— Да. Маленький Ветерок не пропустил слова Дины мимо своих ушей… А видела ли ты такое?

Он осторожно и бережно достал из складок своей одежды небольшой лоскут ткани, положив его на колени моей подруги.

— Что это?

— Ты поймешь, когда увидишь… Разверни его!

Ната раскрыла краешки лоскута. Нашим взорам открылся остроконечный, длинный лепесток, ослепительно переливающийся всеми цветами радуги — и это при достаточно тусклом освещении небольшого окна и бликов очага. Он не был похож ни на что, вернее — похож на осколок разноцветного стекла, только стекла, вдруг ставшего мягким и источавшем неуловимо приятный запах… Мы тихо ахнули.

— Что это, Сова?

— Белая Сова часто бродит возле подножия Каменных Исполинов. Он нашел его у подножия одной из скал, когда шел по следу тура. Там было всего два таких — и второй я отдал Старе. Но Сова знает — это только лепесток! Сам цветок находится на вершине.

— И ты забрался на нее?

— Нет. Ты сама знаешь, что никому до сих пор не удавалось подняться на гребень. Это очень непросто — стена Исполинов вся отполирована ветрами, а у меня не было с собой даже веревок. Мне кажется, сам цветок должен быть еще более необычен… и я придумал ему имя.

Ната тихо толкнула меня в бок:

— Я уже догадываюсь…

— Огненный Цветок!

— Огненный цветок?

Элина недоуменно вскинула головку и вперила в индейца вопросительный взгляд.

Он вскинул руку и указал куда-то за пределы нашего жилища:

— Да! Жене и будущей матери сына вождя не послышалось. Она правильно поняла Белую Сову. И цветок, который растет на вершине, достоин того, чтобы получить имя одной из красивейших девушек долины. Он очень красив — так же как ты! Он полыхает жарким пламенем даже ночью — и свет от него освещает саму вершину словно костер! На него летят птицы, а приблизившись — кружат вокруг, словно не в силах расстаться!

— И ты его видел? Снизу?

Сова склонил голову в знак согласия:

— Белая Сова смотрел на цветок, когда светит луна. Подняться к нему нельзя — эта скала стоит совершенно прямо, и она гладкая, будто лед.

— Но как ты понял, что это цветок?

— Бен выточил со Стопарем линзы из горного хрусталя — и мулат собрал что-то вроде подзорной трубы. Сейчас таких всего три — одну они подарили мне.

Я усмехнулся — слышать это, было несколько смешно… Индеец расписывал изделия Бена с таким восторгом, словно никогда раньше не видел настоящей трубы или бинокля.

Сова заметил мою усмешку и истолковал ее, по-своему:

— Мой брат не верит мне? Это цветок — самый красивый из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть!

— Я верю, Сова…

— Он — как живой! Его лепестки поднимаются и опускаются, будто колышутся волны… Он становится, то ярко желтым, то багровым — как светило. Иногда он сверкает словно луна — и даже затмевает ее блеск! Но чаще всего — он, как золотые волосы твоей красавицы! Он такой же изменчивый, как ее настроение, и такой же теплый и веселый!

— Ты поэт, Сова…

Элина, затаив дыхание, слушала, как индеец описывает цветок, и во мне колыхнулось неприятное предчувствие….

— Я хочу его увидеть!

— Скво Дара не может сейчас покинуть форт — она носит в себе ребенка!

— Я хочу его видеть! Могу я себе позволить, хоть что-нибудь? Мне надоело находиться в этих стенах — у меня от них уже изжога! Я хочу подержать его в руках!

— Но он очень высоко! Он недоступен для нас — не имеющих крылья! Только птицы могут дотронуться до его лепестков!

Индеец и сам уже был не рад, что завел речь о том чуде, которое видел…

— А я хочу! Если вы не можете взобраться на какую-то скалу — я сама туда полезу!

Элина возбужденно посмотрела по сторонам и остановила свой взгляд на оружие — излюбленном луке и праще:

— Я пока еще могу попасть в глаз любому зверю — даже в темноте! И по камням я лазаю не хуже Ульдэ!

— Но ты — беременна! — я попытался возразить…

— Ну и что? Мне надоело это слышать — беременна, беременна… Все! Вся моя жизнь превратилась неизвестно во что, из-за моего живота. Он мне мешает ходить, мешает, есть, и пить, мешает жить — в конце концов! Я вечно слышу — я должна беречься, беречься и беречься! Я устала от этих запретов, устала! Хочу глоток свежего воздуха — а не этот затхлый запах плесени по углам!

— Ты почти не находишься в землянке — только ночуешь в ней.

— Не возражай мне!

Элина вся раскраснелась и резко подурнела — в ее положении, любая излишняя горячность сразу отражалась на лице. Увидев, как я закусил губу, и сразу поняв причину, она с горячностью ударила ладонью по краю стола:

— Не нравлюсь? Не смотри! Это ты все наделал! А теперь я тебе не нравлюсь? Не надо было меня брюхатить!

— Элина! — вспыхнула Ната. Элина повернулась к ней и гневно крикнула:

— Да иди ты! Замучила меня своими нравоучениями — не то, да не так! Сама бы походила в моей шкуре — поняла бы, что это такое! Тебе ведь это не грозит!

— Лина! — я встал с места.

— Что? — она повернулась ко мне. — Что Лина? Надоели вы мне все! Не могу больше, не могу!

Она неожиданно бросилась на постель и бурно разрыдалась… Сова покачал головой и направился к выходу. Я подошел к вздрагивающей Нате:

— Не слушай ее…

— Дар… за что она меня так? Я же…

Она заломила на себе руки и выбежала вслед за индейцем. Я сухо бросил плачущей Элине:

— Ну, довольна? Видишь, что натворила…

— Да идите вы все! — она повернулась, и начала самым натуральным образом кричать, не заботясь о том, что ее могут услышать во дворе. — Я что, должна за всеми сопли подтирать?

— Замолчи! Ты совсем голову потеряла! Что тебе сделала Ната?

— Вот и иди к ней — раз она такая хорошая! А меня оставьте в покое! Сделал из меня какую-то уродку, сам лицо воротишь… Иди к ней! Уходи!

— Что ты говоришь? Какую уродку?

— Такую! Я вся в пятнах, живот как у свиньи, ноги опухли — и это все из-за тебя! А теперь ты еще меня попрекаешь! Натка тоже! Ей что — она как была, так и осталась прежней — только похорошела больше! А я — словно бочка ходячая! И вся красная, как вареный рак! Я жить не хочу!

Она буквально завыла в полный голос и уткнулась лицом в подушку…

— Алинка… — я вспомнил о прошлом приступе ее плохого настроения. — Не говори так. Ты будешь жалеть, о своих словах… Никто не хочет тебя обидеть — напротив. Мы все желаем тебе только добра. Тебе и нашему малышу.

— Да как же вы достали меня этим малышом! Я и выразить не могу! Ну что мне — повесится из-за этого? Я всего-то, хотела увидеть какой-то цветок — но даже эта малость, оказалась под запретом! Мне уже ничего не надо — только отвяжитесь вы все! Дайте мне самой решать — что мне можно, а что нет!

Я все понял — девушка жестоко страдала из-за того, что случилось с ее внешностью. Беременность жутко испортила ее фигуру, превратив первую красавицу долины в нечто бесформенное, с вечными отеками на лице, руках и ногах. А ведь это были не самые поздние сроки… Даже Сова — чуть ли не боготворивший нашу подругу — и то, старался отводить глаза…

— Элина… все изменится — поверь мне! Ты родишь ребенка — и у тебя все войдет в норму! Ты станешь такой же, как и была — если не лучше!

— Я сдохну к этому времени…

Она все еще плакала. Я решительно повернул ее к себе:

— Давай ложись… вот так. И успокойся — хоть немного. Ты сейчас очень зло оскорбила Нату — ты попросишь у нее прошения!

— Не буду я ничего ни у кого просить!

— Будешь! У тебя испортился характер, но это не значит, что ты можешь нести, что тебе вздумается! Ты вспомни — как ты страдала, когда она лежала здесь без сознания, и мы с таким страхом ожидали ее смерти… Сейчас Ната сама, часами, если не ночами, сидит вот так же возле тебя — и предупреждает каждое твое желание. Не смей так поступать с ней — она этого не заслужила!

Элина вдохнула — до нее дошло все содеянное…

— Ты скажи ей… что-нибудь. Я не могу сейчас.

— Я — скажу. Но и тебе — тоже придется.