Готовились и мы. Стопарь с сыном, забросив все дела, день и ночь проводили в кузнице — отливали наконечники для стрел и дротиков, закаливали клинки ножей и копий, обрабатывали легкие, но очень прочные топорики — излюбленное оружие Черепа. И, хоть, в нашей дружине насчитывалось совсем немного человек, мы рассчитывали на то, что в решающей схватке не останемся совсем одни, как это было до перемирия. До многих, наконец, дошло, что воевать с грозным и беспощадным врагом можно, путь он и намного сильнее, и многочисленнее. Я надеялся, что нас поддержат…

Каждые пять-семь дней, нам приходилось выискивать для банды по одному крупному животному, либо заменять их десятком джейров, косуль или козорогов. Таковы оказались условия договора. Поддерживать его мы обязаны полгода — срок, за который банда сама должна научиться себя обеспечивать пропитанием. Череп, которого я послал обучать некоторых, из выделенных Сычом уголовников, охотничьему делу, приходил вымотанный и издерганный — весь день ожидать удара в спину, тяжело, даже для него… Обучения не получалось — они просто боялись приближаться к слишком крупным животным. Или, не хотели — что тоже, вполне вероятно. А Череп сознательно заставлял их брать с собой только копья — мы не решались дать им соблазна к убийству охотника на расстоянии, и ухода, по примеру пропавшего Беса, в горы. Девушек из клана все-таки отпустили — зэки, опасаясь мести, скрытно привели всех в почти полностью обезлюдевший поселок Носатого. Их всех в живых осталось двадцать семь — измученных, забитых, с затравленными глазами… Они не стали возвращаться в свои становища, к тем, кто отдал их на растерзание этой своре, и выбрали для себя отдельное место проживания. Бес, в своем время вдоволь покуражившийся в стойбище на берегу Змейки, полностью перебил его обитателей. Там нашлись еще пригодные землянки. Женщины поселились в них. Док, которого Сычу также пришлось отпустить, осмотрел их — многие пришли в очень плохом состоянии. Выбитые зубы, язвы на руках и ногах, а главное — морально полностью опустошенные. Анна, смешливая и веселая семнадцатилетняя девушка, которую когда-то приютила Туча — превратилась в угрюмую, выглядевшую на все сорок, замкнутую женщину, с ввалившимися глазами и седыми прядями волос. Она ничего и никому не рассказывала том, что пришлось пережить среди такого количества мрази, желающих ее тела. Впрочем, это и так понимали… Чайка с трудом уговорила ее не уходить из Озерного поселка, и девушка согласилась. Общество мужчин она избегала. Когда приходили сборщики податей для банды, скрывалась в землянке, в которой раньше жил Стопарь и Туча. К ним она возвращаться не стала, мучительно переживая свой вынужденный плен и те издевательства, которым там подверглась. На девушку больно было смотреть — она, практически ровесница Элине, сейчас постарела едва ли не вдвое больше своих лет. Хорошо хоть, освобожденным особо не докучали — зверства и жесткость бандитов, по отношению к женщинам, у всех стояли на слуху…

С Сычом я больше не встречался — он предпочитал общаться со мной через посредников. Иногда, это был новый ставленник, вместо убитого Совой Грева, — Щербатый, или Ушан, в чем-то похожий, на казненного мною Циклопа, и столь же сильно ненавидевший нас всех. И тот, и другой не упустили случая вцепиться мне в глотку, но пока были вынуждены терпеть. После поражения — а по-иному в Клане не считали! — власть Сыча сильно пошатнулась… По не писаному кодексу зоны, Сыч потерял лицо — следовательно, лишился права быть первым в этой стае. Но даже их законы нарушались их же главарями — что вовсе не казалось удивительным, учитывая, кто их придумал. Прежнего единства не осталось и в помине, сторонники новой резни предпочитали обсуждать свои замыслы тайком, опасаясь своих же. Нужно было что-то экстраординарное, чтобы заставить их вновь спуститься в долину и сразиться с нами. А Сыч, едва удержавшись у власти, командовал ими лишь потому, что в предыдущих схватках сумел сберечь основной костяк, сплоченный еще в завалах шахты. Иными словами — мой план действовал…

— Не зря ли мы все это затеяли?

Стопарь и Туча беседовали со мной возле костра. Почти все уже разошлись по домам и землянкам — время близилось к полуночи, а люди привыкли ложиться, когда на смену солнцу на небе всходила луна, и сумрак окутывал прерии и близлежащие холмы. Но и вставать научились на рассвете, едва утренний туман начинал отрываться своими влажными щупальцами от земли, оставляя на мху и траве капельки прохладной влаги…

— Сыч держит слово. Больше нет убийств.

— Он просто готовится к тому, чтобы прийти сюда и перебить нас!

Туча хмурилась и не смотрела на меня. Она не участвовала в голосовании, просидев все время в Предгорье с маленьким немым мальчиком. Она понимала, что мир с бандой был необходим, но не одобряла его, видя, в каком состоянии находится покинутый ими поселок и пришедшие из плена люди. По ее мнению, всех уголовников следовало истребить, до последнего! Стопарь положил руку на ее плечо:

— Молчи, старуха… Война — дело кровавое. В долине многие покорились им, ты знаешь. Будь Сыч понастойчивее, а его люди похрабрее, от нас уже никого не осталось! Эх… нам бы еще человек двадцать!

— Ждите, как же… Скорее, эти «ни наши, ни ваши!», сами к Сычу пристанут, лишь бы их не тронули!

— И такое возможно, — согласился кузнец. — Но… вряд ли. Нас не поддерживают, так и им не помогут. Нейтралитет, мать его! А, по-моему — обыкновенная трусость. Живут по принципу — наша хата с краю! Сыч верх одержит — будут на задних лапках ходить. Мы победим — нам же еще и укажут, что долго возились, да из-за нас пострадали… Я уж такое слышал. Прижимать их надо, не то Святоша в силу войдет, да на наших костях тут собственный монастырь построит. Вот погодите, этот монах еще и Сыча в свою веру обратит!

— Они друг друга стоят… — я кивнул головой.

— Справимся с бандой? — Туча выжидающе посмотрела на меня.

— Силы у нас неравные… Решись Сыч тогда на нападение, а не на переговоры — мы бы прятались сейчас в горах, а не он. И то, если б хоть кто-то выжить смог. Скоро он залижет раны, подготовит свору к новой схватке, и начнется второй раунд. Если мы не найдем сторонников к этому времени — не поручусь ни за что…

— И Черепа еще им послал помогать… Не зря ли?

— Цыц, старая! — Стопарь нахмурил брови. — Дар правильно делает. Не будем их едой снабжать — они еще быстрее спустятся! Так Череп хоть их учит, себя обеспечивать, а там, глядишь, они и сами не захотят кровь проливать зазря… Тур да лошадь, хоть и лягнуть могут, да, зато стрел не пускают — все безопаснее, чем за нами по прериям бегать. А брось все это — им некуда деваться, вновь станут отбирать у людей последнее!

Он немного подумал и прогудел, своим гулким басом:

— С этим ты неплохо придумал, чтобы все расчеты через тебя шли, на банду! Теперь, кто про форт не знал — точно услышит! И, кому миром обязаны, тоже.

— Сова передавал, есть и такие, кто думает, что я договорился с Сычом разделить долину надвое. И, что нет разницы, под бандой жить или под нами.

— Поймут потихоньку… Не огорчайся. — Туча сочувственно протянула. — Бандиты еще свое нутро покажут — натура у них такая. Вот тогда люди и потянутся к тебе — в форт, должно быть…

Стопарь многозначительно свел брови.

— Форт, не форт, а слухи ходят… Может, не без дыма? И стоило бы, на самом деле, показать всем, кто в долине настоящий хозяин?

— Ты что, рехнулся, что ли? — Туча всплеснула руками. — На кой нам это надо?

— Может, и надо… — он загадочно ухмыльнулся и посмотрел на меня.

Я опустил глаза. Стараниями Совы и Стары, меня уже всюду, за глаза, называли вождем, но вкладывая в это слово не настоящий смысл, а скорее, иронию…

— Док, по уговору, лечит бандитов и понемногу настраивает их уходить от Сыча прочь. Тот установил для своих драконовский порядок — если кто сбежит, при поимке, скармливают свинорылам.

— У нас научился, подонок…

— У нас? — Туча вскинула глаза. Она и понятия не имела, какие методы применялись нами в прошедших сражениях, и я вовсе не желал ее просвещать на этот счет. Стопарь, сообразив, что ляпнул лишнее, отвел лицо в сторону.