— Лев Николаевич, едут! — запыхавшийся посыльный подбежал к воеводе.

Толмачев тут же резко повернулся в сторону дороги, а потом с опаской покосился на нас и сделал шаг назад. Во дает! Боится и чувствует, что заслуживает от нас справедливого возмездия. Даже я невольно повернулся в сторону дороги, но совершенно ничего не рассмотрел.

— Где же едут-то? — возмутился воевода.

— Ребята с дальних рубежей передали, что не давеча как четверть часа назад заметили облако пыли от кортежа.

— Значит, едут, — Толмачев покачал головой, а затем резко повернулся к нам. — Так, мне нужно, чтобы вас уже в ближайшее время здесь не было. Хотел убедиться лично, что ты, Серпухов подохнешь, как и все твои подчиненные, которые стояли мне как кость в горле все это время.

Воевода сплюнул себе под ноги, а потом передразнил кого-то, скорее всего, Рымина:

— Где результаты, Лев Николаевич? Почему вы не можете добиться результата, Серпухов может, а вы — нет? Может, вы зря занимаете эту должность? Тфу! Наконец-то ты перешел дорожку тем, кто не будет с тобой церемониться, и я избавлюсь от твоей довольной рожи.

— То есть, судьба Великого княжества тебя не интересует? Тебе лишь бы на месте воеводы усидеть?

— Судьба княжества? А что с ним станет? Думаешь, кто-то сейчас достаточно силен, чтобы смести нас? Поднебесной выгоднее торговать с нами, хоть она давно могла задавить нас числом. Но на востоке не нужна новая война, иначе могут вспыхнуть едва улаженные споры между влиятельными родами, и империя может рассыпаться. Четвертая империя? Французы даже у себя не могут навести порядок, и не ровен час, как Бонапарты падут, а на их место придет новая династия. Османская империя истощена боями за Босфор и потерпела поражение на юге, Швеции пока сил недостает. Польша? Даже в союзе с Литвой они пока не настолько сильны, чтобы всерьез угрожать нам. Ну, выиграют они пару войн, и что дальше? Мы все равно свое вернем назад и плевать кому это придется исполнять. Главное, что командовать буду я, а ты, Серпухов, не будешь вертеться у меня под ногами со своей непокорной сотней.

Толмачев обвел взглядом пленников.

— Хотя… О чем это я? Здесь едва наберется полсотни бойцов вместе с ранеными. Извини, не вижу смысла оказывать им помощь, они ведь все рано скоро будут казнены.

Воевода отошел от Серпухова и направился к своему штабу, наспех оборудованному в одном из домиков в пригороде Перми. Напоследок он повернулся к посыльному и отдал короткий приказ:

— Возьмите два десятка бойцов из простолюдинов и парочку одаренных для контроля ситуации. Отведите Серпухова и его бойцов в балку и расстреляйте. Скоро сюда приедет проверка, а мне совершенно не нужно, чтобы эти болваны мелькали здесь живыми. Мне заплатили за мертвых серпуховцев, но никак не за живых.

Двух десятков стрелков оказалось недостаточно, чтобы переместить всех в балку. Многие бойцы были ранены и не могли перемещаться самостоятельно. С полсотни стрелков помогали бойцам Серпухова передвигаться.

Глядя на них, я понимал, что с этими разговора не выйдет. Они люди простые — им сказали, что мы враги и предатели, те и поверили. Ведь не просто кто-то, а сам воевода сказал. Так что если и попытаться с кем-то поговорить, то только с одаренными. Но и тут скорее всего нас ждет провал. Толмачев не идиот и отправил сюда проверенных людей, которые верны ему до последнего.

— Боец, совесть не мучает выполнять преступный приказ?

— Иди молча, не то двину прикладом в зубы, — огрызнулся идущий рядом со мной одаренный.

— Мы вообще-то вашу работу сделали, Родионовых победили.

— Ага, и втянули в конфликт с французами. Иди, сказал, не то точно двину!

— Да вмажь ему уже, — подключился второй. — Все равно у него вон, блокираторы на руках, а без своего дара он ничего не может.

— Проверим? — я остановился и посмотрел в глаза остряку, но тот подался назад и замолчал. Боится. Все, ведущие нас на казнь, боялись даже больше нас самих.

Удар приклада пришелся в спину, но я не упал.

— Вперед, быстро! Иначе расстреляю прямо здесь!

До балки мы шли минут десять, не меньше. Остановились у самого края, а стрелки растянулись в полосу.

— Одну минуточку! — из леса вышел старик с березовой палкой на плече, на конце которой висел узелок с грибами.

— Тебе чего надо, дед? Вали отсюда, подобру-поздорову.

— Не торопитесь, сынки!

Из леса вывалился отряд из десятка воинов. Один из них тут же стал рядом с дедом и призвал защитный купол, еще двое направились к нам и прикрыли ближайших бойцов, а остальные набросились на стрелков. В одно мгновение половина простолюдинов оказалась перебита, а другая бежала прочь, побросав винтовки.

Одаренные продержались немного дольше. Они понимали, что в отличие от простых людей, их никто в живых не оставит. Все было кончено буквально через пару минут. Дедушка скинул с плеча узелок, снял накладную бороду, и я узнал в нем Городищева.

— Ну что, бойцы? Собирайтесь, домой поедем!

— Герман, не перестаю вам удивляться. Вышли в одиночку против полсотни стрелков и дюжины одаренных…

— А что бы они мне сделали? Пусть бы только попробовали, у такого скорохода высокого ранга как я, была возможность уйти под прикрытие твердынь, так что я все рассчитал. Риск был, но не слишком большой. Ладно, давайте отсюда убираться. Очень скоро они поймут, что никакого кортежа не было, а я у Толмачева тоже на карандаше. Мои люди и минуты не простоят против многотысячного войска Великого княжества.

— Надо бы разобраться с воеводой, — произнес Серпухов.

— Позже разберемся. Сейчас совсем не то время и ситуация нам не благоволит. Ничего, если не хватит ума сбежать заграницу, он еще вернется в Москву, там и потолкуем.

Идти нам пришлось недалеко. Люди Городищева подогнали машины практически к самому перелеску, устроившись с другой его стороны. И все же его кортеж не был приспособлен к перевозке такого количества пассажиров. Пришлось вытащить задние сиденья в паре машин, чтобы погрузить лежачих. Благо, багажник был просторным, а без задних сидений туда умещалось шесть человек. Правда, им приходилось лежать как шпротам в консервной банке.

— В тесноте, да не в обиде, — отозвался Герман, рассматривая результат. — Зато все живы будете.

Некоторым бойцам все же пришлось устроиться в багажниках сидя.

Даже в таком раскладе мест хватало не всем, поэтому часть бойцов расположилась на крыше. Пришлось на скорую руку цеплять багажник для крыши и усаживать их туда. Крыша Тура последней модели выдержала и такое испытание.

Герман намеренно посадил меня к себе в машину, оторвав от Серпухова. Я прямо чувствовал, что ему не терпится кое-что обсудить без лишних свидетелей.

— Должен вас поблагодарить. Вы в третий раз спасаете меня. Сначала возле Воробьевского дворца, потом на крыше Родионовых, теперь уже от Толмачева… Я ваш должник.

— О, Михаил, не волнуйтесь! Мне радостно спасать вас и совершенно не сложно. И потом, знаете, я ведь уже старик, и у меня, как у всех стариков, есть свои собственные капризы. Я хочу оставить после себя сильное государство, чтобы на смертном одре было не страшно за свой род и будущее страны. Такие люди как вы сделают его сильнее, поэтому вы делаете мне большое одолжение тем, что живете и продолжаете бороться за его благополучие. Все-таки приятно к концу жизни увидеть результаты своих трудов и понять, что все было не зря.

— Бросьте, вам еще жить и жить!

— Лет двадцать от силы, — Герман сощурился и покачал головой. — Я не строю иллюзий, Михаил и все понимаю.

Некоторое время мы ехали молча, но я продолжал следить за Городищевым. Мне казалось, что он тщательно подбирает слова и думает над предстоящим разговором. Его мимолетные взгляды на меня только выдавали его планы.

— Михаил, осмелюсь предположить, что вас заинтересует мое предложение, — Городищев взял лежащий рядом с ним предмет, замотанный в сукно, отбросил ткань и показал мне содержимое. Внутри лежали обломки защитного купола. Точно такого, как в поместье Обориных в Сызрани и у Родионовых в Перми. Собственно, я готов поспорить, что это и было все, что осталось от защитного купола Родионовых. Не зря Герман устремился туда со своими людьми. Он хотел не только помочь Серпухову, но и первым заполучить эти обломки.