Тем временам Угар, успевший подняться быстрее пхая, рявкнул своим знаменитым басом и прижал к земле коня лапами. Над шеей поверженного раскрылась пасть со страшными клыками. Тот заверещал в испуге — смерть казалась неминуемой! Но Угар не собирался убивать — я увидел, что пес просто ударил пхая лапой, по морде, принуждая лежать смирно.

— Скорее!

Я указал в их сторону.

— Быстро к ним! Угар сделал за нас нашу работу! Быстрее!

Охотники, и мужчины, и женщины, уже бежали по травам, готовые заново спеленать жеребца веревками. Чер, услышавший мои слова, резко повернулся и замер, не веря своим глазам…

— Вперед! — я показал ему на жеребца и собаку. — Подбеги первым! Оттащи Угара! Сам набрось аркан ему на шею! Пусть именно тебя он запомнит, как того, кто спас от зубов хищника!

Черноног, радостно ухмыльнулся и стрелой метнулся вперед. Он даже бросил мешавшее ему бежать оружие, на что я сердито указал Шейле:

— Никогда охотник не имеет право оставаться безоружным! Это прерии, а не форт!

Впрочем, мое замечание пропало втуне — сам парень уже умчался прочь, а Шейла, решив, что это более относится к ней, подобрала вещи своего приятеля. Чер недаром слыл самым лучшим бегуном в форте и за его окрестностями — он обогнал всех и первым приблизился к продолжавшему лежать в оцепенении коню, и грозно нависшему над ним, псу.

— Зачем Черу пхай? — Сова насмешливо указывал на происходящее. Он спокойно смотрел на всех и не делал попыток вмешаться. — Он может обогнать любого жеребца, особенно, если будет торопиться в вигвам своей скво!

— Если бы его там ждала скво… может быть.

Он сумрачно посмотрел на меня, но не стал ничего отвечать.

Чер ухватил Угара за холку и попытался оттащить в сторону. Пхай почувствовал слабину, и попытался вскочить. Угар мгновенно вновь взмахнул лапой, буквально припечатав морду жеребца к земле. Тем временем Чер опутал шею коня веревкой — и вновь оседлал зверя! Теперь ничто не могло заставить обезумевшего от испуга, пхая, остаться на земле. Угар отскочил назад, а всадник и лошадь неимоверными скачками устремились в степи…

— Назад!

— Угар!

Оба крика слились воедино. Шейла заломила руки — гибель охотника всем предвиделась неизбежной… Пес услышал мою команду — и молнией метнулся вслед. Шейла, не скрывая своих слез, рыдала сидя на траве, а девушки не знали, как утешить печаль женщины, потерявшей второго мужчину в своей жизни…

— Твоя вина, — Док угрюмо посмотрел вслед быстро исчезающей тени. — Ты разрешил ему это верное самоубийство. Какой бы он не был… ковбой в прошлом, да только пхаи, как верно заметил Стопарь, совсем не прежние лошадки. Он не вернется, а нам придется искать останки в прерии… если успеем раньше свинорылов.

Шейла, услышав скупые слова лекаря, еще больше зашлась слезами.

Мы переглянулись с индейцем. Он пожал плечами:

— Чер — ловкий и сильный воин. Он справится с пхаем… Или, спрыгнет с него. Сова верит, что следопыт вернется в форт у синей реки. Надо ждать.

В форт все вернулись понурые, не радовала и неожиданная добыча — уверенность индейца мало кто разделял… Слишком часто люди становились свидетелями гибели мужчин и женщин от внезапных нападений, рассерженных пхаев. Кое-кто видел, как после них, бывшие сельские лошадки рвали тела поверженных жертв и поедали…

Я распорядился пока не убивать животных. Бен с добровольцами нарвал свежей травы, на которую указал Док. Несколько крупных охапок должно было хватить самке с жеребенком, на пару дней, пока мы не определимся, что с ними делать. В любом случае, мне хотелось оставить их в живых. Мясо в форте имелось, планирующуюся охоту никто не отменял, а прикормив грозных животных, мы могли попытаться их приручить. Может быть, это куда реальнее, чем отчаянная попытка следопыта. Стопарь отвел им небольшой закуток возле хозяйственных построек — там они жались друг к другу и косились на снующих по своим делам, людей.

…Они вернулись через два дня, когда мы уже собирались идти в травы на поиски останков. Все это время Шейла проплакала, запершись у себя дома. Дозорный заметил шатавшееся от усталости животное и всадника на нем. Мы выбежали навстречу.

— Вижу! Вижу его! На пхае! Он сумел это сделать!

Свистун восторженно орал что-то, показывая рукой в сторону едва удерживающегося на спине пхая, Чера.

Вид у охотника был порядком побитый. Весь в грязи и синяках, руки стесаны до рубцов, одна щека прокушена насквозь, из носа стекала кровь. Но глаза Чера улыбались! Он въехал прямо под арку ворот, после чего хриплым голосом произнес:

— Упорный пхай… и умный. Зря не бегал. Пытался, и сбросить, и укусить. Даже на землю падал — думал, что я соскочу, и тогда он меня сможет растоптать. Но мне повезло — увернулся и опять успел вскочить на его спину. Он снова бежать… Пока не выдохся. После, мы почти шагом приперлись на край Черного леса. А в нем на нас накинулись волки. Он их учуял раньше, чем я увидел — и тогда, будто решил что-то для себя. Я только и смог, что за гриву схватится — он так понесся, что ветер в ушах свистел!

Чер покачнулся, но удержался на спине жеребца. Глаза охотника были полузакрыты — он еле произносил слова…

— …В общем, удрать все равно не смогли. Догнали нас… Пришлось драться. А чем? Я все возле форта оставил, один нож на поясе. А их — уже пятеро! Стая! Хорошо, Угар подоспел — отбились вместе! Пхай их копытами бил, кусал так, что клочья летели. Одного я тоже убил.

Он устало кинул конец ремня в руки Волоса:

— Держи!

Сам Чер, почерневший и измученный, свалился со спины такого же измотанного пхая на наши руки, успев шепнуть напоследок:

— Не убивайте его… Он покорился. Теперь будет ручной.

Сова с уважением смотрел на потерявшего сознание юношу. Да и все мы были потрясены тем, что удалось сделать Черноногу! Но я заметил, что индеец, хоть, разделяя всеобщий восторг, тем не менее, был чем-то даже опечален.

— Ты встревожен? Если он его приручит… В прерии все измениться, Сова! Все!

— Я понимаю, брат мой.

Сова задумчиво посмотрел вдаль.

— Понимаешь? Расстояние перестанет играть для нас всякую роль! Если он сумел покорить одного пхая — значит, и мы сможем сделать, тоже самое, с другими! Наступит такое время, когда охотники будут преследовать стада на лошадях! Как твои предки, Сова! Смогут добираться до самых отдаленных мест долины!

— И она сразу станет гораздо меньше для всех нас, Дар…

— Ты… против?

Я удивленно посмотрел на индейца. Он неопределенно махнул рукой:

— Нет, конечно. Это великий день для всех нас. Наши предки тратили на такое несколько поколений — мы успеваем пройти прежний путь за месяцы и недели. Да, пхай — только начало. Потом будут одомашнены овцебыки, появятся стада ручных кролов, а в загонах начнут мычать туры… Земля покроется фермами, люди забудут вольный ветер, и станут с утра и до ночи перекапывать землю, обеспечивая себя и свое потомство зерном. Фермы превратятся в села и города, в которых ленивые люди станут прятаться от жизни в каменных коробках своих домов. И Святоша или его последователи наконец-то смогут надеть всем на шею ярмо — ведь привязанных к одному месту, всегда легче взнуздать, как Чер взнуздал пхая.

От речи обычно не многословного, Совы, я даже перестал улыбаться…

— Ты серьезно? Жалеешь?

— Нет. Форту и будущему племени нужны кони. Вождю не следует прислушиваться к ворчанию старого индейца.

Я кивнул:

— Не горюй, Сова. До той поры еще очень далеко. А сейчас нам всем хватает и вольного ветра, и свободных троп. К тому же… все это очень здорово — если бы не одно, но…

— ?

— Потомство, Сова. Пока что, оно появляется у кого угодно, только не людей. И твои опасения насчет городов и ярма не стоят и гроша… в этом свете.

— Ты прав, мой брат. Новая земля не хочет видеть на себе прежнюю жизнь. Все переменилось. Новые звери бродят по долине, а над ними летают новые птицы, иная растительность вырастает под ногами, и человек чувствует себя рядом с ней букашкой. Все изменилось, полностью или частично. Только люди остались прежними. И им сложно найти свое место…