В одном месте Ната, задержавшись, толкнула меня в бок — «посмотри»! Я оглянулся — девушка не стала бы заострять внимания на никчемной безделушке. В общей толчее, почти незаметная, стараясь никому не мешать, одиноко стояла Чайка. Возле нее лежали книги. Несколько штук, порядком замызганные, некоторые — с оборванными корешками или стершимися названиями. Тем не менее, женщина положила их на широкие листья лопуха, уберегая от соприкосновения с землей.

После того памятного случая, я старался как можно меньше сталкиваться с Ниной — было несколько стыдно, а может, что-то иное… Ее страстные ласки, неподдельное желание близости, слезы и боль — все слишком памятно и слишком тяжело, чтобы остаться безучастным. Но ведь я не падишах, чтобы устраивать в своем доме гарем! Сова, к которому женщины льнули, почти не вспоминал случайных подруг, и не делал из этого проблем. А мне казалось, что глаза женщины со шрамом на лице, просто не дают прохода…

— Что это? — Ната склонилась к книгам, не замечая моего смущения. — Вот не думала, что кто-то принесет на Мену такое… Откуда, Чайка?

— Бродяга принес. Я выменяла — на рыбу.

— А… — Ната рассматривала книги, листая одну за другой с жадностью, напоминавшей метания давно голодного человека. Удивляться не приходилось — ее страсть к чтению сделала девушку старше своих лет и, если можно так сказать, подготовила к тому жуткому событию, которое с ней произошло. Во всяком случае — благодаря этому багажу чужих жизней и судеб, Ната не сошла с ума от пережитого, не покончила с собой и не озлобилась на весь свет. Хотя, с последним когда-то я мог бы не согласиться… Не сразу она оттаяла от мрачного прошлого, где предательство родного брата и матери привело ее в бордель, где девочке, всего двенадцати с лишним лет, пришлось обслуживать желания клиентов. Попав ко мне, в подвал, Ната перечитала все, что я туда натаскал вовремя своих предыдущих странствий. И, когда мы уже вдвоем начали ходить в эти походы, она не упускала случая наложить в наши, и без того немаленькие мешки, все, что удавалось найти из мира литературы — от каких-то мало значимых справочников, до классики или простых учебников. Мы даже ругались на сей счет — я не считал необходимым тащить все в наш дом, а Ната твердо стояла на своем. Но, если я считался с принципом полезности — в самом деле, на кой мог пригодиться толстенный том, какого-нибудь, «талмуда» об особенностях лирики китайской поэзии в сравнении с рублеными стихами эпохи средневековой Европы? — то Ната, чей книжный голод был неутолим, руководствовалась совершенно иным. Она полагала, что следует сохранить все, что когда-либо издавало человечество — хотя бы для того, чтобы помочь тому самому человечеству возродиться вновь…

— Сказки? Сто лет не читала! — Ната с восторгом раскрыла одну из книг. Чайка с любопытством смотрела на девушку — они почти не пересекались в недавнем прошлом и о моих юных женах женщина знала лишь понаслышке. Я старался держаться позади…

— Дар! Давай, возьмем все это! Да где ты? Иди сюда! — Ната обернулась, вынудив меня подойти вплотную.

— Книги…

— Да, книги! — она с вызовом посмотрела мне в глаза. Я вздохнул — не вступать же в пререкания на виду у всех, а тем более — Чайки…

— Хорошо. Договаривайся, я посмотрю, что там принесли горцы — слышал, кто-то приволок те самые плоды орехов… может, даже из той рощи?

— Орехи подождут. Ты разрешаешь, что и на что менять — не я. Кому говорить последнее слово? Чайка! — она обратилась к женщине, молча внимающей нашему короткому спору. — Что ты хочешь за них?

— Любишь сказки… — Нина чуть заметно улыбнулась кончиками губ. Шрам на лице заметно перекосился и женщина, поняв, что мы отвлеклись, сразу вновь стала серьезной.

— Не только, — Ната ничего не заметила в ее тоне… — Я вообще, книги люблю. В отличие от этого мужлана, который признает только руководства по выживанию, пособиям по рукопашному бою и прочим полезностям и нужностям. Дикарь!

— Дикарь? — Чайка перевела свой взгляд на меня. Ната спокойно добавила:

— Да, дикарь. Не такой, как наш друг и брат — Сова, а еще больше. Потому, как тот стал таковым сознательно, а наш вождь — в силу случая. Но стал им настолько, что я и не представляю его другим. И не хочу представлять, потому что Дар — мой муж.

Услышав это, я на миг призадумался — так ли уж проста в данный момент моя подруга? Ната редко что и когда говорила, не вкладывая в свои слова глубинного смысла…

Нина, по-видимому, намек поняла и перестала смотреть мне в лицо. Она опустилась на колени и собрала все книги в одну стопку:

— Бери. Для тебя я все отдам так.

— Это еще зачем? — Ната вспыхнула.

— Твой муж, — Нина сделала ударение на первом слове — освободил всех нас от рабства. И желания его жены — для меня значит куда больше, чем какие-то шкуры или сушеная рыба, которые я могу выручить за все эти тома. А, скорее всего — ничего не выручить, потому что книгами у нас не интересуется никто. Я не хочу с тобой торговаться — бери!

Ната нахмурилась, и я решил вмешаться:

— Бери. Чайка в той жизни — учительница. Если она считает, что эти книги для тебя важны, стало быть, так и есть.

— Бесплатно я не возьму! — Ната тоже поджала губы. — Ты выменяла их у Бродяги, то есть, тебе они достались не просто так… И я, хоть и жена Дара, никого и ни с кого не стану за это требовать дани!

— Я и не имела это в виду. — Чайка спокойно протянула книги девушке. — Мои слова — дань уважения… а не «дань». Я их прочла — мне больше не нужно. Теперь — прочитаешь ты. Или те, кто живет с вами — в вашем форте!

Вместо ответа я молча развернулся в сторону продолжавшего обсуждать железный хлам, Стопаря.

— Подойди.

Кузнец бросил торговлю и присоединился к нам.

— Договорился?

— Почти… ты отвлек. Какая надобность? Что-то, срочное?

— Выдашь ей одеяло из наших запасов для мены, и пару мокасин — сама она сшить не сможет, а получить взамен — не на что. Кроме того… — я осмотрел наряд нахмурившейся Чайки — дай и нож. Без оружия сейчас даже в селении ходить не стоит, тем более — в лес или травы.

— Это слишком много, — Нина прервала меня, сложив руки на груди. — И я ничего не просила.

— Это — дар! — я посмотрел ей в глаза. — Мой дар, за твою помощь, и сведения, которые ты нам доставала. И это — слишком мало, чтобы рассчитаться.

Ната, видя, как ее, скромное, в общем-то, желание, надолго задержало нас на месте, а также слыша некую резкость в словах, примирительно произнесла:

— Чайка… Нина, ты хотела бы жить у нас?

— Жить в форте?

— Да. Поверь, там гораздо лучше, чем здесь. И тебе не будет нужды стоять на площади, хоть с книгами, хоть с чем-либо, еще. У нас никто не голодает.

— Я тоже не голодаю! — Нина гордо выпрямилась. — Нет, спасибо. Про форт слышала только хорошее… но не пойду. Я привыкла свою жизнь планировать сама, а у вас — все решает твой муж.

Она снова сделала ударение на слове — «твой». Ната, промолчав, забрала книги, чуть склонила голову в знак благодарности и отошла прочь. Я задержался лишь на минуту — Нина, воспользовавшись нашим уединением, вскинула глаза, полные горечи… Я выдержал этот взгляд… Однажды проявленная жалость не должна была повториться. Тот час, проведенный в ее землянке, как бы там ни было, означал для меня гораздо меньше, чем для нее. И я не хотел вновь давать женщине надежду.

— Прости меня… — Нина, поняв мое молчание, опустила голову.

— Прости и ты…

— Жалеешь?

— Нет. Что было, то было.

— Значит, сожалеешь?

— Есть разница?

— Есть… — Нина чуть улыбнулась, краешком губ… — Есть. Сожаление — не жалость. Оно более человечно. Но, твоими же словами — как бы там ни было… Спасибо. А теперь — иди. Твоя девочка, умна не по годам. Не заставляй ее ревновать… Напрасно.

Стопарь, устав от торгов и споров, уединился с Лешим — наш ближайший сосед и не столь давний союзник в битве с общим врагом, тоже наведался в поселок. При виде Лешего многие жители озерного шарахались и старались отойти в сторону — не всякий мог выдержать тяжелый взгляд вожака изгоев. Я спокойно подошел к нему и протянул руку — Леший взял ее в свою громадную ладонь, мало уступающую по силе мощи кузнеца.