— Держись. Пожалуйста, держись, Ната.

Она согласно кивнула, не разжимая плотно сжатых губ. Так как за предыдущие месяцы мы подобрали практически все, что могло гореть, за дровами приходилось уходить все дальше и дальше, предпринимая довольно далекие вылазки. На всякий случай, в подвале всегда был большой запас приготовленных дров, но к ним мы не имели доступа. Найти что-нибудь пригодное для разведения огня могли, только отойдя от холма на расстояние не меньше километра. Ближе давно подобрано все. Ни у Наты, ни у меня не имелось обуви — пришлось идти босиком по промерзшей земле, сильно рискуя обрезаться о вылезшие в результате толчков острые концы ржавого железа и всяческих обломков. Жалея девушку, я, тем не менее, заставлял ее двигаться, собирать древесину. Оставаться на месте — означало замерзнуть. Мы нашли несколько досок, какие-то ветки, вырванные из недр, даже бревно — возле него я остановился и принялся с ожесточением рубить. Ната, вздрагивая и трясясь всем телом, пыталась разжечь огонь. Спички одна за другой гасли на ветру — она не могла даже удержать их в руках.

— Брось.

Я высмотрел вблизи покрытые мхом и землей плиты — под ними можно хоть как-то укрыться от ветра. Но, если земля вздрогнет еще раз — они окажутся нашей могилой… Я сплюнул, внезапно ожесточившись — Ну и что? Мы быстрее замерзнем, если что… Ната безвольно закрыла глаза и стала опускаться на холодную землю.

— Не спи!

Она только кивнула, так и не открыв глаз. Я надрал мха, выбрал охапку посуше и отложил ее в сторону — на разведение огня, остальное бросил на землю, ей под ноги. Потом раскидал его на небольшом участке и молча стал стягивать с Наты рубашку. Она только дернулась, но я уже уложил ткань на мох, а следом и саму девушку, животом вниз. Ната задрожала еще сильнее: земля вовсе не была теплой, и ложиться даже на ткань оказалось неприятным делом. Но выбирать не приходилось. Я стал с неистовством растирать, мять и безжалостно разогревать спину девушки. Мои ладони от грубой работы и от постоянного использования рукояти топора или древка лука стали жесткими и покрылись мозолями. Спина Наты порозовела, потом покраснела, и вскоре она начала постанывать — мои прикосновения уже жгли ей кожу. Но я все еще не прекращал своих усилий, добиваясь того, чтобы выгнать из ее тела весь холод. Ната жалобным голосом произнесла:

— Протрешь ведь… Уже горит все!

— Терпи.

Я быстро перевернул ее на спину. Ната охнула, пытаясь приложить руки, чтобы закрыть оголившуюся грудь — но я жестко убрал их вниз, положив вдоль тела. И снова стал мять и трепать кожу — может быть, не столь сильно — эту область так натирать просто нельзя… Ната закусила губу, чтобы не кричать, но мне было не до ее прелестей.

— Мне уже тепло, — голос девушки больше не дрожал. — Честное слово, тепло!

— Хорошо. Быстро одевайся.

Я выхватил из-под нее рубашку и принялся натягивать на обнаженное тело. Но это был еще не конец… Ната с изумлением увидела, что я склонился к ее голым ногам. — Дар! Ты…

— Не дури.

Я усмехнулся — только в такой момент мне именно этого и не хватало! Ладони принялись выполнять привычную уже работу — Ната только смущенно смотрела, как я растираю ей ноги и бедра, не прикрытые, по сути дела, ничем — на ней была лишь рубашка и тоненькая полоска нижнего белья, пригодная разве что для стриптиза.

— Мне нравится.

Она зарделась, словно маленькая девочка…

— Так получилось. Я всегда предпочитала носить тонги…

— Что в этом плохого? Наоборот, очень красиво!

— Дар, я не могу так…

— Я что, по-твоему, голых девок не видел? И тебя уже так растирал, если помнишь…

Она чуть слышно сказала:

— И видел…

Словно не расслышав, я оставил ее сидеть в том же положении и, забрав спички, стал пытаться разжечь костер. Ната, вначале несколько ошеломленная, поднялась и взяла коробку у меня из рук.

— Дай мне.

На этот раз у нее все получилось с первой попытки. Ната положила под щепки кусочки мха и прикрыла дрожащее пламя своей рубашкой. Язычки огня быстро съели мох, взялись за тоненькие щепки и ветки — и вскоре весело стали трещать подготовленными мной дровами. Только сейчас я почувствовал, как промерз сам, и присел возле костра, отогреваясь от пронизавшей все тело стужи. Тепло заполнило нашу нору — мы расположили костер так, чтобы дым не выедал глаза и уходил наружу. Снаружи продолжал дуть ветер, но мы его уже не боялись — дров должно хватить надолго.

Ната, улыбаясь, дотронулась до моего плеча.

— Вот, возьми.

Она протянула мне нож.

— Откуда?

— Ухватила, когда все рушилось. А потом забыла на земле — от холода. Спасибо тебе…

— Не за что.

— Ты так здорово массировал… женщины, наверное, млели в твоих руках?

Я отмолчался — не та ситуация, чтобы обсуждать подобные темы.

— Это потому, что ты был спасателем?

— Не так уж и долго я им был. Просто, интересовался видами массажа. Ну и… Научился кое-чему.

— Выходит, ты не просто так прогуливался по Провалу, когда повстречал меня? Явно знал, что твое умение может пригодиться!

Ната словно посмеивалась, но я видел, что за этой маской она пытается скрыть страх.

— Какой из меня спасатель? Давно уже позабыл, когда им работал. Так… навыки кое-какие остались.

— А что мы будем делать потом? Когда дрова закончатся?

— Принесем другие. Я нарубил достаточно — до утра хватит. А не хватит — то бревно ждет на месте.

Ната посмотрела наружу.

— Холодно… Даже выходить не хочется.

— Не выходи. Я сам все принесу.

Так, перебрасываясь незначительными фразами, мы провели около пяти часов — стало светать. Ната, уставшая от бессонной ночи, притулилась к моему плечу. Я осторожно стал приподниматься — дрова заканчивались, и нужно принести еще охапку. А холодный ветер все никак не унимался…

— Ты куда собралась?

— С тобой. Ты ведь хочешь идти за дровами!

— Я один. Ты плохо переносишь холод, а там, на открытом месте, ты моментально промерзнешь. И мне опять придется тебя растирать!

Ната мягко улыбнулась, в ее глазах мелькнули смешливые огоньки.

— Может быть, мне понравилось…

Я подумал — ее ответ можно истолковать довольно двусмысленно… У меня, несмотря на все случившееся, возникло напряжение в той части тела, которое все мужчины мира предпочитают беречь пуще всего на свете.

— Мне тоже. Но рисковать не стоит. Хоть сейчас и утро — но опасное время еще не прошло. В это время выходят на охоту практически все хищники. То, что их не было до сих пор — еще ничего не значит!

— Тем более! И у тебя нет оружия!

— А если ты пойдешь со мной — оно появится?

Она вздохнула:

— Оставишь, да? А пока ты будешь собирать эти поленья — они придут стаей и разорвут тебя на маленькие кусочки. И тогда я, несчастная, голодная и холодная, замерзающая в одиночестве, брошенная на произвол судьбы жестоким, взрослым дядькой, забьюсь вон под тот пригорок и там закрою глаза — учти, все в слезах! — и умру… Но не сразу — буду скулить и ныть от холода, вот так!

Я шлепнул ее по мягкому месту.

— Подымайся. Шут с тобой — пошли вместе. Но учти — снова застынешь — не помилую. Буду тебя греть, предварительно раздев догола, так что кожа слезать начнет!

— Может, я этого и хочу…

Я отвел глаза — смеялась ли она в этот раз? Ната ждала ответа, и я глухо произнес:

— Возьми хоть этот дрын, мало ли…

От укрытия до брошенного бревна было около пятидесяти шагов. Как только мы подошли к месту, ветер, словно по волшебству, прекратил нам досаждать, и сразу все стихло… В полной тишине удары топора по мерзлой древесине звучали, как удар молота по наковальне.

— Плохо, что пилы нет. Тогда бы я тебе помогла.

— Да? А что, ты и пилить умеешь?

— Умею, — она вздернула носик. — Не только языком — если ты это имел в виду. Папа учил, когда мы выезжали на дачу. Он, вообще, был мастером на все руки.

— Ната… Ты так часто вспоминаешь о нем. Если бы он тебя забрал, все могло быть в твоей жизни иначе? Тебе было лучше с ним, чем с мамой?