— Твоя жена погибла?

Он пожал плечами:

— Наверное. Она хотела улететь на курорт, вместе с сыном. Даже билеты уже купили… Я только и успел их проводить, в зал ожидания. А сам сразу за руль — дела требовали. Едва отъехал от аэропорта — влетел в кювет, от дикой боли в башке. А потом… потом был ад… Да ты и сам все это прошел!

— У тебя и сын был?

— А что? — он зло покосился на Сову. — Нельзя, да? Ну конечно — это вы все, такие — честные и убежденные… А тех, кто пытался вылезти из всеобщего дерьма — презирали… А мы, как раз — те, кто эту страну с колен и подымал! Делом, а не болтовней!

— Ага, — подтвердил я. — Подымал. Не наоборот? Может, вернее будет — поставил ее на эти колени и с удовольствием, да в извращенной форме — оттрахал. По полной норме!

— Да пошел ты… — вяло огрызнулся Трясоголов. — Тоже мне, нравоучитель нашелся… Ну и что? Не один я такой — нас сотни были! Тысячи! Между прочим, многим работу и хорошие деньги платили — а значит, давали жить!

— Интересно… — промолвил Сова, посмотрев мимо него на выход. — Удайся тебе попасть в свое убежище — кем бы ты сейчас стал? Наверное, ходил с автоматом у бедра и постреливал в тех, кто не подчиняется твоим установлениям?

— Стрелял бы… — спокойно подтвердил Трясоголов. — Так же, как ты стреляешь в них из своего лука. Или, как Дар — рубит мечом. Какая разница — чем? Если ты сильнее — ты и прав. И вы не обольщайтесь особо… Что там, мое убежище? Те, кто собирался жить потом — вот, кто был готов по-настоящему! У них всегда, день и ночь, стояла смена — не взвод, рота — а целые батальоны на постоянном дежурстве! Стройте свой мирок, стройте… Рано или поздно, придут настоящие хозяева — и всех вас быстро прижмут к ногтю! И тогда уже решать будет, какой ни будь бравый капитан, или майор. С помощью своих, до зубов вооруженных ребятишек. Это вам не какая-то банда полоумного Сыча.

— И ты их ждешь, так ведь? — Сова брезгливо посмотрел на мужчину.

— Нет… Кто я буду для них? То же самое, что вы, или другие.

— Не объявятся, — спокойно ответил я ему. — Нет их… Были бы — давно уж пришли. Похоронены они в этих хранилищах — на многометровой глубине. И никакие машины им не помогут оттуда выбраться. Даже если они тогда уцелели, то, после — перегрызли друг другу глотки! Вон, Сыч — пока свою свору на землю вывел — из полутысячи человек, только полторы сотни и сохранил! А они не в пример ближе оказались — если ты правду говоришь о глубоких шахтах. Но, если вдруг и придут — возврата к прошлому уже не будет. Никогда. Мы вдохнули воздух свободы — за которую пришлось заплатить такой ценой. И, кто бы ни попытался ее отнять, получит то, что получил Сыч! — я указал на свой плащ, где красовался клочок высушенной кожи с головы убитого бандита.

— Ты уверен? — Трясоголов криво усмехнулся. — А может быть, они уже вышли, да просто ждут? Пока выследят всех, кто еще бродит по земле, пытаясь заселить ее, вроде вас… Никто же не знает — почему все получилось именно так, а не иначе? Может, они пока просто бояться выходить на поверхность?

— Почему?

— Потому что в любой смене обязательно присутствовал врач — и задача у него ставилась вполне определенно. Найти в воздухе опасные для человека организмы. При их обнаружении — сидеть в шахтах, до полного очищения атмосферы! Кто из вас может поручиться, что воздух на планете не отравлен? Ведь не зря столько этих гадов появилось, словно ниоткуда. И комета, о которой Док все уши прожужжал, тоже… конец ли это? Ты не веришь мне, Дар… А я ведь точно знаю — готовились к этому, в верхах, всерьез. Пусть и не успел кто-то — но ведь, не все же? Не может такого быть, чтобы никто не спасся! Не может! Они придут, и тогда, все, кто еще живет на земле — что там наша долина? — станут слушать их беспрекословно…

Трясоголов поник, с тоской глядя в землю перед собой. Сова положил ему руку на плечо:

— Твоя участь тяжела… Как и наша. Но мы — мы хоть приняли эту жизнь. А что осталось тебе? Только сожалеть о том, что могло быть? Что будет с тобой дальше? Станешь искать более сильных — и, в итоге, предашь тех, кто живет с тобой рядом?

Трясоголов еще более ссутулился. Я негромко произнес:

— Ты хотел стать одним из первых — а стал, одним из последних. Даже не среди нас. Возможно — где-то рядом с теми побирушками, которых так много в вашем поселке. Ты не умеешь ничего — и не хочешь учиться. Не охотник, ни воин, не рыбак — никто. Женщины — и те не стремятся связать с тобой свою судьбу — хотя их так много в долине и не каждая может найти свою пару. Что тебе осталось? Быть торгашом — как Аптекарь? Но это сейчас не имеет прежнего значения… Шпионом и глазами Святоши? Ты ему нужен постольку, поскольку… Ты боишься в одиночку выйти за пределы поселка. Не умеешь изготовить оружия. Ты, вообще, ничего не умеешь — но, по-прежнему, лелеешь мысль командовать людьми. Не отвечай мне — я все вижу по твоему лицу. Это раздирает тебя — несбывшаяся мечта… Ты скоро умрешь от тоски — если не позабудешь об этом. Стань мужчиной — или умри. Другого выхода у тебя нет. Ты остался не из-за больной ноги — я видел, как резво ты бежал по травам. Значит — действительно, исполняешь приказ Святоши? Можешь опять промолчать — нам не требуется ответ, чтобы узнать правду. Что ж… То, что замыслил твой вожак — иного имени для него я не нахожу! — опять посеет вражду меж нами и остальной долиной. Только мне кажется, в прерии люди стали намного умнее, и не пойдут за его лживыми речами. Ты тоже хочешь войны?

— Нет…

— Тогда — ты свободен! Я понимаю — сейчас ты считаешь монаха сильнее! — вот и боишься поступать вопреки его воле. Мы не станем тебя воспитывать. Можешь возвращаться, туда, откуда пришел. Форт не отказывает в гостеприимстве друзьям, но врагу здесь не место. Кто ты — пока не ясно. Но нахлебники мне не нужны. И в таких, как ты, мы не нуждаемся.

— Во мне никто не нуждается…

Сова поднялся с колен на ноги и принялся ходить по полу, как рассерженный тигр. Он бросал на Трясоголова такие взгляды, от которых тот еще больше вжимался в угол, стараясь совсем забиться от испепеляющих зрачков индейца, в угол землянки…

Я вмешался:

— Довольно. Ты все рассказал?

— Да. Мне нечего скрывать — что это изменит? Если бы я знал, что мой бункер, там, на юге, цел, то тогда, возможно, подумал бы о том, чтобы уйти… Но через горы не пройти — это все знают. И через Реку — тоже. А пытаться перейти Каньон и гиблые пески — безумие. Значит, остается только сидеть здесь и тихо гнить…

— Разве мы гнием? — Сова громко вскрикнул и потряс руками. — Разве мы умерли? Ты! — он приподнял мужчину за плечи и поставил перед собой. — Ты забыл одну вещь! Мы все — живые! Уже это означает больше, чем все, что можно было себе представить! Кому нужно твое богатство там? Мертвым?

— У нас разные взгляды на жизнь, Сова. Вы решили превратиться в дикарей… а мне осталась память о прошлом. Пусть и в плену.

— А тебя никто не неволит, — я тоже поднялся. — Я ведь сказал — ты свободен. Дело в другом — ты опять станешь терзать себя несбыточными надеждами. Поверь — они убивают так же, как и ножи бандитов… Только более длительно и не так заметно для прочих.

Он упрямо отвернулся и замолчал. Сова встал возле меня и в сердцах достал свою трубку. Потом, поймав мой взгляд, засунул ее обратно.

— Мой брат прав… Не стоит ради этого вдыхать дым.

— И будоражить людей, Сова. То, что он нам поведал — не стоит их внимания. По крайней мере, до сих пор они жили без этого знания. И я не вижу смысла посвящать их в то, что уже ничего не изменит.

— А он?

— Его проблемы.

Трясун посмотрел на меня, на Сову, и сказал:

— Так, вы меня отпускаете… Ну да — разве я опасен? Все верно. Подумаешь, сдуру, да под кайфом, ляпнул Доку про какой-то, несуществующий склад… Так?

— Так. Ты все понял правильно.

— И вы…

— Будем молчать, — Сова обернулся к Трясоголову. — И Док — тоже. В твоих интересах самому не трепаться об этом. Боюсь, что тогда люди просто не станут разбираться в том, что ты, собственно, и ни при чем. На тебя свалят все — хотя, какая твоя вина в том, что земля подверглась такому? Мы тебя отпускаем. Или же… — Сова вновь нахмурился. — Вождь решит твою участь.