— А если спуститься, — резонно заметила Ната, — нас просто сдует.

— И смоет — тучки-то дождевые! Но я уже позабыл, когда приличные ливни были. Так, сопли все, какие-то.

Ната поморщилась, но ничего не сказала. А над нашими головами творилось что-то на самом деле необычное. Огромные кучевые облака сталкивались друг с другом, сплющивались и расплывались, образуя темные вершины небесных гор — и вновь рассеивались, бешено растаскиваемые в высоте ветром.

Угар ворчал — ему тоже не нравилось происходящее. Ната, чуть побледнев, ждала, что я намерен делать. А я все не мог оторваться от диковинного зрелища…

— Дар, — она была вынуждена напомнить о себе, — мы остаемся здесь?

— Что? Ах да. Нет, мы уходим. Сейчас.

Я подобрал свой лук — самодельный, так и остался валяться дома. Ната, у которой отношения с этим вооружением никак не налаживались, наотрез отказалась с ним выходить.

— Ну что, пойдем куда-нибудь? Или предпочитаешь переждать здесь?

Ната поежилась, не зная, что решить.

— А нас не застигнет в дороге снег, или дождь?

— Если мы с тобой увидим настоящий снег, а не эту слизь, я только за. А вот если что, другое — увы… Но, к сожалению, зонтик предложить не могу. Чего нет, того нет. Но не сидеть же постоянно в подвале? Или, ты против?

— С тобой — нет. Ты интересный, всегда найдешь, о чем поговорить.

— Благодарю. Вот уж никогда не думал, что могу стать интересным для девицы твоего возраста.

Ната сложила уголки губ в подобие гримасы:

— А ты, когда был в моем возрасте, много понимал в девушках?

— Если бы…

— Вот и ответ. Зато с возрастом, стал умнее… Так? И, разговорить наивную девочку, сможешь без труда.

Я вначале опешил, но потом усмехнулся.

— Это ты, что ли — наивная? Ох, сомневаюсь что-то… Разница, понимаешь, ли, большая.

— А… Нужна опытная, да? Чтобы с полуслова понимала всю вашу мужскую натуру?

Девушка насупилась — я видел, что в ее глазах появились уже знакомые черточки, проступавшие, когда она сердилась…

— Нормально, так… Вот уж, чего не ожидал, того не ожидал. Это откуда у нас такие глубокие знания про мужчин? Не по возрасту, милая леди.

— Возраст — не отмазка для дур! Кстати, для дураков — тем более!

— Вот это да… А я-то, по тупости своей, решил было, что ты вообще плохих слов не знаешь. И, ругаться не умеешь. Ошибался? Знаешь, гнев — плохой советчик, Ната. Что я сделал не так, что ты так на меня надулась?

— Я? Рассердилась?

Она нервно рассмеялась.

— Пошли домой.

Я пожал плечами — почему бы и нет? По дороге еще раз остановился, рассматривая чудеса, творящееся в небе. Вначале, серые и бурые, облака резко посветлели, отчего и на развалинах все залилось ярким, неестественным светом.

Ната тронула меня за рукав.

— Дар… Извини. Я сорвалась, как малолетка. Пойдем, ладно? Не нравится мне все это…

Я согласился, не став комментировать «малолетку» — она была, по-настоящему, напугана и совершенно не имела желания оставаться здесь надолго.

На следующий день мы, как обычно, встали, и, совершив все утренние дела, направились в город. От вчерашних туч ни осталось и следа — все, как и раньше, затянуто сплошной пеленой, не имеющей ни единого просвета. Угар резво носился среди куч и мусора, выискивая что-то, что манило его среди полного запустения и хаоса, а мы с Натой неторопливо выбирали то, что могло и должно было сгореть в пламени очага. Со временем, это превратится в проблему: топливо приходилось приносить с все более далекого расстояния. Все ближайшие деревянные изделия, будь то мебель, доски или деревья, я уже порубил и перевел в огне.

Ната сняла с головы косынку — она сшила ее из яркой ткани — и кокетливо поправила волнистые волосы. Прищурилась, пытаясь рассмотреть что-то среди плотного покрова облаков, и неожиданно заметила:

— Ты обратил внимание? Вроде как, стало гораздо светлее.

Я, подумав, не мог, не согласится. Нате, испытавшей почти все, что пережил я сам, тоже довелось видеть и черные тучи пепла, и зарево огней пожарищ. И естественно, ту полуночь, полусумерки, которые так надолго воцарились в первые дни… Разница с тем временем стала видна невооруженным глазом.

— Весна, Ната. Природа свое время знает.

— Скорее уж. А то я испарилась вся в этих шкурах!

Она поправила на поясе ремень с ножнами, и сама себе рассмеялась:

— Чувствую себя какой-то амазонкой! Или нет — дикаркой, скорее.

— Есть разница?

— Ну, скажешь тоже, — она улыбнулась. — Что притворяешься? Амазонки все-таки, были более развиты.

— Глупое предположение. Так считали все, кто сталкивался с теми, кто, по их мнению, сильно отстал от цивилизации.

— А разве нет?

Я оперся на рукоять топора — он торчал в стволе, который я уже полчаса безуспешно, пытался перерубить.

— Ната, откуда это в тебе? Добро бы, имела возможность сравнивать… Нет, конечно. Все, кого считают дикими и примитивными, вовсе не так выглядят при ближайшем знакомстве. Все дело в том, с какой стороны к этому подходить. Да, какому-нибудь аборигену, впервые в жизни из джунглей попасть в современный город — смерти подобно. Как минимум, нервный срыв и возможность быть раздавленным под колесами ближайшего автомобиля. А, если повезет, постоянно быть в центре внимания и выглядеть полным идиотом. Но, попади ты в его стихию — и роли резко поменяются. Все его племя станет хохотать над тобой, наблюдая, как долго и безуспешно ты стараешься выловить их немудреной снастью, какую-нибудь, завалящую рыбешку из реки, или, постоянно мажешь из духового ружья… Там дикарем будут считать уже тебя. Кстати, в недавних — по нашим меркам! — временах, сильно отсталые, по мнению европейцев, китайцы, тоже считались чуть ли не варварами. А ведь их страна в ту пору уже знала и умела куда больше, чем просвещенная Европа. Порох, ракеты, иглоукалывание, философия…

— Да понимаю я все… Но амазонки — это как-то красивее. А ты целый диспут тут развел.

Я засмеялся:

— Ну конечно. Тут иная логика — как я сразу не понял? Разумеется, разве может сравниться какая-то там, грязная и немытая дикарка с уверенной и надменной всадницей, перед которой трепещут все мужчины в округе?

— Ну не надо, не надо… Я не расистка, в самом деле.

— Но амазонка — ближе к телу? Все, брэк, а то без дров останемся!

Я вновь поднял топор и стал кромсать неподатливое бревно. Ната, вздохнув, устремилась на поиски более легкой добычи — торчащих из земли веток и обломков древесины. Топливо было необходимо и для того, чтобы сушить нашу одежду — при постоянной сырости мы рисковали заболеть, надевая мокрую ткань. А лечение не являлось совсем уж простым делом… Тем не менее, немалые познания в медицине оказались у Наты — к моему глубокому удивлению и не менее сильному восторгу. Правда, она не распространялась особенно, на тему, где их получила. Я же, видя, что расспросы ей неприятны, не настаивал. В прошлом девушки существовала какая-то тайна, и, по ее поведению, я не замечал, что она собирается меня в нее посвящать. С высоты возраста и опыта, я не мог не видеть, что она далеко не так проста, как могло показаться. Она хорошо развита — и не только в физическом смысле. У Наты присутствовала очень большая духовность, получить которую, только сидя на уроках в школе, было невозможно. Она могла говорить со мной практически, о чем угодно, на любую тему, на все имея собственный взгляд. И, почти никогда не случалось так, что поднятый мною вопрос не был ей знаком. На мои удивленные глаза она отвечала, что успела перечитать столько книг, что этих познаний ей хватит на всю оставшуюся жизнь. Я тоже не считал себя неграмотным, но иной раз ее начитанность ставила в тупик — я, как оказалось, прочел и знал меньше, чем эта юная особа.

Ната умела еще кое-что, чем, к моему стыду, я владел куда хуже. Она показала мне несколько приемов рукопашного боя. И, если с виду она не производила впечатление опасного соперника, то в схватке могла одержать верх над куда более мощным человеком. Ее тонкие и хрупкие руки могли и нежно приласкать, и жестоко ткнуть в болевую точку, после чего я начинал хватать ртом воздух и минут десять отсиживался на взгорке. Я тоже занимался боевыми видами спорта, в юности. И кое-что умел, да и применить мог, при случае. Но то, чем владела Ната, не шло с моей секцией ни в какое сравнение. Мои попытки ее победить — даже в шутку! — всегда оканчивались позорным поражением. Ната называла это Системой и категорически отказывалась отвечать, кто и когда ее этому обучил. Во время редких тренировок я заметил, что Ната с трудом сдерживается, чтобы не ударить меня со всей силы — без особых причин. Она загоралась непонятной яростью, из глаз чуть ли не сыпались искры — девушка явно теряла представление о реальности и стремилась уничтожить врага по-настоящему… Во внешне доброй и спокойной девочке таился беспощадный дух. Это пугало: я не мог выяснить, отчего у нее такая жестокость? Но, едва тренировка заканчивалась, как она сразу преображалась, становясь прежней, милой и женственной Натой…