Между тем солнце успело взобраться довольно высоко и начало основательно припекать. Лейтенант стянул с головы фуражку, стер со лба пот.

– К черту! Ничего мы здесь не узнаем. Пошли обратно.

– А как же Шохад?

– Без знания языка и местных реалий мы ничего не сможем. Пошли.

Унылая процессия потянулась обратно в расположение полка. Только замыкавший ее рядовой был доволен завершением следствия по делу об убийстве караванщика Шохада.

– Ваша милость, подайте немощному старцу.

Скрипучий старческий голос вырвал Алекса из глубокой задумчивости. Лейтенант резко остановился и повернулся к шеренге грязных, вонючих нищих, примостившихся в тени стены какого-то здания. Увидев, что офицер остановился, ближайшие попрошайки дружно протянули к нему свои грязные грабли. Кто из них?

– Подайте, ваша милость…

Такой же прокопченный солнцем, как и все остальные, выцветшие старческие глаза, жидкая седая бороденка, драные лохмотья, прикрывающие набор обтянутых кожей костей. А вот форма носа, разрез глаз…

– Фелонов!

– Я, господин лейтенант!

– Возьмите этого… Я сказал взять, а не схватить!

Унтеры тут же умерили служебное рвение.

– Накормить, отмыть… – до лейтенантского носа добралась источаемая нищим вонь. – Нет, сначала отмыть, потом накормить и привести ко мне.

– Слушаюсь, господин лейтенант!

– И халат какой-нибудь найдите.

Через два часа отмытый, сытый и ошарашенный внезапной переменой в своем существовании старик предстал перед офицером.

– Как тебя зовут?

– Камал, ваша милость.

– А по-руоссийски?

– Не помню, ваша милость, я здесь с малолетства.

– Прекрати называть меня «милостью». Сколько лет ты в Гохаре?

– Да разве упомнишь, ваша ми… Почти всю жизнь.

Алекс обратил внимание, что у старика с правой стороны все зубы на месте, а слева зияет большая прореха.

– А чем ты в Гохаре занимался?

– Мальцом у городского кади, это судья местный, в доме прислуживал. Как подрос, хозяин хотел меня евнухом сделать и в гарем продать. Я, как узнал, сразу сбежал.

– Долго бегал?

– Два дня, ваша… Потом поймали.

– Били?

– Само собой, – нищий машинально коснулся левой щеки, – чуть не убили. После этого в гарем-то я уже не годен был, так кади меня баю в аул продал. Лет тридцать в поле работал. Потом средний сын бая при дворе эмира большим человеком стал, в Верхнем городе дом купил. Вот меня туда слугой и определили. А как сил у меня совсем не осталось, так меня за ворота и выставили. С тех пор подаянием и живу. Лет пять уже, а может, шесть.

– Понятно.

Лейтенант несколько секунд рассматривал старика, размышляя, насколько он может быть им полезен. Впрочем, другой кандидатуры все равно не было и в ближайшее время не предвиделось, этот хотя бы язык знает.

– Тут дело такое, одного нашего друга сегодня ночью убили. Родни у него нет. Надо бы похоронить по местным обычаям, да мы не знаем как. Может, подскажешь что?

– Ну, это просто, – тут же выдал старик, – в паре верст от города по Корандской дороге есть кладбище. Там таких безродных и принимают. А если серебряную денежку дать, то они все сделают, как полагается, и похоронят отдельно, а не в общей яме.

Лейтенант обернулся к Ивасову.

– Слышал?

– Так точно!

– Тогда – действуй. И найди арбу. Раньше он нас водил, теперь мы его в последний путь проводим.

Унтер ушел, а Алекс продолжил выуживать из старика нужную ему информацию:

– Город, значит, хорошо знаешь?

– Знаю, ваша ми…

– А людей?

– Спрашивайте, господин хороший.

– Тогда уже господин лейтенант. А нужен мне местный ученый или просто хорошо образованный человек лет тридцати-сорока, живущий неподалеку от того места, где мы тебя подобрали.

Старик надолго задумался. Потом, морща лоб и время от времени почесывая лоб, нищий начал называть имена. Такая неспешность была кстати, торопливо черкая пером, офицер торопливо записывал его слова. После четвертого имени старик замолк.

– Все?

– Все, ваша милость господин лейтенант.

Старик как-то съежился, видимо, опасался, что сейчас его выкинут обратно на улицу.

– Фелонов, пристрой куда-нибудь деда. Завтра посетим уважаемых людей, он нам дома покажет, заодно и толмачом побудет.

Фелонов увел нищего. Оставшись один, Алекс задумался, все ли он сделал правильно. Может, Шохад стал случайной жертвой уличных грабителей? Тогда вряд ли удастся решить задачу поиска убийц без знания языка и городского криминального дна. Нет, не так. Караванщика пытали, долго и со знанием дела. Явно хотели что-то узнать и наверняка узнали, иначе бы не убили. Вот только что? Единственная ниточка – друг караванщика, к которому или от которого он шел вчера вечером.

Жутко болела голова, и сильно хотелось спать, на вчерашних поминках караванщика он явно перебрал. Алекс с трудом ухватил пытавшуюся ускользнуть мысль.

– Этот дом?

– Этот, – подтвердил Камал.

Лейтенант с трудом подавил зевок.

– Стучи.

Стучать по солидной, украшенной красивой резьбой двери пришлось долго. Наконец кто-то внутри дома сообразил, что руоссийцы просто так не уйдут, и лучше самим впустить толпу вооруженных солдат, прежде чем они потеряют терпение и вышибут двери. Солдаты рассыпались по внутреннему двору, окружив сбившихся в кучку нескольких гохарцев, по внешнему виду – слуг.

– Хозяин где?

Старик перевел вопрос. Один из слуг, одетый в самый прилично выглядящий халат, указал на одну из дверей, ведущих во внутренние помещения.

– Веди!

Слуга впереди, за ним лейтенант с унтерами и нищим, позади топали солдатские сапоги. Большая полутемная комната, освещаемая косыми лучами утреннего солнца. Хозяин – солидный бородатый мужчина лет пятидесяти. По словам Камала, большой человек в придворной иерархии Гохары, местный покровитель наук и искусств. Никак не ученый-историк, но человек, несомненно, образованный.

К приходу руоссийцев в доме уже успели подготовиться, кроме самого хозяина в комнате присутствовал переводчик. Услуги Камала не потребовались. В последний момент Алекс удержал готовый сорваться с языка прямой вопрос и пошел окольным путем:

– Около года назад один наш общий знакомый прислал вам письмо, просил ответа на один исторический вопрос. Вы не могли бы назвать его имя?

В данном случае Алекса интересовал не столько ответ на заданный вопрос, сколько реакция на него. После перевода хозяин лишь слегка приподнял левую бровь, но ответил с некоторой задержкой:

– Мой уважаемый хозяин получает много писем от своих друзей, – сообщил переводчик, – но никто не задавал ему вопросов по истории.

Не он. Возраст не совсем подходит, положение слишком высокое для общения с каким-то беглым караванщиком, к тому же с историей явно не в ладах. Точно не он.

– Передайте вашему многоуважаемому хозяину, что мы приносим свои извинения за ошибочное вторжение в его дом.

Не дожидаясь ответа, лейтенант развернулся и сделал шаг к выходу.

– Уходим!

Уже покидая комнату, офицер краем глаза заметил притаившуюся в затененной нише смутную фигуру. А может, это ему только показалось. Двор встретил Алекса ослепительным солнечным светом.

Следующий дом был куда менее роскошным, а дверь намного проще. Хозяин – молодой, но уже весьма преуспевающий в Верхнем городе врач. Неожиданный визит руоссийских солдат его явно напугал. Алекс даже в дом проходить не стал, вопрос задал прямо у двери.

Выслушав Камала, гохарец начал клятвенно уверять, что никаких писем не получал, никому не отвечал и, вообще, историю знает неважно. Он только врач, лечит людей и никому ничего плохого не делает. Камал едва успевал переводить эмоциональную речь молодого доктора. Наверняка рыльце в каком-то пушку, иначе откуда такая экспрессия? Но к Шохаду он, похоже, отношения не имеет, явно слишком трусоват, такой попавшему под эмирский гнев караванщику помогать не станет.