– Единственное, что могу тебе твердо обещать, Шохад, я не буду мешать тебе сам и никому не скажу, что бы ты ни задумал.

Караванщик молча кивнул, дескать, понял и условие это его вполне устраивает. Лейтенант повернулся к унтерам.

– Вас это, кстати, тоже касается.

– А мы что? Мы ничего, – высказался за обоих Фелонов, – пусть его…

– Ну вот и договорились, – подвел итог Алекс. – А чего мы сидим? Или кто-то думает, что песок из цистерны сам по себе исчезнет? Ивасов, ты как, внизу работать сможешь?

– Смогу, – поднялся унтер и отряхнул штаны. – Вы только ведро с песком мне на голову не уроните.

Сапера обвязали веревкой и спустили вниз, следом последовало пустое ведро на веревке, и работа возобновилась. Теперь работать Ивасову приходилось в полной темноте, ведра с песком приходилось поднимать с большей глубины, что требовало больших затрат времени и сил. Только на следующий день удалось докопаться до глубины, где стенки цистерны стали вертикальными. Алекс спустился вниз еще раз и измерил диаметр цистерны, оказалось, четыре и три четверти сажени.

Утром следующего дня, едва сапер спустился под землю, как тут же потребовал, чтобы к нему спустили лейтенанта. Обеспокоенный Алекс прихватил уже изрядно изодранный блокнот, тлеющий фитиль в котелке и на веревке спустился вниз.

– Что у тебя случилось?

– Здесь мокро. А вчера еще сухо было.

Голос Ивасова доносился от одной из стен. Алекс раздул фитиль и поджег бумагу. Действительно, один из камней кладки был мокрым. Вода медленно, по капле, вытекала из трещины в растворе. Лейтенант зажег новый листок.

– Это заложенный водовод. Если эти камни убрать, здесь будет слишком сыро.

Алекс погасил фитиль и подставил котелок под стекающие с камня капли.

– Посмотрим, что здесь за вода.

Когда в конце дня Ивасова подняли на поверхность, он заявил:

– Я там еще одно мокрое место нащупал. А вода тут хорошая.

– Жаль, что не удастся перейти на местные ресурсы, – пошутил лейтенант, – сегодня вечером сворачиваем лагерь, завтра возвращаемся.

Чтобы очередная песчаная буря не похоронила результаты их работы, колодец перекрыли черенками лопат, сверху положили кошму и присыпали ее песком. Остальное имущество, которое не планировали брать в обратный путь, спрятали на месте стоянки. Все было готово к тому, чтобы утром тронуться в путь, но пустыня Тюра-Кум не захотела отпустить их просто так и в очередной раз продемонстрировала свой суровый нрав.

Посреди ночи Алекса разбудил Шохад. Хлопая спросонья глазами, лейтенант поинтересовался причиной столь раннего подъема.

– Что случилось?

Ответ караванщика не порадовал.

– Приближается песчаная буря.

Дурацких вопросов Алекс задавать не стал. В вопросах приближения песчаных бурь караванщику можно было доверять. В воздухе была разлита необычная липкая духота, внушавшая чувство тревоги.

– Поднимай этих лежебок.

Оба унтера бессовестно дрыхли, не подозревая о приближающейся опасности. Но, будучи безжалостно разбуженными, быстро осознали серьезность ситуации, перешли в вертикальное положение и занялись сбором и укрытием пасущихся в округе верблюдов. К счастью, стреноженные попарно животные не успели разбрестись по округе достаточно далеко.

– Это будет большая буря, – вещал караванщик, – очень большая и очень опасная.

За время лихорадочной подготовки к приходу бури незаметно подобрался рассвет, окрасивший восточную часть горизонта в красноватый цвет. Стена поднятого бурей песка приближалась откуда-то из темной части горизонта, но ее приближение ощущалось по внезапно наступившей полной тишине, будто кто-то заткнул уши ватой.

– Прячьтесь, – прокричал руоссийцам Шохад, – и берегите воду, эта буря надолго!

Алекс привалился к верблюжьему боку, положил под руку полную флягу и с головой накрылся кошмой. Первые порывы ветра швырнули в него несколько горстей песка, а следом застонали порывы ветра, порой переходящие в непрерывный гул. Лейтенант ощущал, как растет над ним слой нанесенного ветром песка и все сильнее давит на спину. От этого ему стало жутко, захотелось подняться, стряхнуть с себя песок. Алекс попытался приподняться, но масса песка не поддалась его усилиям. Вот теперь он испытал приступ настоящей паники. Некоторое время он барахтался под кошмой, дышать становилось все труднее, все закончилось падением в небытие.

Очнулся Алекс от потока льющейся на лицо воды. Фыркнув, закашлялся, выплевывая вязкую от песчаной пыли слюну. Пока лейтенант прочищал забитую носоглотку, Фелонов на радостях отпустил Ивасову нешуточный подзатыльник.

– Я ж тебе говорил – живой, а ты – «не дышит, не дышит».

Сапер подобрал слетевшее с головы кепи и, пробурчав что-то нелицеприятное в адрес распустившего руки приятеля, на всякий случай отодвинулся еще на пару шагов. Но Фелонову было уже не до него.

– Лейтенант, ты как?

Алекс молча протянул к унтеру левую руку. Ощутив в руке тяжелую округлость фляги, жадно припал к ней, разом опустошив больше чем наполовину. Только после этого к нему вернулась способность говорить и соображать.

– Буря давно закончилась?

– Часа два тому. Пока тебя откопали…

Лейтенант содрогнулся от мысли, что вполне мог бы и остаться здесь заживо погребенным в песке.

– Что с водой?

– Плохо. На лишний день мы не рассчитывали, да и после бури выдули много. Теперь придется экономить.

– Я могу вывести вас к Габату, – Шохад, как всегда, подобрался бесшумно, – этот путь короче на два дня.

– Нет, – затряс головой Алекс, – идем прямо на Зубурук.

Караванщик кивнул и ушел заниматься своими верблюдами, хочет офицер идти прямо на Зубурук, он выведет.

Кроме Алекса еще пришлось откапывать приготовленные в дорогу вьюки, верблюды выбрались из песка сами. К утру все было готово к выступлению в обратный путь. Алекс отдохнул и окончательно пришел в себя. С первого же дня пути пришлось ввести ограничения на воду. Пожалуй, впервые в свой жизни лейтенант столкнулся с настоящей жаждой, и жажда эта была тем сильнее, что запас воды еще имелся, и жажду эту утолить можно было в любой момент, но делать этого нельзя, ибо тогда до конца пути ее точно не хватит. И как ни тверди самому себе о необходимости терпеть, сознание того, что в нескольких саженях позади на боках верблюда покачивается пара полупустых бурдюков с водой, действовало на волю угнетающе и понемногу подтачивало ее.

С холодом на перевале было совсем не так, мороз воспринимался как страшное, смертельно опасное и неизбежное зло. Дров все равно не было, и добыть их было никак невозможно, даже ценой собственной жизни. А вода – вот она, стоит только руку протянуть. Пусть теплая, немного противная, но такая мокрая и так хорошо утоляющая проклятую изматывающую жажду.

На второй день пути Фелонов догнал лейтенанта и, поравнявшись с ним, спросил:

– Может, все-таки повернем на Габат? А то смотреть на тебя тошно.

– Нет, – сглотнул тягучую слюну Алекс, – там на нас могут обратить внимание, а мы не можем рисковать.

– Когда выберемся отсюда, сначала вот такенную свечку поставлю, – унтер развел руки, демонстрируя размер будущей свечи, после чего пообещал: – А потом напьюсь.

Что именно он собирается пить – не сказал. Караван продолжил свой путь на север.

Начиная с пятого дня песок постепенно сменился выжженной безжалостным солнцем степью, а ближе к вечеру, когда из опустевших бурдюков уже были выжаты последние капли воды, впереди показалась темная полоса. Алекс приподнялся в седле, прикрыл от солнца глаза ладонью.

– Это, действительно, деревья или мне все это только кажется?

Деревья оказались настоящими, как и беленые домики под потемневшей от времени соломой. Цепочка из восьми верблюдов выбралась на пыльную дорогу, накатанную в иссушенной солнцем траве. До ближайшей деревни осталось совсем немного, а в деревне обязательно есть колодец. А в колодце есть вода, свежая, холодная, вкусная… Захотелось хлестнуть верблюда и ускорить движение, как можно быстрее добраться до воды. Алекс с трудом сдержался, и двугорбые продолжили не спеша перебирать ногами.