— Ого?

Ната уже стояла рядом, потирая ушибленную ногу.

— Круто! А я и не предполагала, что ты так умеешь!

Я отвернулся, предпочитая не отвечать. Девочка застала не в самый удобный момент — весь мокрый от беготни по берегу и камням, злой и взвинченный от недавних мыслей, а тут еще потеря столь дорогих крючков, которых уже не приобрести ни за какие деньги…

— Да ладно… — Она зашла передо мной и заставила обернуться к себе. — Не огорчайся. Уплыла рыбка… значит, ей там лучше. Что нам, консервов не хватит?

— Замяли.

Она засмеялась:

— Сленг-то, какой! А я, грешным делом, решила, что ты только по-книжному умеешь! И вообще подобных слов не знаешь!

— Знаю. Умею. Могу. Будешь доставать — покажу на примере. Ну?

Она обвила мою шею руками:

— Не-а… Не хочу. Успокойся…

Я видел ее глаза, счастливые, и, одновременно, глубокие, словно ночь… Ната погладила меня по щеке.

— Оброс. Как ты быстро щетиной покрываешься, ужас.

— Не в подвале находимся.

— А ты и там отлыниваешь постоянно. Или воды нет, или бритву найти проблема. Дождешься, сама тебя стану брить.

— Все обещаешь…

Угар неожиданно залаял, нарушив идиллию. Мы оторвались друг от друга, встревоженные сигналом. А пес, именно сигналил — лай, отрывистый и хриплый, означал тревогу!

— Что?

Мы одновременно бросились к стоянке. В пылу рыбалки оба побросали оружие и теперь оказались перед неведомым с голыми руками. Пес возвышался над берегом, устремим глаза к болоту. Угроза исходила оттуда — это понятно. А какая, еще предстояло выяснить. Подобрав снаряжение, и я, и Ната поднялись к псу и уже в три пары глаз стали осматривать окрестности. Что бы там не показалось Угару, следовало отнестись к этому со всей серьезностью.

— Крысы?

— Навряд ли. Не то, что их тут совсем не может быть, скорее наоборот — местность, нами редко посещаемая, мало ли кто бродит? Но вот лай… Обычно, он указывает на трупоедов иначе.

— Тогда?

Я пожал плечами.

— А кто знает? Переводить с собачьего, я пока не научился. Но, определенно, что-то там есть… неприятное. И он это чует.

Ната свела брови:

— В каждом болоте водятся змеи. Или…

— Типа того ящера?

— Да.

— Возможно. А еще вероятнее — лягушки, цапли, комары, головастики, вроде того что мы использовали как наживку. И еще целая куча всех представителей флоры и фауны!

— Добавь, совершенно иной фауны.

Она убрала улыбку с лица. Я тоже нахмурился, представив на мгновение гребнистую спину монстра, и его возможное появление здесь, среди обманчивой тишины и почти недвижимых вод.

— Иной… Давай, уберемся отсюда, пока светло.

Ната неожиданно заупрямилась:

— Дар, мы едва лагерь разбили! И одежда до сих пор не просохла после похода. А обувь, так вообще сырая! Предлагаешь топать по грязи обратно? Мы в таком уютном месте, не продувает, топливо в избытке, я ужин почти доварила — давай останемся! А утром пойдем обратно. Ветер как раз все подсушит, и дорога не будет такой размазней, как вчера. Если, конечно, опять снег не пойдет…

И на руки свои посмотри — вся кожа слезла, до крови! Надо забинтовать, мазь наложить. Предлагаешь вот так, в ночь, уходить в неизвестность? Я, конечно, послушаюсь, но… Подумай, стоит ли?

Искать новое пристанище в ночь не хотелось. Поддавшись уговорам и вроде как вполне веским доводам, я сдался. Хоть какое-то предчувствие и оставалось, но я решил не обращать на это внимания. Рядом Угар, предупредит, коли что. Тем более что он уже отвел глаза от воды и мирно растянулся на земле. Ну, раз пес снова спокоен…

Берег вдоль озера был густо усеян не только камнями. Повсюду валялось множество деревьев, когда-то вырванных с корнем и притащенных сюда наводнением. Я поежился, вспомнив свое невероятное спасение в чудом не разломавшемся автомобиле. Подтащив пару выбеленных ветром и морозом бревен поближе, положил их крест-накрест, на еще горящие угли костра. Слишком большая толщина не даст сгореть быстро, так что на ночь топливом мы обеспечены. Ната расположилась возле Угара — его спина защищала девочку от холодных порывов ветра, налетавших со стороны болота.

Мне достался уголок поодаль, ближе к вершине — что делать… с тех пор, как она появилась в нашем доме, лучшие места доставались именно ей. Подоткнув Нату одеялом и заслужив благодарственный кивок, я укрылся плащом из шкур, оставив снаружи только лицо. Холод ли, ветер — опыт прошлых странствий жестко обязывал сохранять бдительность в любых ситуациях. И пусть мое обоняние не такое острое, как у пса, но для охраны нашей стоянки хватит и его…

Ветер, тем временем, потихоньку стих. С ним ушел и морозец, кусавший мои щеки. Вокруг стояла полная тишина, даже столбики камыша, поодаль, торчащие из воды у края берега, перестали качаться и замерли, будто схваченные невидимой рукой. Над водой стало темнее. Ночь вступила в свои права. И пусть, она не озарялась сиянием далеких звезд, или серебром холодного света Луны, в остальном все напоминало такие же давние ночи, когда я, будучи еще мальчишкой, вместе с друзьями сидел у завалинки и мечтал о будущем. Увы, будущее оказалось совершенно не тем. Но что с того? Я устал сожалеть о прожитом — оно ушло, как и несбывшиеся надежды. Теперь значение имело лишь настоящее…

Мало-помалу я впал в дрему. Глаза закрылись. Я еще прислушивался какое-то время, потом, убаюканный тишиной и спокойствием, уронил голову вниз. Не стоит будить Нату… Здесь ничего не угрожает. Здесь никого нет. Тихо… Нет, не совсем. Что-то булькает вдалеке — так, словно лопаются мыльные пузыри. Разве можно услышать мыльный пузырь? Что-то неосязаемое, неуловимое, растеклось по округе. Едва различимый запах… Знакомый… Слегка неприятный. Слегка. Слегка? Запах уплотнился, проник в грудь, заполонил легкие — я ощутил тошнотворный вкус тухлятины, сильно напоминающий запах сгнивших яиц! Что это? А запах уже обволок меня всего, не давая возможности пошевелиться… Что со мной?

Кто-то, очень далекий, словно толкал меня в спину, вынуждая проснутся. Я с усилием приоткрыл глаза — и увидел лишь плотную, блекло-желтую завесу, в которой не рассматривалась даже собственная рука! А потом точки стали еще явственней, переместившись со спины в область затылка. Игнорировать их стало невозможно — я издал стон, ощутив особо болезненный толчок. А завеса продолжала скрывать от меня спящих, пса и Нату, и даже костер, свет которого уже не пробивался сквозь эту пелену.

— Тша… Ха-тша!

Голос прозвучал, словно кто-то стоял за ухом. И, вместе с тем — в самой голове! Чувствуя неладное, я попытался подняться — и не смог этого сделать!

— Ха-тша. Лежать — Ха-тша! Вставать!

Осознавая тревогу, исходящую от тумана, я еще более от возникших ниоткуда и мало понятных слов, я все-таки с огромным усилием заставил себя подняться на колено — и сразу упал навзничь. Туман будто колыхнулся… В нем появились странные тени, они становились все ближе, все явственней… Я видел! Неясные тени приобретали все более плотные очертания, буквально осязаемы, я мог к ним прикоснуться! Одна из теней, ставшая из мутного Нечто вполне живой, оскалила громадные клыки, мало чем уступающие клыкам Угара — и я опять ощутил внутри себя слова, возникшие сами по себе!

— Урх! Урхор!

Существо с силой ударило себя в грудь — точь-в-точь, как поступают гориллы, утверждая свое право на территорию или самку! — после чего вновь прорычало — Урхор! Видеть!

— Что? — мой ответ вряд ли был услышан. Да я и сам не был уверен, что что-либо произносил… скорее, подумал. Но мохнатое существо заметно осклабилось, можно было предположить, что оно даже довольно!

— Урх! Слышать Урх! — оно обернулось к столь же невероятным теням и еще раз ударило себя в грудную клетку. — Слышать! Стая!

— Бред…

Вожак снова ухмыльнулся, еще раз показав крупные зубы, а затем развел руки… — Нет, лапы! — в стороны, будто показывая на окружающую его картину. И я увидел ее, его глазами…

…Чудовищная стена преградила путь. Стая, ведомая им, растерялась. Еще ничто не могло остановить их в скитаниях среди пустошей, а редкие стычки с иными кланами чаще заканчивались поражением врага. Побежденные, либо уходили, ворча и огрызаясь, или вливались в стаю, делая ее еще более многочисленной и сильной. Но им требовалась еда. Много еды. Каждый из самцов мог съесть в один присест половину крола, отдавая более слабым самкам лишь часть добычи. И, лишь объединившись, самки могли претендовать на свою долю — тогда возникали драки, где взбешенные самцы доказывали свое превосходство, или наоборот, отступали перед молчаливым упорством сразу четырех-пяти оскалившихся подруг. Ему нужно было вести их в более благодатные места, где много добычи. А ее становилось все меньше и меньше. Изредка встречались крупные животные, с которыми стая предпочитала не связываться — вроде огромного Ши, способного проглотить целого Ла-я, или грозного Анха, от чьих лап погибли уже несколько соплеменников Урхора. На всех других они охотились, не боясь схватки ни с Длиннозубым, ни с Остророгим. Тогда приходил Ха-тши… Смерть. Любимая добыча — Гладкотелые! — попадалась все меньше, их сразу убивали, разрывая слабосильных на куски. И теперь, учуяв несколько охваченных ужасом самцов и самок этой породы, Урхор вел стаю к логову гладкокожих. Если те не успеют спрятаться среди тянущихся высот и заиленных озер — будет пир! Но, если и успеют — обостренное обоняние и способность видеть, помогут вожаку найти приговоренных. Только другая стая способна помешать ему и его клану насытится после долгого воздержания. Но на всем протяжении пустошей, где властвуют только ветры и холод, уже давно никто не посягает на охотничьи угодья его стаи.