— Сейчас шмонать будут!

Этого никто не ожидал, привыкли пересекать границу на танках, когда документы у них никто не спрашивал и досмотр личных вещей не производил. Артиллерист оказался прав, едва эшелон замер, последний раз лязгнув буферами, как вдоль вагонов двинулись офицеры и солдаты в зеленых фуражках.

— Выходи на досмотр!

Дембеля, прихватив вещи, посыпались из теплушки, у некоторых барахла оказалось довольно много. Когда Вова одним из последних покидал вагон, на полу валялся с десяток разнообразных пистолетов, пачки патронов, даже несколько гранат.

Обыск был основательным, некоторых особо подозрительных до белья раздевали, разве что швы не прощупывали. Конфисковали оружие, ювелирку, часы, кто по нескольку штук вез, антиквариат всякий. Некоторые, особо буйные, пытались спорить, права качали, но погранцы их быстро… В общем, разъяснили им ситуацию. На шмотки внимания не обращали, что на себе утащишь — то твое. У Лопухова ничего запрещенного при себе не было, да и из вещей один вещмешок, но пограничник все-таки прицепился к ножу.

— Это же нож, обычный нож, — горячился Вова.

— Это — холодное оружие, его ввоз в Союз запрещен, — упирался пограничник.

Подошел лейтенант, взял нож в руки.

— Разведчик?

— Нет, друг разведчиком был. Он и подарил на память.

Офицер вытащил клинок из ножен, хищно блеснуло остро отточенное лезвие.

— Да, заслуженный ножик.

Судя по тому, как пограничник держал нож в руках, делал он это не в первой. Покрутил и вернул обратно в ножны.

— Держи, — протянул он предмет спора Вове.

— Спасибо.

Здесь же на станции дембелей ждал другой эшелон, идущий уже непосредственно в Москву. Паровоз уже свистел, когда Вова подскочил к вагону и его втянули внутрь. Народу в вагоне заметно поубавилось, часть осталась на пограничной станции ждать отправки по другим направлениям. Некоторое время все оживленно материли погранцов, жалели потерянные цацки и оружие, прихваченное на память. Потом тот же артиллерийский сержант вспомнил историю.

— У нас старшина колечек и сережек золотых в мыло напихал и жене домой отправил. А она ему пишет, «выручило нас твое мыло, я его на рынке на муку сменяла». Вот он тогда концерт устроил!

— И чем все закончилось?

— Кто-то особисту стукнул, тот обыск устроил, еще золотишко нашлось, старшину в штрафную роту списали.

— А у нас…

И пошли воспоминания, кто, что и как тащил из трофеев и к чему это привело. Лопухов слушал вполуха. Как только пересекли границу, сердце слегка защемило, и чем ближе была нужная станция, тем беспокойнее ему было. Получится или нет? Четыре года прошли, даже чуть больше, должно получиться. В крайнем случае, в кармане лежал листок с адресом Ерофеича. В крайнем случае, всегда можно махнуть к нему, выправить чистые документы… И что, всю оставшуюся жизнь баранку крутить? Без образования высоко не подняться, а у него даже школьного аттестата нет. Все заново начинать или снова в деляги податься? Так спекулянт здесь не самая уважаемая профессия, хоть и доходная. Но опасная. Так ничего и не решив, Вова заснул.

Хоть и невелико расстояние, а ехать пришлось еще целую ночь, через всю Белоруссию. Поезд здесь даже не останавливался, только сбросил скорость. Вова удачно спрыгнул на землю и принял свой сидор.

— Счастливо оставаться! — крикнули ему из вагона.

Вова махнул рукой в ответ. Мимо, постукивая колесными парами, проплывали вагоны с раскрытыми дверями, а в вагонах сидели люди, немолодые, но счастливые и живые. Победители. Только что он был одним из них, но вот промелькнул последний вагон, и он остался один. Опять один. Еще пару минут он, не отрываясь, смотрел в след уходящему эшелону.

— Вернулся?

Вова удивленно оглянулся. Рядом с ним стоял пожилой железнодорожник в черном, с молотком на длинной ручке.

— Можно сказать и так, но еще не совсем.

Лопухов закинул вещмешок на плечо.

— Далеко еще?

— Сам не знаю. Может, далеко, а может, еще дальше. К шоссе как пройти?

— Вон дорога, — железнодорожник ткнул ручкой своего молотка в колею, ведущую на север, — минут через десять выйдешь.

— Спасибо, — Вова зашагал в указанном направлении.

— И тебе не хворать, — долетело со спины.

Дед не соврал, до шоссе действительно оказалось меньше километра. Сколько идти до нужного поворота он не знал, да еще и по лесу придется мотаться. А может, еще и обратно… Но время у него было. Движение по дороге хиленькое, за час прошло всего четыре машины, да попалась навстречу пару телег. Солнце пригревало, а воды во флягу он набрать не догадался, надо будет сделать это в первой же деревне. Стоп! Вот же нужный поворот. Оглядевшись по сторонам, Лопухов нырнул в лес.

За четыре года полянка практически не изменилась, все бурные и не очень события этих лет миновали ее. Вова поймал себя на том, что к избушке двинулся не по прямой, через полянку, а краем леса, прикрываясь кустарником. Привычка однако. Избушка никаких признаков обитания не имела, внутри пыль, паутина и запустение. Оставалась слабенькая надежда на дуб. Но, может, надо было точно в тот же день прийти? Дуб сам по себе работает или присутствие бабки необходимо? Ответ на эти вопросы можно было найти только опытным путем. По часовой или против? В прошлый раз он крутился против часовой. Решив не рисковать, вдруг занесет еще глубже, Лопухов решил двинуться по часовой.

Первый оборот. Вроде ничего не изменилось. Еще один… Стоп, кажется, кустарники стали ближе. И деревья чуть выше. И… Вова торопливо начал наматывать круги. После пятого…

— Е-есть!

Природная машина времени все-таки сработала, и сработала точно. Как надо сработала. Борсетка, паспорт, визитница, часы, даже ключи! Все на месте! Деньги? Вова лихорадочно дернул язычок молнии. Сердце радостно ухнуло, все на месте! И тут диссонансом к охватившей душу эйфории тоненько звякнули на груди медали. «За отвагу» и «За победу над Германией». Вова представил, как он сейчас выглядит со стороны — стоящий на коленях ефрейтор Красной армии, жадно хватающий зеленые баксы. Противно стало, угасло радостное возбуждение. Поднявшись, он отряхнул испачканные колени и выпрямился.

— А вот это правильно.

Вместо шейки приклада рука цапнула воздух, нет у тебя больше автомата, ефрейтор.

— Вон куда, оказывается, тебя занесло. Ну-ка покажись…

Старушенция совсем не изменилась и на Вовино движение никакого внимания не обратила. Все также неожиданно для глаза стремительно приблизилась, крутанула Лопухова.

— Хорош. Сам заработал? — старушенция нацелилась взглядом на медали.

— Нет, на базаре купил, — огрызнулся Вова и ткнул пальцем в нашивки справа, — и это тоже все мое. Благодаря тебе, между прочим.

— Да уж вижу, вижу, потрепала тебя жизнь. Но ты везучий, выкрутился. Вот только одно мне странно…

— Что? — насторожился Лопухов.

— Что кроме ножа этого да тряпок, ты оттуда ничего не принес.

— Да мне почему-то показалось, что все цацки оттуда здесь пришлось бы оставить.

— Не дурак, — прицельно прищурилась старуха. — А что же ты не додумался поменьше вокруг дуба крутиться? Сделал бы один оборот, в девяносто седьмой попал, два — в восемьдесят третий. Да ты уж, поди, и сам догадался.

Да уж сам догадался, не тупой. В девяносто седьмой? Вова задумался. Девяносто седьмой — это же, это же… Это такие возможности, что дух захватывает! Приватизация, залоговые аукционы, дефолт августа девяносто восьмого! Зная все заранее, можно было такие бабки поднять, такой кус собственности отхватить, что и обратно возвращаться не захочется! А если бы два оборота сделал? Восемьдесят третий. Ничего, конечно, хорошего, но всего через четыре года разрешат кооперативы, эпоха первоначального накопления, тоже можно было бы хорошо развернуться, всего-то четыре года где-нибудь перекантоваться!

— Так чего же ты, старая, молчала? Сразу сказать нельзя было?

— Тогда бы не получилось ничего. Такое условие.

— Чье условие? — взвился Вова.