Внезапное откровение девушки словно окутало нас удушливым облаком… И те, полу ясные намеки Дока на жизнь в поселке, идущую по своим законам, теперь обрели четкую форму. Тома, говоря о случившемся, оказывалась абсолютно права — рассчитывать на хоть какую-то защиту, они могли, лишь прибившись к мужчине… Одному — на многих.

— Ты украл мою еду!

Пронзительный крик разорвал внешне спокойную обстановку стихийного рынка. Тома, вздрогнув, схватила приятельницу за руку и потащила прочь. Док, вдруг засуетившись, тоже куда-то отошел. Крики в центре поселка не утихали. Издалека стал просматриваться полукруг, в центре которого оказались две пары: двое мужчин и две женщины. Мы, переглянувшись, подошли поближе — там что-то случилось, и я хотел выяснить причину происходящего. Угара я оставил сидеть на месте — на пса посматривали с опаской, и я не желал провоцировать собравшихся присутствием грозного пса.

— Ты! Я видела, как ты прятал мою рыбу в свой мешок!

На молодого парня, нервно поджавшего губы, набрасывалась та самая женщина, которую Шельма назвала Каргой. Это была очень неопрятная старуха, одетая в рванье. От нее нестерпимо несло жуткой смесью тухлятины и гниющей рыбы. Скорее всего, она, если и мылась, то, по меньшей мере, пару столетий тому назад…

Спутница парня, высокая стройная молодая женщина, бросилась на его защиту:

— Это ложь! Мы ничего не крали! А рыбу — выменяли у Аптекаря, на гвозди!

— Нет! — обвинительница и не думала отступать. — У вас не было никакого товара! Все видели, как вы шлялись по рынку и ничего не меняли! Где ваш товар? Ничего нет! Воры! Люди, они оставили меня без еды!

— Ну и что? — женщина не сдавалась. — Что из того, что мы не менялись? Разве мы обязаны сразу выкладывать все? Это рынок, и каждый имеет право менять, что хочет, и с кем хочет. Кто ты такая, чтобы указывать нам, когда и с кем меняться?

Вместо ответа, неожиданно шустро, для старухи, Карга выбросила вперед сжатый кулак. Удар пришелся впустую — парень резко отбил руку старухи. Еще одно движение — и та, корчась от боли и изрыгая проклятия, упала на землю возле его ног. Рынок загудел, толпа стала смыкаться возле пришлых. Замелькали кулаки, и, кое-где, сверкнули тусклым светом лезвия ножей…

— Их убьют… — прошептала побелевшими шубами Ната.

— Нет!

Во мне что-то дернулось, я не хотел видеть, как сейчас толпа растерзает ни в чем не повинных людей! В том, что они невиновны, я не сомневался. Во всем этом наблюдалась какая-то фальшь… Слишком много смертей мне пришлось пережить в те, первые дни, чтобы равнодушно взирать на гибель, пусть и совершено чужих мне, людей. Я резко выступил вперед, оттеснил пару мужчин и выхватил клинок, после чего очертил мечом круг. Толпа мигом расступилась — что такое настоящее оружие, здесь все же понимали, и попасть под остро отточенную сталь, не хотел никто…

— Прежде чем обвинять… Пусть эти двое назовут себя — кто они и откуда? И пусть себя назовет та, которая обвиняет!

— Чего?

— А ты кто такой?

— Зачем?

Из возбужденной толпы раздался всего только один вопрос по существу, но этого уже оказалось достаточно. Момент для нападения был упущен — свалки не получилось. Люди растерялись, в сущности, от безобидного вопроса. Следовало закрепить успех, иначе они могли вновь быть раззадорены старухой, продолжавшей вопить под ногами.

— Может быть, их кто-то знает? Кто-то может сказать — способны ли эти люди на воровство? И эта женщина — не обвинила ли она их зря?

— Ты тоже не наш! — издали зло выкрикнул коренастый мужчина, чем-то напоминающий Стопаря. Но он был несколько ниже и имел бегающие свинячьи глазки, которые словно налились кровью…

— Святоша… — выдохнула Тома, неожиданно оказавшаяся рядом.

Возле коренастого кучковалось несколько здоровых парней, и у каждого в руках имелось по сучковатой палке…

— Ты кто такой? Тоже чужак! И тоже — вор!

Он указал на нас пальцем. В толпе, едва только притихшей, вновь стал зарождаться ропот. Еще пара секунд — и на нас могли накинуться со всех сторон! Краем глаза я заметил движение Наты. Увидев, что взоры людей стали обращаться к Святоше — очевидно, что все они только ждали сигнала — она подобралась и резко закинула руку за спину…

— Чего? Ах ты, сучка!

Обвиняемые в воровстве мгновенно встали спина к спине. Парень выхватил из-за пояса маленький топорик, а женщина взяла наизготовку свой шест… Один из парней сделал недвусмысленный жест и вскинул дубину над головой. Раздался резкий свист — оперенная стрела впилась в дубину, заставив ее владельца испуганно отпрыгнуть назад, едва не сбив при этом рассвирепевшего вожака.

— Что здесь происходит?

Белая Сова, сверкая сурово прищуренными глазами, раздвинул толпу и встал рядом со мной. Он продолжал держать в руках лук, готовый пустить еще одну стрелу. Толпа сразу отхлынула на несколько шагов, видимо, тут хорошо знали, что с индейцем лучше не связываться…

— Вот эти двое — воры! А твои знакомые, из развалин — с ними заодно! Все пришлые — воры!

— Ты отвечаешь за свои слова, Святоша?

По тону, каким это было сказано, я понял, что события начинают разворачиваться стремительно…

— Не верю, — Сова сохранял хладнокровие. — Мои друзья не могут быть ворами. Они и так все имеют в прерии. Свободу и добычу. И они не крадут шкуры, которые, как я вижу, висят на чьих-то плечах… И еще. Все знают про слово братьев-Черноногих, а кто слышал про совесть Карги?

В толпе началось перешептывание.

— Разве старуха говорила хоть раз правду? Разве это не у тебя, монах, — при этих словах лицо Святоши исказилось от злобы. — Не пропала еда, когда она искала, где притулиться на ночлег? Чайка, не ожидал я, увидеть тебя в числе обвинителей, разве не ты всегда утверждала, что лживый язык Карги опаснее бродячего шакала? Ты тоже думаешь, что она говорит правду?

Из толпы донеслось неуверенно:

— Какой ей резон врать-то?

Сова спокойно, не отворачивая взгляда от Святоши, ответил спросившему:

— Видимо, кому-то очень хочется увидеть моих друзей в числе воров. А резон простой. В общей свалке урвать, что-нибудь, для себя. Или приподнять свой статус… Кем является эта женщина для всех вас? Одно ее прозвище говорит само за себя! А обвиняя людей, она хоть на время выходит из изгоев, в число просто… грязных — чем не почет?

Раздались неуверенные смешки, и даже одобрительные возгласы. По лицам поползли усмешки — все, что говорил Сова, по-видимому, не являлось секретом и не могло вызвать возражений. Но не хотел успокаиваться Святоша, он, по-прежнему, сжимал в руках свою палку и буравил взглядом молодого охотника, которого Сова назвал Черноногом.

— Ну, хватит! — выдержка у него кончилась, и он громко рявкнул. — Раскрыли рты перед этим ряженым, прости меня, господи! Пусть мешки свои откроют! А мы посмотрим… И, если рыба там — ты, Сова, лучше отойди куда, в сторонку. А не то, зашибем ненароком. Понял?

Голос Святоши был угрожающим, но это не смутило индейца. От только скупо усмехнулся и четко ответил:

— Обыск? Пусть так. Но, тогда надо обыскать и Каргу! Кто громче всех кричит — Вор! — тот, обычно, им и является!

Он кивнул Черноногу. Тот снял с плеча свой мешок и положил его на землю. Монах кинулся, было, к нему, но Сова преградил ему дорогу.

— Нет. Пусть это сделает тот, кто не имеет отношения ни к поселку, ни к этим людям!

— Мы доверяем только себе!

Святоша набычился и стал наступать на индейца. Но тот стоял как скала, хотя монах оказался выше и шире его в плечах.

— А я — тем, кто не способен подложить пропажу… Отойди назад, монах, я не позволю тебе оклеветать невиновных!

Редкие возгласы из уже достаточно большой толпы собравшихся, послужили ему одобрением. Люди поселка и многочисленные гости обступили место скандала и теперь ждали, чем все это закончиться. Но стало ясно, что желание Святоши самому порыться в мешках охотника и его спутницы, не встретило у них понимания… Сова обвел глазами толпу.