Конечно, я уже начал догадываться, что я оказался именно в Торвиле. Но услышав подтверждение, что я очнулся на своём родном острове, почувствовал тягучую тоску.

Я отвернулся к окну.

Да, всё это мне знакомо… Пусть внешне немного изменилось, но всё ещё узнаваемо… Вон аптека, в которой я пополнял запасы лекарств, когда ещё лично занимался закупками для команды — у неё поменялась вывеска и буквы изменили начертание. А вон там рядом с ней пекарня, пару раз я заходил туда, хотя фамилия владельца на вывеске раньше была другой.

Город мой… но что-то изменилось. Да и сам я другой. Какого дьявола так вышло⁈

И как будто отвечая на сформулированный вопрос, на меня обрушилась новая порция воспоминаний:

— Ты не против обсудить наши ближайшие планы за завтраком?

— Любишь же ты деловые завтраки, Бари, — усмехнулся я.

— Предпочитаю решать дела с утра. Очень полезный навык, знаешь ли, с таким-то капитаном.

— Да-да, понятно. Ладно, идём.

— Я велел накрыть стол в своей каюте.

Прислонившись лбом, покрывшемся испариной, к холодному стеклу, я прикрыл глаза и погрузился в то, что случилось давным-давно. Хотя одновременно мне казалось, будто прошло всего лишь пару часов…

— Как тебе эта керуанская тыквина? — спросил мужчина, сидящий напротив меня за столом. Довольно высокий мужчина, крепкий и мускулистый, с сильной залысиной на макушке, но с густыми чёрными бровями, остроконечной бородой и усами. Мой лучший друг, бессменный помощник и правая рука — Джекман Барбаросса.

Я отрезал кусок бордового плода и закинул в рот.

— Превосходно! Спасибо, что попросил подать. Думаю, скоро можно и парням дать попробовать. Наш кок отлично наловчился её готовить. Уверен, он никого не потравит.

— Да… приготовлено и правда отменно, — проговорил Джекман. За столом он всегда выглядел эдакой чопорной леди — спинка ровная, еду нарезает на крохотные кусочки, мизинчик оттопырен.

— Так о чём ты хотел поговорить, Бари? — прожевав очередной кусок, осведомился я.

— Хммм… — протянул он. — Ты величайший капитан из когда-либо живших, Леон. Единственный, кто открыл новые острова во всех Семи сумеречных морях.

— Но не в восьмом, — усмехнулся я.

Джекман поморщился и мотнул головой:

— Восьмого моря не существует.

— То же самое говорили и о Седьмом, пока мы его не открыли. А ещё раньше о Шестом. До этого о Пятом… Мне продолжать, Бари? Не хмурься, мы обязательно найдём его, дружище! Не существует сумеречных вод, которые не может покорить моя Лудестия. Я знаю, что восьмое море существует, и отыскать его — моя судьба. Судьба ждёт меня! Там — за линией горизонта! За границей Сумрака! — патетично продекламировал я и вернулся к керуанской тыквине, фаршированной мясом косорылого кабана.

— Ты всегда был мечтателем, Леон. А не реалистом.

— В отличие от тебя, — я пожал плечами. — Возможно, именно поэтому мы вместе и смогли привести Лудестию в Седьмое море.

— Я говорил тебе, что твоя натура тебя убьёт. И оказался прав, — вздохнул он.

Его слова больно резанули по ушам.

А яд резанул по желудку.

— Умкх… — захрипел я, схватившись за живот. Я поднял изумлённый взгляд на Джекмана. Мне ведь показалось, да? Он… он ведь не мог?

Не показалось.

Бари стоял и торжествующе улыбался.

— Яд рыжей тропической лягушки надёжен, как скала. Надо же! Сработал с точностью до секунды, — усмехнулся он, бросив взгляд на настенные часы. — Но самое главное, его эффект очень похож на действие яда керуанской тыквины. Удивительное растение ты нашёл в Седьмом море. Кто-то умирает, съев его полусырым, а кто-то нет.

Я потянулся к целительскому артефакту, лежащему на столе. Когда пробуешь новое блюдо, всегда нужно держать этот небольшой тёмный брусок под рукой.

— Э, нет, Леон, — Бари перехватил брусочек. — Он ведь разрядился после недавней стычки с титосийцами.

Я захрипел и начал заваливаться на пол. Но с яростью собрав остатки сил, я схватил нож со стола и швырнуть его, метясь в глаз предателю.

— Аркх!!! — захрипел Джекман, зажимая кровоточащее ухо.

Из-за чёртова яда я промахнулся.

Я рухнул на пол. Пришло осознание, что я не переживу этот день.

Я смотрел на своего бывшего лучшего друга. Он отвёл руку от раны, и…

Я засмеялся. Его ухо теперь напоминало раскрытый рот.

— Чего ржёшь? — выплюнул Джекман. — С ума сошёл? Хотя ты всегда был безумцем!

— Я лишь подумал… кха… что тебя вздёрнут на нок-рее… за предательство… Бари Голодное Ухо.

— Идиот! Полоумный дебил! Сдохни уже быстрее! Сдохни! Никто ничего не узнает. А если и узнает, то не посмеет и вякнуть! Лудестия будет моей!

— Ха-ха-ха… — я разразился странным сиплым смехом. — Представь, что… байки… алти… о перерождении… правда. Я приду… за тобой!

— Довольно бредить!

— Я приду за твоей головой! Теперь оглядывайся до самой смерти…

Мои глаза закрылись, я больше ничего не видел. Лишь моя рука на остатках воли подтянула мой верный капитанский компас к губам.

— Стоп… — почти неслышно прошептал я.

— АР-Р-Р-Р!!! — заревел я и яростно стукнул кулаком по дверце кареты. Теперь я всё вспомнил.

— Тише-тише, сынок! Что случилось⁈ — всполошился Александр Лаграндж. — Мы уже почти дома! Тебя напугали эти тёти? Не бойся их, это всего лишь кабаре!

В самом деле мы только что проехали одно злачное заведение, перед входом которого, завлекая клиентов, задирали ноги и махали подолами юбок две сочные дамочки.

Я покосился на них, и чтобы успокоить старикана, я показал ему большой палец.

— О… — протянул он. — Наш малыш знает толк в женских прелестях? Как-нибудь обязательно свожу тебя туда.

Я молча кивнул.

Мысли же вновь вернулись к моей смерти. Бари… Сука… Убил меня! Предал меня! Но что ещё хуже, увёл мой корабль! Да я его самолично повешу на реях Лудестии! Тварь! Как представлю, что он трогает сейчас своими грязными ручонками штурвал моей малютки…

— Убь…ю… — тихо прорычал я.

— Что ты сказал, сынок? — переспросил Лаграндж, а затем изумлённо округлил глаза. — Постой, ты не только понимаешь речь, но и сам умеешь говорить?

Я кивнул. Подумав секунду, я указал на горло и неопределённо повёл рукой.

Несколько секунд Лаграндж пялился на меня, а затем звучно хлопнул себя по лбу.

— Вот я дурак! Воды-то тебе не предложил! Ну ничего, мы уже подъезжаем.

Самоходная карета свернула с главной улицы в переулок, въехала в высокие ворота, и проехав метров пятьсот по подъездной дороге через ухоженный парк, остановилась перед крыльцом трёхэтажного особняка.

Ещё до полной остановки кареты Лаграндж распахнул дверь со своей стороны и взревел:

— Григорий! Три стакана тёплой воды! Срочно!

Мы уже поднимались по высоким мраморным ступеням крыльца, когда перед нами остановился худосочный старик с моноклем и острой седой бородой. Одной рукой он держал серебряный поднос, на котором стояли три стакана.

— Пей, сынок! — заботливо проговорил Лаграндж.

И я выпил все три стакана воды до дна.

— Ух… — выдохнул я, поставив пустой стакан на поднос. — Помогло. Спасибо, господин Лаграндж.

— Какое чистое викторианское произношение… — приложив ладони к щекам, пробормотал он. — Святая Дева под Килем, ты не перестаёшь меня удивлять, сынок! Где ты научился так говорить на интерлингве?

— Хм… — напоказ задумался я, хотя ответы на щекотливые вопросы уже успел придумать. — Толком не могу объяснить. Наверное, можно назвать это «обучение во сне»? — я склонил голову набок, как недавно делал сам Лаграндж.

— Обучение во сне? — восторженно выпалил он. — Хочешь сказать, ты изучил наш язык, просто слушая посетителей музея, пока лежал в летаргии?

Я кивнул.

— Поразительно! Это достойно сотни научных исследований и десятка диссертаций! Ты и язык алти, знаешь?

— Разумеется, господин Лаграндж, — ответил я на наречье коренных народов колонизированных морей.