А степь уже ожила после недолгой южной зимы. Это там, в столице, в это время вполне еще может пойти снег. А здесь глаз радовался яркой сочной зелени. Цветов еще не было, но они вот-вот должны были появиться. И тогда к зеленому добавятся желтый и красный. А потом безжалостное солнце все перекрасит в цвет пожухлой, высохшей травы.

По дороге частенько попадались населенные местечки. Несколько раз в них даже останавливались, чтобы напоить лошадей. И арестанта заодно. Когда уже стемнело и возок в очередной раз остановился, Алекс понял, что они остановились на ночлег. Щелкнул запор, и дверца распахнулась.

– Выходи!

Выбравшись наружу, лейтенант еще раз попытался разговорить конвоиров, и опять безуспешно. На ночь его заперли в камеру полицейского участка. Жандармы еще долго ругались с полицейскими, выбивая для Алекса отдельное помещение. В свою очередь он попытался выбить у жандармов ужин, но получил жесткий ответ:

– Вот приедем в Текуль, там вас на довольствие и поставят, а сейчас – не положено.

Однако засыпать под урчание пустого живота лейтенанту все-таки не пришлось, выход нашелся быстро. Алекс дал денег дежурному полицейскому, и он за долю малую сбегал в местный кабак, пока тот еще не закрылся, и продовольственная проблема была решена. Здорово выручила шинель, послужившая матрасом и одеялом одновременно. Утром лейтенант опять отправил дежурного в кабак, но едва тот вернулся, как заявились жандармы. К счастью, они не стали возражать, чтобы Алекс взял завтрак с собой.

Следующий день почти полностью повторил предыдущий, за исключением того, что выехали раньше, ехали дольше и, в конце концов, приехали в Текуль. Несмотря на ночное время, здесь их ждали.

– Спасибо, что подвезли, – попрощался Алекс с привезшими его жандармами.

Те были настроены весьма серьезно и шутки не оценили.

– Ступай давай, шутник.

Лейтенанта вместе с вещами передали местным жандармам под роспись. Местные были куда менее любезны. Алекса обыскали, отобрали все личные вещи, кроме туалетных принадлежностей, и отвели в одиночную камеру. Дежурный зажег оплывший огарок свечи.

– Располагайтесь, господин лейтенант. Завтра утром вас на допрос вызовут.

Допрос – это хорошо. Там закончится томительная неизвестность, можно будет встретиться с врагом лицом к лицу и, наконец, дать ему бой. Никакой вины за собой лейтенант не чувствовал, был уверен в своей правоте и надуманности обвинений, которые ему могут предъявить. Тем не менее червячок сомнений продолжал точить мозг. Ведь какие-то основания для открытия дела и его ареста у Дережицкого все-таки были. А если он осмелился пойти на такой шаг, то у него должны появиться и какие-то покровители, способные защитить жандармского подполковника от гнева клана Магу. Алекс припомнил, что видел похожего на Дережицкого человека на перроне столичного вокзала. Может, это, действительно, был он?

Утром Алекса отвели в туалет, потом накормили, и только после этого он предстал перед начальником жандармского отделения. Кроме подполковника в кабинете присутствовал толстомордый жандармский ротмистр в туго обтягивающем огромный живот мундире.

– Штаб-ротмистр Крыжопуло, мой помощник, – представил толстяка Дережицкий, – он непосредственно будет работать по вашему делу.

Рожа Крыжопуло лейтенанту сразу не понравилась – эдакий жирный одышливый бульдог с отвисшими брылями. Такой, если вцепится по команде хозяина, то просто так не отпустит. Как бы помощник опаснее начальника ни оказался.

– Не могу сказать, что рад знакомству с господином Крыжопуло, но могу я наконец узнать, в чем меня обвиняют?

– Можете, – любезно согласился Дережицкий, – обвиняют вас в государственной измене.

Чего-то подобного Алекс и ожидал. Иначе, чего бы это жандармы суетились? Гораздо более интересны были конкретные обвинения.

– И с кем же я, по вашему мнению, нашему государству изменил?

– А вот это нам и предстоит выяснить следственным путем. Кстати, – взгляд подполковника задержался на груди лейтенанта, – почему это вы ордена не сдали?

У самого Дережицкого, кроме трех юбилейных медалек, на груди висел только Станислас второй степени, мечи к которому не полагались вовсе и коий записными остряками именовался «за беспорочное протирание штанов». У его помощника и этого не наблюдалось.

– Никто не требовал, я и не сдал.

Арестованным быть при орденах не полагалось, и это был явный прокол принимавшего его дежурного жандарма.

– Вахмистр!

В дверях нарисовался дежурный.

– Примите у лейтенанта ордена, – распорядился подполковник.

– Не отдам, – неожиданно уперся Алекс, – мне их сам государь-император вручал, не вам их и отнимать.

Если бы вчера того же самого потребовал дежурный, он бы подчинился, закон – есть закон, но сегодня, перед этими рожами, в него вселился бес противоречия.

– Вы что же, драться с нами будете? – удивился Дережицкий.

– Буду, – набычился Алекс, сжимая кулаки.

Возникла пауза. Подполковник нервно постукивал карандашом по столу, ситуация начинала накаляться.

– На родственников своих надеетесь, лейтенант?

– Надеюсь, – не стал скрывать Магу. – А вот на что надеетесь вы, подполковник? Новых покровителей себе нашли? К ним в столицу ездили?

Вопросы выбили Дережицкого из привычной колеи, и он прокололся:

– А вы это откуда знаете?

И тут Алекс сделал то, чего и сам от себя не ожидал. Он перегнулся через стол и прошипел жандарму в лицо:

– А я о тебе все знаю!

Не ожидавший такого подполковник инстинктивно отшатнулся. Теперь, для восстановления реноме среди подчиненных ему ничего другого не оставалось, кроме как применить к арестованному самые строгие меры.

– Взять его!

На помощь дежурному вахмистру прибежали еще трое. Ситуация осложнялась еще и тем, что клиент был настроен весьма решительно, а сильно бить его или, страшно подумать, калечить было чревато самыми серьезными последствиями. Начальству, конечно, виднее, но оно как пришло, так и уйдет, а папаша Магу нанесенные сыночку обиды возьмет и припомнит. Да и сам лейтенант определенную репутацию в Текуле успел заработать.

В конце концов, понукаемые подполковником подчиненные перешли в решительную атаку. Одного Алекс успел встретить хорошо – прямым в челюсть. Один из жандармов на некоторое время выбыл, но остальные успели сократить дистанцию, навалились, задавили массой и повалили на пол.

– Вяжите его! Нет, несите кандалы!

В отличие от своего начальника, хитрый Крыжопуло участия в потасовке не принимал, даже словесно. Он предпочитал наблюдать за ней со стороны.

Пока Алекс не мог шевельнуться, придавленный жандармским весом к полу, принесли тяжелые ручные кандалы. Руки лейтенанту сковали спереди. Причем проделали это очень ловко, чувствовался немалый опыт. Но едва его поставили на ноги, как Алекс продолжил:

– Пока что ты им нужен, но, когда вопрос со мною решится, они тебя выкинут как паршивого кота. А Магу ничего не забывают! Я тебя лично…

За время его зажигательной речи с лейтенантского мундира скрутили оба ордена.

– Уведите его!

Голос Дережицкого сорвался на визг. Кто бы мог подумать, что внутри такого хладнокровного с виду подполковника бушуют самые настоящие страсти.

Алекса водворили обратно в камеру. Моральное удовлетворение от достигнутой победы сменилось чисто физическими неудобствами. Рукой теперь нормально не двинуть. К тому же кандалы понемногу начали натирать запястья. Про себя лейтенант пообещал припомнить эти железяки всем участвовавшим. Стало немного легче, жаль, что опять же только морально.

Второй раз за день лейтенанта вывели на допрос уже после полудня. Брякающего цепью кандалов на каждом шагу Алекса завели в крохотный кабинет, залитый весенним солнцем. Значительную часть площади занимал обшарпанный стол, а место за столом – живот и рожа ротмистра Крыжопуло. Раскрасневшийся, видимо, только что вернувшийся с обеда жандарм вяло махнул рукой, отпуская дежурного.