Оставалась Анна — но я надеялся, что и она не подведет прочих. Девушка потихоньку оживала, начала улыбаться и даже шутить — сказалось бережное отношение к ней в форте, да и общее табу на памятные воспоминания. Возможно, в чем-то помог Блуд — хоть их отношения и не нравились Элине.

— Тревожно… ты не находишь?

Я прижал ее к себе. Ната прильнула под руку, пряча лицо на моей груди.

— Что ты?

— Не знаю… Почему-то, страшно. Никогда не волновалась… А сегодня, вдруг, как кольнуло, что… Ты не чувствуешь?

— Я? — мне нечего было ответить. Предчувствие, так часто раньше помогавшее избежать опасности во всех ее проявлениях, давно не напоминало о себе. — Вроде, нет.

— А мне казалось, наоборот. Именно ты и должен предвидеть… все, что с нами может произойти.

— Ага, как же. С чего вдруг?

Ната отодвинулась и серьезно произнесла:

— Ты стараешься не говорить об этом. Боишься, что сорвешься, как тогда, с Элиной? Она ведь сразу простила тебя. Да и забыла, наверное.

— Зато я не забыл. — Перед глазами возникло лицо девушки, залитое слезами…

— Ну и что, если так? — Ната спокойно взяла мои руки, в свои. — Успокойся. Сделано — стало быть, сделано. Ты ее изнасиловал… ну так, рано или поздно, это должно было произойти. Если в тебе находится… тот, кого ты избегаешь, он не может не напомнить о себе. И пусть лучше так, чем иначе.

— Так?

— Так! — Ната повторила. — Пусть Он просыпается в тебе, когда ты с нами, на нашем ложе. Я согласна быть даже добычей в Его лапах — лишь бы Он никогда не вышел наружу при других. Понимаешь меня?

Я промолчал, гладя ее по волосам. Густые и длинные, мало уступающие гриве Элины, они свободно спадали по спине, и я любовался этими локонами ничуть не меньше, чем роскошным прядями отсутствующей красавицы.

— Молчишь?

— А что мне сказать? Я не так часто Это вижу. Зверь… Да, иногда, я словно в чьей-то шкуре — все ощущаю не своими чувствами, а его. Я не могу объяснить, Ната. Это связь. Странная, и страшная. Не могу представить, что я — такой же, как Он. Но почему-то, когда Это происходит — Он, словно пытается говорить со мной. Я раздваиваюсь? Тогда, это кончится очень плохо… и люди увидят, как их Дар сходит с ума, убивая всех, кто попадется ему навстречу. А вы говорите — вождь. Какой с меня вождь? Даже Стопарь не в курсе, кто во мне сидит…

— Никто в тебе не сидит! — Ната решительно оборвала мои сомнения. — Не придумывай. Все это — только связь, не более. Если они, в самом деле, существуют — возможно, обладают возможностью к телепатии… и это передалось тебе.

— Существуют, — я стиснул зубы. — Если сомневаешься — вспомни наше возвращение из Провала!

Ната не ответила — такое забыть невозможно…

Мы помолчали еще какое-то время, после чего она собралась вниз — Нату ждала Власта, с которой они перебирали травы, принесенные из степи. Власта, как и Ната, имела довольно хорошие познания в ботанике, но, если моя маленькая жена предпочитала их использование в качестве лекарства, то Власта искала среди них приправы, без которых наша, во многом однообразная еда, становилась пресной. Да, у нас в избытке на столах лежала рыба, часто — мясо, не каждый день — плоды, или съедобные коренья. И все это требовало хоть каких-то приправ! Стопарь, истосковавшийся по настоящему хлебу, чуть ли не каждый день доставал меня с будущим полем и его видениями колосьев пшеницы…

Жара не спадала. Более того — находится на открытом месте, не защищенном от прямых солнечных лучей, всего лишь в течение нескольких минут, означало гарантированный обморок. Я запретил все выходы в прерии, всю работу, связанную с физическим трудом, и даже приготовление пищи. Люди питались запасами, доступ к которым имела только Туча. Она слегла, не выдержав изнуряющего тепла — и сейчас эта обязанность легла на плечи Наты. Все изнемогали, проводя большую часть времени на пристани, точнее — в реке. Но ледяная вода приносила лишь временное избавление — а вскоре два человека и вовсе свалилось с серьезным воспалением. После этого купание пришлось ограничить. Кроме того — охотничий отряд, состоящий из одних девушек, так и не вернулся…

— Погибнуть они не могли, — Свистун, волнуясь за свою подопечную, вызвался идти на поиски. — Все опытные, умелые. Могли зайти слишком далеко, и сейчас пережидают, пока остынет земля. Я пробовал выходить в поле — ноги обжигает даже сквозь подошву мокасин!

— Не почудилось? — Стопарь, тоже страдавший и обливающийся потом, почему-то невзлюбил Свистуна и не упустил случая придраться. — Я вот, хожу в форте, чуть не босиком — и ничего. И тапки твои, из буйволиной кожи — что там можно почувствовать?

— Но попасть в передрягу — вполне! — Свистун даже не повернулся к кузнецу и обращался только ко мне. — Прошло две недели — это серьезно!

— Если, в самом деле, пережидают пекло — днем отсиживаются в укрытие, а идут по ночам. При свете луны особо не разбежишься… Может, рано паникуешь?

— Дар, как бы сказать… — он повернулся и жестом призвал к нам Волоса. Тот с готовностью подбежал и встал возле приятеля. — Это не я так считаю. Он.

— Он? — я с интересом посмотрел на мнущегося с ноги на ногу, парня.

— Он! — подтвердил Свистун. — У него, когда нашим опасность угрожает, словно видение открывается… Сказать не может, показывает… Да ты сам спроси!

Я, не смотря на жару, ощутив вдруг леденящий холод, остановил свой взгляд на Волосе:

— Это правда? И что… ты чувствуешь? Как?

— Нет, так он не ответит. То есть — ты не поймешь, что он скажет! — Свистун пригнулся к другу, и быстро произнес:

— Пума! Пума! Ульдэ. Элина! Как? Где?

Волос вдруг изменился лицом — вернее, тем, что более походило на звериную морду. Он оскалился, показав клыки, шерсть вздыбилась, а руки-лапы, выброшенные перед собой, принялись рвать воображаемого противника. Свистун, с немалой силой насев на парня, принудил того встать на корточки — но и тогда засверкавшие зрачки зверочеловека не прекратили метать молнии!

— Он… Видит врагов?

— Я не знаю! — Свистун еле сдерживал парня, порывающегося встать. — Но это уже второй раз! Как спрошу про девушек — он словно с цепи срывается! А мы, пока в горах жили, привыкли ему доверять. Если вот так бесится — жди беды! Не могу сказать, как это он видит — но видит! Мы пытались поговорить, так он пояснил — типа чужими глазами, не от себя… Ты понимаешь?

— Более чем… — я ощутил знакомое состояние, которое не напоминало о себе уже очень давно. — Очень даже понимаю. Стопарь! Готовь отряд — идем в травы!

— Сейчас? — кузнец смотрел на нас, как на самоубийц. — Совсем от солнца крышу снесло? Куда? Да вас поджарит, как гренки на сковородке, едва за ворота выйдете! И здесь-то, едва дух перевести можно — а посреди степи… Все ты, зараза! Чего еще наплел, со своим дружком, обросшим? Какая еще опасность?

— Замолчи, Стопарь, — я взял себя в руки. — Замолчи, и делай, что велено! Волос чувствует угрозу для наших девочек — причин, ему не верить, у меня нет! А, раз так — ни жара, ни град, ни даже настоящее пекло меня не остановят! Зови Чера, Черепа, Волос — ты тоже идешь с нами! А вот ты, — я развернулся к Свистуну. — Останешься в форте. И не буравь меня глазами — идут те, кто способен выжить в Низине! Ты — из Предгорья, навыков нет, можешь только помешать. И еще — в гостевом спят Йети и Леший! Поднимайте обоих — передай, что мне нужна их помощь!

— Угар в своей конуре… — Кузнец буркнул, уходя к длинному зданию, служившему нам своеобразной гостиницей для всех пришлых. — Хоть его забери.

— Он едва живой в своей шубе. Пусть дрыхнет и дальше. Отведи его к реке — пусть поплавает. А Нате скажешь — форт в ее руках.

— А то… — Стопарь даже не обернулся. — Не первый раз.

Гости, на которых я рассчитывал, как оказалось, ушли еще ночью. Подумав, я решил больше никого не брать — по такой погоде любой лишний человек, скорее обуза. А в себе, спецназовце и следопыте я был уверен. Что до Волоса — посмотрим…

Странности мы заметили почти сразу, как перешли условную границу прерий и низменности. Прежняя сочная трава сплошь полегла, как-то разом оголив долину. Это сильно напоминало прежние картины, столь привычные взору прошлых лет. Такое не раз доводилось видеть, находясь перед окном в вагоне мчащегося поезда, или, сидя в легковой, проезжая очередное заброшенное поле. Тогда все было приземистым, любое деревце было заметно за многие километры вперед, а трава едва достигала высоты колена… Все это осталось в том, недосягаемом для нас мире. Новая природа изменила привычный пейзаж: если трава — так по самую голову, а то и выше! Любое дерево — раз в десять выше человеческого роста, и обхватом не менее пары метров. Кусты — заросли, едва проходимые даже для животного, защищенного крепкой шкурой, которую с большим трудом пробивала кованая стрела, сделанная руками кузнеца. Но сейчас все стало прежним — низким, голым и основательно поблекшим. Все прежние краски будто пропали — стали одинаково соломенно-желтого оттенка, цвета пересохшей глины. И все это хрустело под нашими ногами…