— Дар… Где мы?

От изумления все на миг оцепенели. Все знали — Волос потерял дар речи, он никогда раньше ни с кем не говорил, объясняясь лишь знаками и нечленораздельными звуками.

— Лежи… — я с трудом собрался и смог ответить на вопрос. — Мы в прерии. Возвращаемся домой, в форт. Ты был без сознания несколько дней.

Он посмотрел на ноги, потом на нас — и все понял.

— Я… Меня вылечат?

Мы переглянулись — я медленно повел головой. Волос стиснул зубы — это было видно даже сквозь шерсть на его лице…

— Ясно. Сколько… Сколько у меня времени?

— Самое большое — десять минут. Потом станет хуже… очень. — Сова указал на пустой пузырек. — Твой вождь сказал — ты должен еще раз увидеть солнце!

Волос слабо усмехнулся, потом пошарил рукой по поясу:

— А где… мой нож?

— Твое оружие в общей связке. Пхаи перегружены, пришлось многим идти пешком. Мы нашли Бугая.

— Бугая? — он сделал попытку подняться, застонал и сразу упал навзничь. — Но как? Откуда? Почему здесь? Пусть… подойдет.

Волос с минуту держал в ладони могучую длань пропавшего приятеля, потом его рука стала слабеть. Бугай с отчаянием смотрел на своего друга — они сошлись очень близко, вместе работая на кузнице его отца. Сова заметил это и мрачно изрек:

— Пора… Сейчас почувствуешь сильный жар, потом разум уйдет прочь — и ты останешься в нашей памяти не как друг, а как безумец, кричащий от невыносимой боли. Дар считает, ты достоин иной смерти… для мужчины. Тебе решать.

Волос медленно произнес:

— Это — смерть? Дар… Ты хочешь, чтобы я покончил с собой?

— Это — смерть. Но только тебе выбирать — какая она будет. И… если сам не сможешь.

Он размышлял недолго.

— Жаль… Только все стало налаживаться. Я и забыл… как это… разговаривать? Не успел… Да, сам не смогу — силы… нет. Пусть… — Волос посмотрел на меня, потом на опешившего Бугая, и перевел взгляд на индейца. — Шаман…

Сова достал нож. Волос тихо произнес:

— Если там есть страна вечной охоты — попроси своих духов… пусть они меня примут. Прощайте…

Индеец встал возле охотника на колени — мы отвернулись… Раздался глухой, практически беззвучный удар.

— Все.

Сова вновь склонился над телом и вскрыл грудную клетку Волоса.

— Пусть сердце воина из рода Серого Льва будет доставлено к той земле, где он обрел новый дом. Там шаман долины предаст его нужному обряду, и душа охотника поднимется в вечные сады, где нет печали…

Я видел, как лицо Совы перекосила гримаса невысказанной боли — Волос выбрал его, и это тяжким грузом легло на сердце индейца…

Угар коротко рявкнул — в небе над нами уже кружили большие вороны…

Едва мы отъехали прочь, как птицы опустились вниз. Чер, ехавший последним, выхватил лук и повернул Хорса. Сова едва успел удержать его за повод.

— Ты ничего не сможешь!

— Уйди! Хоть парочку, да оставлю!

— Назад! — я стиснул кулаки от отчаяния и боли. — Мы уже потеряли одного из нас! Здесь только трава — мы не можем его сжечь! Хочешь, чтобы и твое сердце привезли в форт? Но даже его не будет, если Вороны примутся за тебя всем скопом! Поворачивайте коней! В форт!

До реки и родного берега оставался один переход. Уставшие и полузамерзшие — в прерии дул нескончаемый промозглый ветер — мы остановились в распадке, где решили устроить ночевку. Волкобой развел небольшой костер, где Ульдэ изжарила на вертеле подстреленного в степи, крола. Он был очень тощ, почти без жира, с повыпавшим летним мехом. Еды на такое количество людей досталось мало, и спать легли полуголодными. Чтобы не замерзнуть, все прижались друг к другу, сам я остался возле костра — на первой страже.

Быстро стемнело. Привычное, голубое небо, закрыли налетевшие, мрачные серо-черные тучи. Холод становился все сильнее — вода застывала даже в наших баклажках. Где-то в степи раздался вой — волки жаловались на незавидную участь. В отличие от нас, они не могли погреться возле огня, чем пользовался всеобщий любимец. Угар не пострадал в битве, отделавшись всего лишь парой незаметных ссадин. Сейчас пес мирно спал, иногда настораживая уши — даже во сне он был начеку, готовый в любую секунду вскочить и броситься на нашу защиту.

Я услышал легкие шаги.

— Пума? Ты что не спишь?

— Холодно… — она присела рядом и протянула ладошки к огню.

— Ложись к Ульдэ. Вместе согреетесь.

— Нет, — девушка чуть сморщила носик. — Не хочу. Она вся в крови… запах тяжелый.

Я кивнул. После сражения все наши одежды, действительно, стали буквально пропитаны кровью — своей и крысиной. Запах, не из самых приятных… Но иного выхода не было — спешка заставляла закрыть глаза на все, в том числе рванье и грязь, в которую превратились все шкуры.

— Потерпи. Осталось немного. Завтра уже будем дома.

Она кивнула.

— Да знаю… Бугай, тоже не спит.

— ?

— Он там с Эвой… шепчутся.

— Им есть, о чем поговорить. Туча с ума сойдет, когда увидит сына живым. Да и в форте, тоже. Бугай теперь станет другим… и обзаведется семьей. Эва — красивая девушка. И, смею судить, надежная. Это многого стоит.

Пума отвернула лицо от огня, потом спросила:

— Надежная… А я?

— Ты?

— Да. Я — надежная?

— Конечно! — я не затягивал с ответом. — Все знают, что на тебя можно положиться. Только… слишком безрассудная. И мечешься, туда-сюда, слишком… Как на болоте.

— Зато успела!

— Успела… Иди ко мне.

Я привлек ее к себе. Девушка доверчиво прижалась, и я ощутил, как она дрожит.

— Да ты вся застыла?

Она моргнула, соглашаясь. Я набросил на нее свой плащ, подоткнув полы, что б ни дуло. Пума, вдруг осмелев, положила свою головку на мою грудь…

Мы оба молчали. Не хотелось нарушить эту, случайно возникшую близость, лишним словом или движением. Под плащом девушка перестала вздрагивать — теплый мех волка, из которого он был сшит, грел намного лучше ее тонкой безрукавки.

Вскоре моя рука, онемев, соскользнула вниз… Так получилось, ладонь легла на бедро Пумы — и та чуть всколыхнулась, почувствовав на себе тяжелую длань.

— Дар…

Она жалобно простонала, уткнувшись губами в мою шею. Я сглотнул — поведение девочки обещало многое… но имел ли я на то право?

— Дар. Что со мной?

Вопрос выбил меня с колеи. Я растерялся — что ответить?

— Сердце так бьется… Оно может выскочить?

— Ты вновь дрожишь…

Она слегка отодвинулась.

— Это плохо?

— Нет. Просто… Ты хотела мне что-то сказать?

— Я хотела? Сказать? — Пума легонько пожала плечами. — Нет. Или… Да. Наверное. Дар… Как становятся мужчиной?

Наступила моя очередь повести плечом.

— Мужчиной… Это не просто. Можно быть им с рождения — и не быть вовсе. А можно стать и в детстве — если вести себя соответствующе. Любой трус в штанах — тоже, мужчина. Но может ли он так зваться? Порой, иная девушка заслуживает больше прав на такое звание — быть… нет, не мужчиной, конечно, но — мужественной!

— Я поняла. Мужчиной становятся, когда совершают мужественные поступки. А женщиной?

На этот раз, я действительно растерялся. Как объяснить девушке разницу, между нею, и, хотя бы — Чайкой? Говорить о женском участии, нежности — и этой той, которая всем своим поведением опровергала всяческую мягкость, и была способна без колебаний всадить стрелу в любого врага? Или же, привести как довод, различие физическое… но для девушки, какой являлась Пума, эта сторона и без меня, более чем известна!

Она разрешила мое замешательство, высунув нос из-под плаща.

— Наверное, когда появляются дети?

— Ну… да. В общем, верно.

С пару минут она молчала, потом неожиданно спросила:

— Не сердишься, что я убежала в тот раз?

— Нет, — я пожал плечами. — За что?

Она высунула руку из шкуры и запустила пальцы в густой мех Угара.

— Какой он большой… Такой сильный. Хорошо, что он с нами, правда?

— Да. Второго такого нет.

Она замолчала. Я решил нарушить неловкость.

— Ты что-то хотела мне рассказать… скажешь сейчас?