— Если можно — короче, — потребовал Алекс.

— Хорошо, хорошо, — зачастил Ялчин. — Ярбай Озчелик приказал мне вернуть тело вашего воина, погибшего в ночном бою.

— Передайте ярбаю мою благодарность и сожаление, что нам пришлось встретиться как врагам.

Толмач-торговец, похоже, принял сожаление капитана всерьез.

— Да, вы правы, господин капитан, эта война такая неприятность для такого скромного торговца, как я. Одни убытки.

Спохватившись, что руоссийскому офицеру его убытки вряд ли интересны, Ялчин вспомнил о еще одной цели своей миссии.

— Кроме того, ярбай Озчелик приказал мне вручить вам эту вещь.

С необычайной для своего возраста прытью торговец метнулся к лошади и быстро вернулся с саблей, держа ее на вытянутых вперед руках.

— Извольте принять, господин капитан. В знак благодарности и за спасение жизни ярбая. Эти трусливые шакалы, — Ялчин бросил взгляд в строну османийских солдат, отважились вернуться в свой лагерь только перед рассветом. А некоторые, не вернулись вовсе, их ищут до сих пор. Так вот, если бы вы не приказали перевязать раны ярбая, он не дожил до утра.

Алекс взял саблю в руки. Работа явно османийская, но сама сабля сделана по бритунийскому образцу, что не удивительно, учитывая активное участие заморских советников в переформировании османийской армии, и огромное количество оружия бритунийского производства проданное султану.

Капитан потянул клинок из ножен, тот явился на дневной свет с легким шорохом. Солнечный луч упал на металл, явив взгляду затейливый волнистый узор. Дорогая, очень дорогая сабля, несмотря на простой, хоть и добротный эфес. Только зачем она ему? В фамильном особняке на стену повесить? А возить ее с собой только одна морока.

— Передайте ярбаю, что я очень признателен ему за подарок, но принять столь дорогую вещь не могу.

Капитан протянул саблю обратно, но торговец только руками замахал.

— Нет, нет, нет, не возьму ни в коем случае! Вернуть такой подарок — величайшее оскорбление! Но до вас-то ярбай Озчелик не дотянется, весь его гнев падет на меня, скромного торговца.

Своего командира Ялчин боится не на шутку и саблю не возьмет ни за что. Придется оставить себе.

— Хорошо, — согласился Алекс, — я не могу допустить того, чтобы пострадала ваша голова. Передайте ярбаю мою признательность. Если один из ваших солдат останется здесь, то мы вернем вам лошадь через десять минут.

На том и расстались. За стеной их уже ждали.

— Таропшин, убитого осмотреть на предмет ранений! И лошадь отвести назад.

— Слушаюсь, господин капитан!

Лейтенанта Саева заинтересовала принесенная капитаном сабля.

— От османийского ярбая, — пояснил Алекс, — которого я ночью приказал перевязать. Он же и убитого приказал отдать. А что там с ранеными, лейтенант?

— Готовы к отправке, господин капитан!

— Как только я рапорт напишу — отправляйте.

С ранеными пришлось отправить двоих здоровых. Количество штыков в роте сократилось до ста двадцати, считая обоих офицеров и фельдфебеля. А тут и унтер Таропшин прибыл с докладом.

— Одна пуля, господин капитан, прямо в сердце. Других ранений не обнаружено!

— Выходит, не мучился, — сделал вывод капитан. — Похороните его вместе со всеми.

По ритуалу следовало бы дать над свежей могилой салют, но сейчас было не до церемоний. Сверху из камней сложили пирамиду, в которую вставили кривой крест. Чахлые местные деревья прямизной своих стволов и ветвей не отличались.

Проводив взглядом уехавших раненых, капитан посмотрел на часы.

— День туда, день обратно. Надеюсь, это время мы продержимся, а там, либо, нам помощь пришлют, либо наше сидение здесь потеряет всякий смысл. Силы на Аладжу брошены немалые, долго османийцы там не удержатся.

В этом моменте капитан Магу был прав, подвергшиеся обстрелу из осадных пушек, полевые укрепления горы Аладжи были взяты решительным штурмом еще сегодня утром, но дождаться приказа о возвращении к основным силам полка, девятой роте было не суждено. До заката оставалось не более двух часов, османийцы весь день ничем своего присутствия не проявляли, и Алекс решил было прилечь, чтобы отдохнуть, но тут до него донесся крик одного из наблюдателей.

— Османийцы, османийцы идут!

Выскочив из палатки, Алекс кинулся было к амбразуре, но за стеной все было тихо, никаких цепей наступающих османийцев решительно не наблюдалось. Только тогда капитан догадался обернуться назад, и похолодел. Он никогда не считал себя трусом, прошел не один кровавый бой, но в этот раз открывающееся зрелище могло испугать кого угодно. Не один капитан Магу, все, кто был вокруг замерли, ошарашенные увиденным. В проход входила голова большой, очень большой колонны, и цвет мундиров, идущих в ней солдат, не оставлял сомнений, к какой именно армии они принадлежат. Ловушка захлопнулась.

Алекс с трудом стряхнул с себя оцепенение и вспомнил о своих обязанностях.

— Рота, к бою!

Повезло в том, что перед перегородившей проход древней стеной, дорога шла на подъем. Пологий, но походившие османийцы оказались ниже руоссийских солдат. Капитан Магу приказал выдвинуться вперед на полсотни саженей, и только потом скомандовал «Ложись!». Солдаты попадали, отыскивая укрытия между камней, защелкали курки и затворы винтовок. Привычные команды, привычные действия. Страх отступил, не ушел совсем, но дело делать не мешал. Последние двое суток, можно сказать, только этим и занимались. Вот только количество неприятеля…

— Это сколько же их здесь! — ахнул лейтенант Саев.

— Не меньше восьми сотен, — оценил численность противника капитан. — Но я бы поставил на тысячу.

А еще около пятисот остались за спиной, и могут ударить в любой момент. И изменить ничего уже нельзя — оба выхода перекрыты, а взобраться на образующие проход скалы без специального снаряжения не удастся. Да и противник времени не даст.

— И откуда они только здесь взялись? Неужели штурм Аладжи не удался, и наши отошли?

— Не думаю, — не согласился с предположением лейтенанта Алекс. — Посмотрите внимательнее, это же не колонна, а скорее, толпа.

Противник приблизился, и появилась возможность в бинокль рассмотреть детали.

— Видите, белые повязки у солдат, там есть довольно много раненых. У некоторых в колонне красные обшлага мундиров, это — артиллеристы. Без пушек, и в одном строю с пехотой. Скорее всего, Аладжа уже наша, а перед нами те, кто не успел отступить к Арсу.

Пушка в османийской колонне тоже была. Полевая, но солидного калибра, к радости руоссийцев без зарядного ящика. Впрочем, на общее соотношение сил отсутствие боезапаса у османийской артиллерии влияло не сильно.

— Что-то многовато их для нас.

Не иначе, лейтенант Саев решил пошутить.

— Идите на левый фланг, господин лейтенант, и не забывайте поглядывать назад. Сейчас начнем.

Для прицельного выстрела по одиночной цели было еще далеко, но для вражеской колонны Алекс счел расстояние достаточным. Их позицию тоже, наверняка, заметили, и в любой момент голова колонны могла начать разворачиваться в цепь. Ошибку командиров противника следовало использовать незамедлительно.

— Рота! Залпом! Товсь! Цельсь!

И после короткой паузы.

— Пли!

Когда дым от первого залпа рассеялся, капитан увидел, что колонна остановилась, словно подставляясь под второй залп.

Товсь! Цельсь! Пли!

Оставив на земле несколько тел в синих мундирах, смешавшаяся в толпу колонна, подалась назад. Третий залп отогнал османийцев еще дальше, после чего, Алекс приказал прекратить огонь. Патронов было много, можно не экономить, но и впустую жечь тоже не хотелось. После того, как стрельба прекратилась, синие мундиры отступили еще дальше, на совсем уже безопасную дистанцию. Неужели остановятся на привал?

Поначалу капитан удивился такой реакции противника, но потом подумал, что шедшим в колонне солдатам сегодня пришлось очень нелегко. Сначала проигранный бой, а затем долгий марш по горам на пустой желудок и с большим количеством раненых. А под вечер, когда спасение уже казалось так близко, единственная дорога к нему оказалась перекрыта руоссийцами. Было, отчего упасть духом, и вряд ли османийские командиры смогут в ближайшее время заставить измотанных дневным переходом солдат поднять в атаку.