что это такое… и все! Только ты мог это сделать, только с тобой… А ты все забыл! Ты совсем все забыл!

…Желание обладать девушкой пропало. Из бессвязных слов я вынес одно — где-то, и когда-то, мы встречались. Давно. Еще до всего, что с нами случилось сейчас. Я не жаловался на свою память — но мог поклясться, что, хоть и не раз ловил себя на мысли, что знаю эту девушку, наши пути не пересекались! Но тогда, почему в этом так уверенна она?

Пума отбросила мою руку и встала. Я прикрылся, понимая, что она уходит.

— Может, скажешь, наконец — где мы познакомились?

— Нет! — она набросила на себя рубашку и собрала волосы в пучок. — Не хочу. Ты не вспомнил… Значит, все врал. Эх ты… гастарбайтер.

От изумления у меня перехватило дыхание — о моем прошлом знала только Ната! Но вряд ли, она хоть раз поделилась с кем либо, моими рассказами.

— Откуда ты?..

Пума смахнула слезу и, уже отходя прочь, бросила на прощание:

— Гастарбайтер!

Утром ни ее, ни Ягуара, на стоянке не оказалось — освободившись от груза, оставшегося лежать в волокуше, они уехали прочь. На посту был Волкобой — по его виноватым глазам, я догадался, что он не смог удержать девушку словами, а применить силу — тем более…

— Искать отважную и в тоже время безрассудную беглянку в травах — дело практически безнадежное… Когда вернется — накажи ее построже, вождь. Мы не малые дети, что б поступать, как кому вздумается.