Череп нахмурился:

— Желтошкурые? Да, ты прав. Еще та сволочь…

— Я знаком с ними. Встречались — на большой охоте. Тогда казалось — никаких особенных разногласий у людей нет, можно договориться.

— Было можно. Сейчас — вряд ли. Сыч будет убивать каждого, кто пойдет против понятий бандитов. Он прекрасно понимает, что никто с него ничего не спросит — прежней власти нет, и не будет.

— С нами ведь пытался?

— Ты принимаешь его предложение, как сотрудничество? И… стал бы?

— Сам знаешь, что нет. Я выигрываю время.

— Но и ты знаешь — эти надежды тщетны. Люди не станут сопротивляться. Они боятся банду больше, чем рабства.

— Не все!

— А где те, кого ты ждешь?

Я промолчал. Крыть нечем…

Ночь провели в яме — их много попадалось в прерии. На дне росли мох и трава, и мы вполне комфортно провели время до рассвета. Ульдэ прилегла возле меня, а Череп невозмутимо отвернулся в сторону. Я подумал, что это неспроста, но она просто приткнулась рядышком и уснула, или, сделала вид, что спит. Я тоже устал, и, выждав время, какое требовалось для того, чтобы меня сменил Череп, разбудил охотника и сам забылся в дреме… Мы давно уже приучились спать спокойно только в доме. В прериях и предгорье, где охотились, приходилось быть начеку. Они не прощали расхлябанности и благодушия. Дикие собаки, волки или крысы иногда нападали на стоянки и тогда, в травах, разыгрывалась очередная драма, от которой потом не оставалось даже следов…

Утром меня разбудила Ульдэ. Она неожиданно робко смотрела мне в лицо, а я, увидев ее, сразу вспомнил вчерашнее…

— Ты проснулся?

— Дар готов.

— Поедим в дороге, — она протянула мне кусок высохшего на солнце мяса. Я не взял с собой припасов — понадеялся на Черепа и девушку. Мои приятели без возражений разделили со мной свою еду — это вошло в обычай многих охотников, случайно встречающихся в прерии. Но и сидеть на их шее я не собирался и принялся искать взглядом доступную добычу.

— Не нужно.

Ульдэ заметила мои движения и спокойно отвела мою руку.

— Дар на тропе войны. Не время устраивать охоту. Ульдэ считает себя одной из форта — она даст своему вождю все, что нужно.

— Стало быть, Ульдэ решила считать Дара своим вождем?

— Дар и есть — вождь. Сова сказал Ульдэ давно… когда ты приходил в долину первый раз, без огненноволосой.

— Оба-на? А она-то тут, причем?

— Огненный цветок очень красивая девушка. Она даже красивее Наты. У настоящего вождя должны быть красивые жены, а от них — красивые и сильные дети. У тебя будут дети, Дар.

— Ну, с этим, ты, пожалуй, не угадала. В прерии еще никто не… в общем, беременных нет, и не предвидится.

— Твои скво тебя не хотят?

Я усмехнулся на явное удивление северянки.

— Нет. То есть, не нет, а… Нет. Как тебе объяснить? В долине больше не появится детей. Кроме тех, кто уже есть. Не родится — понимаешь?

— Ульдэ не будет матерью — ее род устал от жизни… Почему твои жены не родят?

— Потому что, не смогут. Не по причине того, что… — я запутался в словах, не зная, как объяснить полудикарке столь простой истины. — Не могут. А потому… Словом, только животные, только звери способны дать потомство. Люди — нет. И никто не скажет — из-за чего так. Док мог бы… вроде, излучение уничтожило в нас эту способность. Ты поняла?

— Ульдэ поняла. — Она скупо усмехнулась. — Наши шаманы говорили так! Если женщина не носит ребенка — ее муж или слаб, или стар. Тогда они отправляли ее к тому, у кого дети есть. Но род Ульдэ небольшой… нельзя все время ложиться к тем, кто сильный — кровь портится. И наши женщины шли к другим людям… таким, как ты. А мужчины ругались и пили огненную воду.

— Расскажи о себе.

Ульдэ нахмурилась.

— Расскажи… это не запрещено шаманами?

— Нет. Но Ульдэ не хочет. Сейчас — время Огненного Боренья. Что значит судьба одной охотницы?

— Ты уже второй раз упоминаешь про какое-то боренье — это что?

Она промолчала… Ульдэ прибавила шаг и скрылась в зарослях. Череп, поравнявшись со мной, кивнул в ее сторону:

— Убежала? Она не любит трепать языком.

— Заметил?

— Да сталкивались пару раз…

Я с интересом посмотрел на мужчину — услышать, что кто-то пытался разделить ложе с северянкой, это что-то…

— Ты неправильно понял. — Череп снова усмехнулся, отчего черты изуродованного лица исказились, став совсем уж жуткими… — Мы вместе охотились. Она многое умеет, есть, чему поучится.

— Не мудрено. Родилась и выросла в тайге, отчего не уметь?

— А многому ее могли выучить родители? Спившиеся и ставшие стариками к сорока годам? С трясущимися руками, не способными натянуть бечеву для ловушки? С выпавшими зубами и больной печенью?

— Ты-то откуда знаешь?

Череп зло бросил:

— Видел. Выживать приходилось… в краях нехоженых. Где гнус, мороз под полтинник, да медведь вместо приятеля. Из-за нас они такими стали. Не приди туда наша гребаная цивилизация — эти люди и сейчас бы жили в ладу с природой, пусть даже такой, с ног на голову вывернутой.

— А сам? Не цивилизован совсем?

Он вздохнул, снижая темп шагов:

— Цивилизован. По самое некуда. И обучен… кстати, тебе тоже уроки понадобятся.

— Надо полагать — твои?

— Мои. — Он остановился и посмотрел мне в глаза. — Ты, хоть и отчаянный, но в должной ситуации поведешь себя не так, как надо. Про свои победы не вспоминай — это все случайность. А зэки — не случайность. И воевать с ними надо уметь. Ты — не умеешь.

— Понятно… к слову — в реальных боевых участвовал? С «калашом» наперевес, с гранатами у пояса, рацией у виска — вроде ничего не упустил? Так ведь нет всего этого… Но, если ты типа Рэмбо — я не против. Учи.

Мы прошли еще несколько часов и Череп, на этот раз, ушедший вперед, знаком заставил нас быстро пригнуться к земле.

— Люди…

На крохотном поле работало несколько человек. В основном, жители из озерного поселка. Они редко заходили так далеко, во всяком случае, я не помнил такого с того раза, как мы все вместе собрались на большую охоту. С тех пор ничего подобного не устраивалось… Они сносили в одно место съедобные корни и растения, а их подгоняли трое чужаков. Один стоял возле кучи, которая росла на глазах, и внимательно следил за тем, что приносят. А второй прохаживался вокруг и торопил работающих. В руках он держал оружие — самострел. Третий отдыхал в тени кустарника, вяло перебрасываясь словами с тем, кто был у кучи. Он, по-видимому, и являлся над ними старшим.

Второй начал покрикивать, впрочем, не пуская в ход свою палку. Он держался очень уверенно и развязно — бандиты не предполагали, что кто-то сможет оказать им сопротивление. Видимо, случаи непокорства встречались, на самом деле, очень редко… А участь одного из братьев, которого достала стрелой Элина, мало волновала остальных членов банды.

— Эй, мокрощелки! Давай, двигайте задницами поживее! Тащите все сюда, да аккуратнее. Казна порядок любит!

В его внешности ничто не напоминало о том, что он один из тех, кто недавно вышел из зоны. Даже одет несколько иначе, чем его товарищи. На ногах мокасины, видимо, стянутые с одного из жителей долины, вместо синей куртки, уже набившей всем оскомину, рубаха из шкуры свинорыла. Только штаны — он им не смог найти замены! — оставались из прежней экипировки. В руках длинная палка-штырь, на конце которой приделан изогнутый серп. Вряд ли таким оружием можно убить серьезного зверя, но для человека оно вполне годилось…

— Нужно кончить чужака… — охотник шепнул мне на ухо. — Одним бандитом станет меньше!

— Зачем его убивать? Ты сам сказал — нам нужен язык.

Он равнодушно качнул головой.

— Есть еще два… Брат Совы все еще надеется на лучшее… и на благоразумие бывших зэков? Пусть небо смилуется над ним и откроет глаза — эти люди не станут щадить, если придется.

— Ты далеко не индеец… а стал говорить, почти как Сова. Но я — не эти люди. Я все понимаю — и, все равно… Я не палач — пока меня не заставят им стать. Они уже получили урок — я, все-таки, надеюсь, что он подействует!