— Ну, это вряд ли…
Я встал позади нее и проверил, как закрывается дверь, которую недавно починил. Если вода поднимется еще немного выше подножия нашего холма — крохотная надежда, что подвал не зальет, оставалась лишь на нее.
— А… не поможет, — обречено махнула рукой Ната. — Все равно, один день, и будем плавать как рыбы. Вместе с банками!
— Тогда придется все поднимать на стеллажи, на верхние полки.
Она сделала большие глаза:
— Да там работы на неделю, если не больше! Как все это поднять?
— Молча. Или, если хочешь, можешь ругаться. Но поднимать, — если вода станет поступать в подвал! — придется.
Ната вздохнула и ушла вглубь склада. После возвращения мы почти не разговаривали. Моя нога заживала, я перестал хромать… а иной причины, чтобы пообщаться, как-то не находилось. Возможно, виной тому стало это невольное заточение. Постоянное сидение в подвале, становилось уже невмоготу… Угар, все еще росший, как на дрожжах, метался по нему, словно тигр в клетке, и красноречиво смотрел в мою сторону, явно показывая, что уже не может находиться в четырех стенах… Ната перешила все, что можно, в пятый раз вымыла полы и стряхнула пыль со стен — она тоже только вздыхала, поглядывая на выход из убежища. Мы беспричинно дулись друг на друга и не ссорились лишь благодаря тому, что почти не общались. Да и я, устав от безделья, стал подумывать, что пора что-нибудь предпринимать, чтобы отвлечь всех от тоски.
Меня опять смущал Угар. Я как-то встал рядом, примерив его высоту в холке, к своему росту. Получилось, что, стоя на всех лапах, он достигал мне до паха, а сидя — головой спокойно упирался в живот. Это было непостижимо! При всем этом, он весил уже не меньше девяноста килограмм, а может, и больше — и организм, получивший неведомый заряд, позволивший ему, так расти, требовал пищи. Количество ее могло быть любым — пес поглощал все! Но, кормить его одними лишь кашами, становилось сложно — он воротил нос, требуя мяса! А переводить на Угара семь-восемь больших банок тушенки за раз — это расточительно даже для наших, кажущихся бесконечных, запасов. И даже этим не удовлетворялся: глаза пса, поднятые над вылизанной дочиста миской, смотрели укоризненно и вопрошающе — «что же ты, хозяин? Мало…».
Я стал думать, куда пойти: теперь любой поход связывался напрямую с нуждами нашего питомца. Требовалось отыскать еду, которая бы насытила пса. Путь на юг отметал сразу — попытка, предпринятая в последний раз, надолго отвадила охоту встречаться с подобными созданиями. Ну а запад, упирающийся везде в русло бывшей реки… Он мог стать даже опаснее. Мы еще счастливо избежали знакомства с клыками подводного змея, когда спасались бегством, от стаи голодных крыс-трупоедов. И все-таки, я сознавал, что единственное место, где стоит рассчитывать на добычу — именно берега реки. Чем питались и на кого охотились собаки, живущие возле скал, меня не интересовало. Вторгаться в их владения — себе дороже. А возле берегов можно найти множество склонов и удобных мест, как для засады, так и для бегства, если возникнет такая необходимость.
Я посмотрел на шумно вздыхающего Угара, на откровенно скучающую Нату, и громко сказал:
— Кончится дождь — собирайтесь в поход.
Можно клясться, чем угодно, что пес не понимает человеческой речи, но чем объяснить то, что он, спокойно лежавший на своем коврике, сразу подскочил и радостно залаял на весь подвал? Я едва удержался на ногах — он, в порыве радости, боднул меня мордой прямо в живот!
— Ура! А куда?
Ната заинтересованно отбросила свое шитье.
— Хотел бы я и сам это знать… — пробурчал я вполголоса. Вслух же произнес:
— Посмотрим…
От нее не укрылось выражение моего лица…
— Ты не хочешь? Тогда зачем?
— Почему не хочу? Хочу… только еще не определился, куда.
— Пойдем в город!
— В город? Но что там делать? Мы уже везде практически были.
Ната умоляюще сложила руки:
— Ну, Дар… У тебя только разведка на уме, а мне хочется на обычную прогулку! И вообще — сразу после такого столпотворения, выходить за пределы руин не следует — там все размыло, и мы просто увязнем в грязи!
— Возможно, ты права. Ладно, пойдем, побродим… если хочешь. Посмотрим, что и как. Вдруг что-то изменилось, появилось то, чего мы не знаем. Можем отправиться к Гейзеру… Устраивает?
— Разумеется. Здесь, конечно, здорово, но, по правде говоря, я уже стала задыхаться от этих серых стен!
— Ну, ты не права. Они же белые?
Ната колупнула краску на бетоне:
— Пусть, белые… Все равно — надоело!
Я невольно залюбовался ею — так хороша была сейчас эта девочка-девушка-подросток… Заметив мой взгляд, она сразу насупилась и отошла к очагу. В котелке, висевшем над огнем, варилось и булькало что-то — с появлением Наты все заботы на этот счет легли на ее плечи. Не то, что бы я отказывался готовить: она отстранила меня от процесса, заявив, что дело мужчин — это дела мужчин… А кухня — женское! Спорить я особо не собирался: Ната готовила так хорошо и вкусно, что я возвращался к очагу лишь в исключительных случаях.
— Ты совсем перестал есть. Нет аппетита?
Она попробовала свое варево, и я сглотнул слюну — так потрясающе пахло от очага.
— Разве? Я вроде не жаловался.
— А кто вчера половину своей порции отдал Угару? Будешь его баловать — привыкнет попрошайничать и окончательно стыд потеряет!
Пес, услышав, о ком идет речь, навострил уши. Я возмущенно заметил:
— И это ты мне говоришь? А кто все время его к столу приучал?
Ната повела плечами.
— Дрессируй получше…
— Я — плохой дрессировщик. Если бы он не понимал все, что нужно, сам, вряд ли мне удалось бы его чему-нибудь научить. У меня никогда не было собаки. Кошки — да, бывали. Но самое большое, чему я их мог научить, так это прибегать на свое имя. И то, когда они были голодными…
— Да? — она критически окинула меня взором. — А производишь впечатление очень твердого человека. Или это напускное?
Я пожал плечами:
— Ни да, ни нет. Я могу быть и твердым — если придется. Но не люблю этого…
Ната налила мне в тарелку суп.
— Ешь сам. Я обижусь, если ты опять станешь кормить Угара. Его порция остывает. Пусть потерпит!
Я отломил кусок лепешки — Ната, научившись их печь, по моему рецепту, внесла некоторые собственные добавки.
— Все очень вкусно… Где ты научилась готовить?
Она вздохнула:
— Дома, где же еще. И не дома — тоже. Приходилось.
Она сразу замкнулась. Я умолк, подумав, что зря напомнил ей о том, чего она постоянно старалась избежать — темы дома и близких.
— Искупаться так хочется…
— Нагреть воды?
— Нет, искупаться… в смысле — поплавать.
Я развел руками:
— Ну, бассейн мне не вырыть… Разве что — в реке. Но там я не советую — могут вполне приятно закусить одной из твоих стройных ножек!
Ната рассмеялась — в первый раз после нашей размолвки.
— Не льсти, не умеешь… А я знаю где!
— Да?
— Да! В Гейзере!
Я опешил на секунду. В самом деле, такая мысль мне и в голову не приходила!
— Понятно, почему ты согласилась. Но… Там вода может быть очень горячей! Гейзер — это не шутки.
— Но, Дар, ты же сам там купался — помню, рассказывал!
Ната преданно и лукаво стала заглядывать мне в лицо. Я не выдержал.
— Ната, перестань. Ната, я не… Ната! Все, сдаюсь…
— Есть!
Она повисла на мне, целуя в небритую щеку. Я дернулся, как ужаленный — после тех ситуаций, что между нами произошли, подобные нежности воспринимались с трудом…
— Ты что?
Она закусила губу.
— Да… Гвоздь тут вылез.
Я незаметно достал с пола согнутый кусочек железа и демонстративно положил его на край табурета.
— Не убрал, наверное, когда наконечники делал.
— Да?
Она взяла его в руки и подозрительно посмотрела.
— Вроде бы, я полы подметала…
Пока она была занята гвоздем, я встал и отошел на безопасное расстояние. Как я мог признаться ей, что уже давно и мучительно хочу ее? Хочу — как женщину, хочу — до потери рассудка. Это была сладкая… но мука. Иной раз, проснувшись среди ночи, ловил себя, на том, что не выдержу — встану, подойду к ее уголку, сдерну ширму, разделяющую наши комнаты, и…