Гораздо чаще я вспоминал об ином… После того, как увидел Элину обнаженной, прикасался к ее бедрам — покой был потерян безвозвратно. Я больше не мог спокойно смотреть в ее сторону. Каждый раз, когда она проходила мимо, сидела рядом за столом, рассказывала что-либо — у меня начинало биться сердце. Я желал ее и старался скрыть это желание. Взрыва не произошло — Ната, которой, к моему стыду, ничего не требовалось объяснять, молча и безропотно ожидала, чем все закончится. А я не находил себе места, сознавая, как сильно это обижает девушку, едва нашедшую в себе силы довериться мужчине…

Мы проводили дни в заботах, по хозяйству, иногда уходили в степи, иногда, рыбачили — в этом Элина оказалась искуснее всех. Где бы мы ни садились — у озера Гейзера, или, любого иного водоема, на удочку, сделанную собственными руками, она умудрялась поймать несколько съедобных рыбин, тогда как мы с Натой, за многочасовое сидение, не вытаскивали ни одной! Девушки даже сшили плотные куртки-анораки, наподобие тех, какие были у нас с Натой до встречи с обитателями долины. Куртки предназначались для ночных бдений возле берегов озер, где мы коротали время в ожидании улова, и должны были защитить от укусов зловредной мошкары, или заморозков. На самом деле, надобность в них практически отсутствовала — комары и прочий гнус, в изобилии роившийся у берега болота, практически отсутствовал в других местах, кроме того — опять настали очень теплые дни. Лето, не лето, осень не осень… Пусть даже зима, для которой настало самое время — но тепло вступило в силу в полной мере, и мы наслаждались им, убрав подальше надоевшие одеяла. Спать в подвале стало совсем уж тяжело — воздух внутри прогрелся как в печке и стал невыносимо сухим. Я всерьез подумывал о том, что нужно перебираться наружу. Хоть дымка над холмом, где зарождался вулкан, и исчезла, но страх перед внезапным проявлением его мощи, все еще оставался… Мы все очень хорошо помнили, какой жуткой и неуправляемой может оказаться стихия! Уходить в подвал на ночь, нас заставляла только одна причина — я также не забывал о нападении грозного противника, Бурого, схватка с которым, за малым, едва не закончилась в пользу зверя…

Элина, уловив перемену в моем к себе отношении, переменилась. Она перестала подшучивать над Натой, став гораздо серьезнее относится к ее словам. Со стороны могло показаться, что разговаривают мать и дочь — так внимательно, и без возражений, исполняла рыжеволосая девушка то, чему ее учила младшая по возрасту, подруга. След от удара об плиту у Элины почти сошел, оставив небольшой шрамик над ухом. Он был не виден под роскошной гривой, но девушка все равно огорчалась, когда расчесывала себя перед зеркалом. Иногда она просила сделать это Нату, и моя подруга бралась за гребень, вырезанный из кости, и принималась приводить в порядок великолепные волосы Элины. В такие минуты я подолгу наблюдал, как огненные пряди принимают ухоженный вид и одна за другой, ложатся на спину девушки. Однажды я не выдержал…

— Дай мне!

Ната протянула гребень и встала рядом. Я прикоснулся к голове девушки. Она еле уловимо вздрогнула. Я провел пальцами по волосам — шелковистые, приятные на ощупь, они расплавленной магмой струились по ее плечам, спине, спадали на пол… Мне до безумия захотелось коснуться их губами! Я еле удержался от того, чтобы не осуществить это желание и, отдав гребень, без всяких объяснений вышел прочь.

…Угар, протоптавшись возле меня, понял, что его хозяин никуда не собирается и просто стоит на вершине холма, рассматривая окрестности. Он зевнул, показав свои саблевидные клыки, способные прокусить шею овцебыку, и улегся на камни. Здесь было не так жарко, как в нашем убежище, и пес часто предпочитал ночевать на поверхности, впрочем, не удаляясь далеко от подвала. Я присел рядом с ним.

— Эх, приятель…

Угар ответил недоумевающим взглядом.

— Ната говорит, ты у нас сверхпес. Все понимаешь… Только, этого понять, увы, не можешь. И посоветовать, тоже. И что мне делать, суперпес? — я тяжело вздохнул.

На горизонте, там, где небо сливалось с дальними холмами, тянувшимися вдоль Синей реки, солнце садилось, уступая время ночи. Ему на смену выходила Луна — бледная и холодная. Она вернулась к нам в те же дни, когда мы в первый раз увидели светило, после долгих месяцев затянутого хмарью и невесомой пылью небосвода. Отсюда, на расстоянии в тысячи километров, мне казалось, что на небе ничего не изменилось и останется таким же еще миллионы лет. А на земле, напротив, изменилось все… И, так получилось, что, потеряв собственную семью, я обрел иную, в виде двух прелестных созданий, каждая из которых годилась мне в дочери — но менее всего воспринимались мной в этом качестве! Сейчас они обе живут в одном доме со мной, под одной крышей и с одной судьбой… Судьбой? Мог ли я знать, что жизнь сведет меня вначале с одной — такой юной, такой желанной…и, настолько умной, и, по-женски, мудрой, что это не вязалось с ее возрастом? И что именно она станет тем лучом света, той надеждой, ради которой стоит жить? А теперь, не менее сильно, я хотел другую! Я представлял, как целую ее губы, и закусывал свои до крови, все смешалось в моей голове, и не было ни на что ответа… Ни в коем случае, я не хотел потерять Нату — я любил девушку! И, всей душой, я не хотел ухода Элины — это выше моих сил! Где искать выход?

Ната неслышно поднялась к нам и села напротив Угара. Она ничего не говорила, но я понял, что девушка пришла не для того, чтобы посмотреть на закат и, начинавшие появляться, звезды.

— Вы закончили? — я не узнал своего голоса.

Ната кивнула, рассеяно перебирая лохмы собачьей шерсти.

— Ложись. Я сейчас приду.

Она снова кивнула, но осталась сидеть недвижимо…

— Дар…

Я вымученно улыбнулся:

— Да?

— Тебе плохо?

— Нет. С чего вдруг?

— Я вижу, — она спокойно дотронулась до меня рукой. — Ты стал другим. Более замкнутым, грубым со мной… Это она, да?

Я промолчал — отвечать, что-либо, бессмысленно…

— Ведь я предупреждала… Ты очень этого хочешь?

— Не спрашивай меня, Ната.

— Значит, хочешь. Знаешь, я и не надеялась, что будет по-другому. Глупо ждать от тебя святости — ведь не мальчик, способный приходить в умиление, только от одной улыбки. Я не ревную… Ну, а мне что прикажешь с этим делать?

— Она уйдет в долину… — я положил ладонь на пса и тот немедленно перевернулся вверх брюхом, предлагая почесать ему живот.

— Ты сам веришь этому?

Стало совсем темно. Луна поднялась высоко над руинами и темнеющим вдалеке краем степи. Ее лучи отразились от глаз Наты — в них заблестели слезинки…

— Ната!

Она ринулась в мои объятия.

— Дар! Родной мой!

— Я отправлю ее… Отведу сам, в поселок — только не плачь!

Она отрицательно мотнула головой, вытирая слезы.

— Я не плачу… А что потом? Совсем перестанешь спать ночами, думая о ней? И перестанешь любить меня…

— Ты спросила, что тебе делать? А что делать мне, Ната? Для тебя я сейчас просто кобель… так? Самец, возжелавший случки и молодого тела?

Она горько, как мне показалось, усмехнулась в темноте.

— Я никогда так не говорила. Для меня ты всегда — мужчина. Взрослый, сильный, намного старше меня, и потому — знающий, что ему делать, и как поступать. Решай… Только, если захочешь ее увести, на меня не рассчитывай. Я — против.

Я не поверил своим ушам…

— Как?

— А вот так! Пусть это будет Линка, которую я знаю, чем любая другая! И пусть мой муж — мне можно еще это утверждать? — не таит обиды на ту, которая любит его до безумия… Настолько, что готова разделить свою постель с соперницей — лишь бы ее муж был с ней рядом!

— Ошалеть… Не думаю, что хоть один мужчина в мире такое слышал! Более чем странное самопожертвование… Я не верю этому.

— Да. — Ната сжала мне запястья. — Я хочу этого, Дар! Сама хочу. Чем видеть, как ты теряешь голову и неприкаянно бродишь по развалинам — лучше согласиться с тем, что все равно, случиться. И знаешь, ты немного слепой… — она поднялась на ноги.