— Неплохо, — сдержанно похвалил его, про себя радуясь самостоятельности приятеля. Он гавкнул, приглашая не задерживаться на откосе.

— Погоди…

Я поправил снаряжение, проверил, как вынимается меч из ножен, и отвязал ремень с древка копья.

— Вот теперь — готово. Ты уж напрягайся, родной… Чтобы нас врасплох не застали. Понял?

Возле одного из зданий я задержался. По всем признакам, здесь раньше располагалась сеть сооружений, не предназначенных для жилья. А это означало, что под плитами и балками могли находиться магазины, в которых можно поживиться. Собака прошлась по нескольким сохранившимся залам, осторожно опуская лапы, перед тем как ступить. По поведению щенка я понял, что находиться в здании опасно — все может обрушиться в любой момент. В одной яме уже побывал, испытывать судьбу как-то не хотелось…

— Черный. Пойдем. Возвращайся.

Щенок послушно повернулся и так же осторожно ступая, приблизился ко мне.

— Неспроста… Что там? Чревато?

Он мотнул башкой. Я приподнял с земли большой камень, метнул его на середину зала. Пес, проследив за полетом, резко сорвался с места и галопом ускакал наружу. Я мигом поспешил за ним. Позади раздался гулкий удар, шум и грохот падающих балок — на чем все держалось? Дождавшись, когда осядет пыль, подошел к образовавшемуся холму. Все было раздавлено, и на этот раз проникнуть внутрь не оставалось никой возможности.

— Нет, Черный. Нам туда дороги нет.

Я оттянул его от отверстия, ведущего из-под плиты, и добавил:

— Ты все равно без рук… и что надо, не притащишь… Ладно, оставь. Пошли дальше. По-моему, нам до того холма осталось не так уж и далеко — вот там и покопаемся всласть.

Что-то нам здесь не нравилось. Я не мог объяснить своего состояния, и от этого нервничал, уже не радуясь, что мы предприняли новый поход. Было ощущение постоянного чужого присутствия — словно за нами следили чьи-то внимательные глаза… Я подумал, это из-за того, что мы здесь — нечастые гости, и на нас просто давит непривычная обстановка. Не так уж сильно эти развалины отличались от покинутых нами, на нашей стороне реки. И все же, внутри словно свербело… Даже щенок, обычно убегающий вперед, на этот раз старался быть ближе к моим ногам. И, если я мог отнести происходящее на счет разыгравшегося воображения, то к нему такое определение никак не подходило. Он часто оборачивался, принюхивался и даже поскуливал… Это настораживало — пес не вел бы себя так, не чувствуй угрозу. Но, в том то и дело, что я ее тоже ощущал — хоть и немного. Какая-то неприязнь, дискомфорт присутствовала во всем…

До холма мы не добрались. Резко ухудшилась погода — подул сильный ветер, привнося с собой мелкий песок и грязные капли дождя. Вроде не очень частый, но нудный и не собирающийся останавливаться. Идти стало затруднительно, и я стал искать укрытие.

Первую ночь мы плохо спали — я решил сторожить, да и пес долго не смыкал глаз. Но, не смотря на все страхи, нас никто не побеспокоил.

Плохо отдохнувшие, мы шли дальше на запад, потеряв в однообразии руин прошлые ориентиры. Нужная площадка с ямой осталась где-то в стороне, и я, окончательно заблудившись, о ней уже не вспоминал — хотелось просто дойти до границ города. Путь стал бесконечным: здания, рухнувшие совсем и наполовину, стены, стоящие одиноко среди холмов, камни, выхваченные жуткими силами из недр… Не было только края, к которому я стремился. Похоже, что тот центр, нарисованный на карте в подвале, лишь в моем воображении оставался центром — на самом деле, большая часть города осталась как раз здесь, на западе. А если учесть, сколько еще домов и районов ушло в провал, получалось, что наше жилище находится где-то с самого боку.

Кольнула мысль — если на исследование только своей территории ушло так много времени, то, как долго придется блуждать здесь, не обладая такой базой и местом для отдыха? Но быть может, в силу размеров именно эта часть предоставила убежище тем, кого надеялся отыскать? Я пялил глаза, в надежде увидеть костер — рукотворный, а не возникший из провалов в земле. Увы… На небе, сильно почерневшем и словно вздувшемся с натуги, опять стали клубиться тучи. Я наклонился к щенку и потрепал его по холке.

— Все, щеня. Приехали. Вторая ночевка — и назад. Домой. А сюда… Сюда надо приходить всерьез и надолго. А для этого желательно иметь что-то надежней собственной спины. Не нести же весь склад. Охотиться тут не на кого…

Я кинул взгляд на руины. Безжизненное запустение царило вокруг. Нет, на степи возле скал, это походило очень мало…

— А вот дичью стать — очень даже возможно. Что-то подсказывает мне, что не все так просто, как кажется. Уж очень тихо… Чуешь?

Пес чуял. Нервно оскаливал зубы, топорщил шерсть на загривке и вообще всячески давал понять, что не против покинуть эти мрачные завалы. Но уходить при угрозе ливня — чистейшее безумие. Можно только промокнуть насквозь, кроме того, все равно слишком далеко до переправы.

Оглядевшись, увидел несколько одиноко стоявших покосившихся деревьев. От них остались одни стволы — все остальное сожрал огонь. Между ними я растянул накидку — скрываться от воды под плитами не хотелось. Я опасался, что плиты сползут по жидкой грязи и придавят нас. Нет, у себя как-то привычнее, проще…

Вторая ночевка оказалась еще хуже первой. Мы продрогли и спасались лишь тем, что тесно прижимались друг к другу. Я влил в глотку пса несколько капель коньяка. Тот фыркал, отплевывался, но, вынужденный разжать пасть, проглотил обжигающую жидкость.

— Не ты первый, — хладнокровно заметил я. — От чумки вашу породу водкой лечат. Или крепленым вином, если память не изменяет. Коньяк-то лучше. Или как?

Щенок обиженно отвернулся и положил морду на лапы. Я погладил его по загривку:

— Зато согрелся. Не от коньяка, так от возни.

Говорят, алкоголь обманчив. И, не единожды услышанная теория, всегда убеждала в обратном: мол, при сильном холоде, крепкими напитками только создается видимость тепла. Не могу с этим спорить. Тем не менее, жидкость подействовала. Дрожь исчезла, и даже появилось ощущение легкого опьянения. Но бедный пес не понимал моей полупьяной ухмылки и лишь поскуливал в такт непрекращающемуся дождю.

Отправиться в путь мы смогли не раньше обеда. Я распалил костер из остатков деревьев, желая накормить себя и пса горячей пищей, а заодно и просушить вымокшую одежду. Накидка, все-таки, помогла не очень… Щенок, съев положенную норму, начал закрывать глаза, но я предупреждающе прикрикнул:

— Но-но! Не спать. Потерпишь, Черный! Я же не сплю!

У меня самого слипались глаза, а руки висели, как плети. Две таких ночи подряд — это слишком. Как выдерживал такое раньше, сам не знаю. Но ведь выдерживал, а тогда было куда хуже. Раздет, разут, без ясного понимания всего случившегося. В страхе и унынии, не имея ничего в запасе — а сейчас было все. Нет, чем лучше живешь, тем слабее сопротивляешься невзгодам. А может, и нет. Знание, что всегда есть, куда прийти, где есть еда и тепло, дает надежду — это очень много!

Мы назад не шли — плелись. То я отставал от щенка, то он от меня. Дойдя до какого-то полуразрушенного дома, я окликнул его:

— Сюда! Отдохнем — а утром на переправу. И чтоб я этого берега больше в глаза не видел…

Посидев в укрытие пару часов, мы опять поднялись. Разведка, как ни крути, все же произошла. Пусть не в том объеме, какой планировался, но часть города теперь на карту попала. Я не мог знать, что развалины здесь тянутся столь далеко.

Едва я взгромоздил на спину мешок, как меня пронзило знакомое ощущение опасности! То, что нас преследуют, мы поняли одновременно! Мне, всей кожей, всеми чувствами, обострившимися до предела, стало ясно — чужие, кто бы это ни был, близко! Но, если я еще не знал — кто? — псу, получившему от поколений предков великолепное звериное чутье, это было ясно. Еще никто ни разу и нигде не пытался нападать на нас, но теперь мы оба знали — роли переменились. Это мы стали намеченной жертвой, и те, кто шел за нами давно и упорно, наконец, выбрали место для нападения!