— Нормальный?

— Да. — Голос неожиданно окреп. — Нормальный. Другой… не стал спускаться. Струсил. Ты пытался… я видел. Отсюда, если глаза привыкнут — видно.

Я оглянулся. Голос не обманывал. Сверху падал хоть тусклый, но свет, и середина помещения просматривалась намного отчетливей, чем углы.

— Только… Ты не стал.

— Не могу. — Я ответил просто, вдруг поняв, что нет смысла изображать из себя героя… — Думал, что смогу. И… не смог.

— Ладно… — Голова опять упала. Силы покидали его…

— Крысы отгрызли мне уши… — Я непроизвольно дотронулся до виска головы — и нащупал лохмотья, клочками свисавшие по бокам.

— Они отбежали… И утонули, в яме. Где твой конь… Ее не было, когда меня придавило. Она увеличивается… Это очень… Страшно. И… Я прошу… тебя.

Я отпрянул, уже догадываясь, что потребует от меня этот несчастный…

— Мой отец… Много лет, назад. В болоте. На моих глазах… Он тоже… Просил. Выстрелить. Я… не смог. Он утонул, и пузыри… долго…

Голова умолкла.

— Сдвину блоки, вытащу — и не будешь больше…

— Молчи. — Голова поднялась. — Будь… Мужчиной. Я — не животное. У меня сломана спина — ног не чувствую. Как до сих пор не сдох… не знаю. Только бесполезно все… И утонуть — страшно. Пузыри…

— Но я!

— Сделай… Это. Прошу… Не могу больше… Больно.

Я подскочил, ударившись о скользкую стену.

— Нет!

— Уйдешь… Сниться буду. Ночами… Бросил… Убей.

— Не могу я…

— Можешь… Только… Соберись. Одним… Ударом.

Он снова уронил голову.

— Не могу! Не могу я!

Голова молчала… В глазах поплыл кровавый туман — это не я, это все — не со мной! Нет!

— Нет! — Я упал перед ним на колени. Руки машинально нащупали кирпич, и я вздрогнул… Весь дрожа, приподнял его над собой. Убить человека! Да что же это? За что? А потом, отчетливо представив, как жижа начинает заливаться в рот беспомощного, с силой опустил кирпич вниз… Глухой удар и безмолвие отрезвили. Я отбросил камень в сторону.

— Нет… Нет! Не-ет!!!

…Покинув колодец, я ушел, не оборачиваясь. Что-то окончательно сломалось, позволив сделать то, чему я не находил оправданья. И вскоре, мной завладел холод… Через несколько дней я уже мало походил на человека. Вся шелуха, налепившаяся на того, кто прежде именовался разумным, слетела прочь, обнажив что-то очень похожее на звериную сущность. Я уже замечал, как просыпаются древнейшие инстинкты и начинают брать надо мной верх. Руководят моим здравым смыслом, а что еще хуже — памятью, выбирая из нее только то, что может пригодиться в данное время. Прошлое стало стираться — быстро и безболезненно. Было? Что было? Когда? Ну и что. Сейчас — другое… На все находился именно этот ответ, и он меня сразу успокаивал, позволяя отрешенно воспринимать изменившийся в одночасье мир. Иногда я поднимал руки и даже удивлялся, что они не стали похожими на лапы, а на ладонях вместо пальцев все еще нет грозных когтей зверя. Много времени спустя мне стало понятно, что именно в то время невидимое излучение превратило тех, кто не нашел в себе силы остаться человеком, в монстров. А пока — я продолжал свои бесконечные блуждания по городу. Все было посвящено только поискам пищи. Другое просто не интересовало. Я научился обходиться самым малым.

Если бы кто-то смог подняться над руинами города, он увидел бы крошечную фигурку, одинокую и сгорбленную, все время что-то выискивающую среди куч, мечущуюся то сюда, то туда. Одетую, непонятно во что, грязную и с многодневной щетиной на лице. Вид у меня тогда был более чем отвратителен даже для меня самого.

Мало еды — зато вдоволь хватало топлива. Научившись зажигать костры от постоянно полыхавших огней, я стал чаще греться и теперь меньше боялся заморозков, которые наступили внезапно. При свете костра темнота, окружающая меня, хоть немного рассеивалась. Тени прыгали по руинам, питая воображение, и превращаясь в горбатых и страшных чудовищ. Казалось, что те, кто погребен под ними, сейчас встанут и протянут ко мне руки, чтобы утянуть во мрак и холод вечного безмолвия. День приносил тепло — ветер дул ближе к полуночи, неся стылость и холод. Ночь же становилась испытанием — все покрывалось инеем, и не помогало даже внутреннее тепло земли. Редко, но попадались такие места, где помощь костра не требовалась — почва сама грела так, что я спал словно в теплой постели. Я понимал, что здесь находиться небезопасно — тепло не могло возникнуть ниоткуда, само собой. Под городом что-то происходило, необъяснимое и пугающее. Похоже, я скитался над вершиной грозящего взлететь на воздух вулкана…

Постепенно я стал расширять круг блужданий. Привыкнув к местности, предпринимал дальние походы по развалинам города. Это были именно странствия — ведь пройти через образовавшиеся катакомбы с той же скоростью, с какой можно пересечь их до катастрофы, не представлялось возможным. Чтобы преодолеть пару километров, приходилось тратить не менее нескольких часов. Желая разведать как можно больше, я уходил все время в одном направлении — и так получилось, что это оказался край города.

Я поднялся на холм. С него — он несколько возвышался над прочими — видимость немного выходила за привычные границы. Однообразие и повторяющаяся бесконечность руин навевала тоску. Что-то было не так. Я уже успел привыкнуть к однообразию и теперь явно замечал несоответствие, объяснить которое пока не мог. У меня вдруг клацнули зубы — я всем нутром почувствовал, что увижу сейчас нечто потрясающее! И, хоть там, впереди, могла таиться опасность, любопытство пересилило. Вскоре я пробирался через развалины, с каждым шагом приближаясь к разгадке тайны. Она открылась совершенно внезапно, едва я только разогнулся, вылезая из-под очередного штабеля плит и балок, переплетений арматуры и телеграфных столбов, скрученных в штопор автомобилей и вывернутых пластов земли. Это было нечто…

Передо мною зияла невообразимая пропасть! Я находился почти возле обрыва, не рискуя подойти слишком близко, чтобы не оказаться унесенным вниз ветром. Но и отсюда я мог видеть очень многое. Величайший провал, какой я когда-либо, встречал, терялся вдалеке, сливаясь с нависающими тучами. Вся остальная часть города, с этого места, оказалось в нем! Глубина пропасти поражала! На всем протяжении провал тянулся вдоль отвесной стены, а та простиралась по обе стороны от того лаза, где я вышел. Рискуя свалиться, я подполз к самой кромке и заглянул внутрь. Отсюда еле просматривались здания, подобные тем, какие были здесь — землетрясение прошлось по городу прежде, чем он ушел в бездну. Еще дальше очень смутно видно, как за его пределами темнеют леса и еще что-то, очень похожее на воду. Так ли это, или нет, уверенности не было. Нависший над провалом смог не давал достаточного обзора, а скудное освещение скрадывало и то, что находилось ближе. Походило на то, как целый пласт, целую область или даже часть континента опустили вниз, оторвав ее от прилегающей к ней земли. Я вспомнил, как телевизионная вышка, до последнего устойчиво державшаяся при всех толчках, вдруг разом исчезла. Это случилось как раз тогда, когда второй, самый сильный удар еще раз подбросил меня с обломками домов вверх. Теперь она лежала там, внизу, и даже отсюда я мог рассмотреть ее части, расколовшиеся при падении о земную твердь. Ветер неистовал, сметая густое крошево облаков — только благодаря ему я еще мог что-то разглядеть. Сколько людей встретило свой последний миг, глядя на приближающуюся пропасть, видя, как далекая земля приближается… Случившемуся не находилось объяснения — как и всему, что произошло в Тот день. Земля просто опустилась, и как ее еще не затопило водой из ближайшего моря, тоже оставалось загадкой. Впрочем, вполне вероятно, что и море тоже ушло в иное место — теперь я уже не удивился бы и этому. Стало ясно, что на планете произошли такие потрясения, такие сдвиги земной коры, что весь рисунок, вся карта Земли неминуемо и очень серьезно изменилась…

Недалеко с гулом обрушился большой кусок земли. Он оторвался и, как в замедленной съемке, стал сползать, а потом, набирая скорость, рухнул в пропасть. Отсюда следовало уходить. У краев провала не стоило рисковать в поисках устойчивой опоры. На глубину нескольких десятков метров земля состояла из пластов глины — лишь далее начиналось что-то иное, что я смог увидеть, перегибаясь через обрыв. Было очевидно — обрушения будут происходить постоянно. Еще один кусок земли зазмеился трещиной, и я с трепетом увидел, как она едва не достигла тех плит, из-под которых я выполз. Часть разрушенного дома стала съезжать, увлекая за собой груду из плит, исковерканных деревьев, мебели, человеческих останков. Я заметил, как взмахнули уже неживые руки в своем последнем полете… Это могло и должно было продолжаться, по крайней мере, до тех пор, пока не обнажатся более твердые породы. А до тех пор посещать этот район мне резко расхотелось, и я спешно стал выбираться назад.