— Повернись. Я тоже от него чешусь, если долго с ним играю. Как ты думаешь, мы когда-нибудь еще увидим звезды?
— Да. Непременно. Ты заметила, что с каждым днем небо как будто становится выше? Может быть, в один прекрасный день мы проснемся, а этой бурой кучи облаков больше нет!
— Скорее бы, — Ната мечтательно потянулась, потревожив Угара. — Так хочется увидеть настоящее солнце, а не эту пародию…
— Мы и сейчас его видим. Просто сквозь облака оно не так ярко сияет, как раньше.
— Да я понимаю… Только кажется, что оно не наше. Чужое, совсем не такое теплое и ласковое. Будто чей-то глаз все время смотрит и смотрит на нас с тобой, и никуда от него не спрятаться.
Я поморщился — сравнение, выбранное Натой, приходило и мне в голову, отчего порой бросал взгляды вверх, хотя и старался не зацикливаться на этой мысли.
Стало чуть светлее. Угар потянулся, зевнул и, стряхнув меня со своего бока, сделал попытку подняться. Ната, разомлевшая от тепла, сытости и спокойствия, хотела его остановить, но я ей помешал:
— Пусть идет. Может, ему в кусты надо.
— Лишь бы не уходил далеко. С ним спокойнее. Но если что — ты ведь тоже почувствуешь, правда?
— Правда.
Она некоторое время молчала, а потом спросила, делая паузы в словах: — Дар… А ты, больше ничего не ощутил в себе, кроме этой способности чувствовать опасность?
— Не бойся, Ната. Нет, я ничего не ощутил. Я такой же, как был раньше. Может, более решительный, чем прежде.
— Ты был нерешительным?
— Иногда да. Когда не знал, прав я или нет. Если следовало совершать какие-то действия сразу и без раздумий.
Она хмыкнула:
— Так ведь это не нерешительность, а совсем иное!
— Что же это, по-твоему?
— Ну, наверное, признак повышенной ответственности за свои поступки. Потому ты и не мог сразу, быстро что-то делать… Мне кажется, ты на себя наговариваешь, я ведь уже видела, как быстро ты принимаешь решения, если грозит опасность.
— Это от страха, наверное. — Я улыбнулся.
Утром мы нагрузились так, что еле передвигали ноги от тяжести: я тащил сырую шкуру и даже часть провяленного на костре мяса, а Ната — еще одну часть. Все, как бы ни хотелось, забрать не могли. Почти вся туша оставалась лежать на земле — и я предвидел, что едва мы покинем это место, как к нему соберутся многочисленные любители падали… Следовало уходить: среди них могли быть и крупные хищники, встреча с которыми не входила в наши планы. Как Угар ни сопротивлялся, я навьючил мешок и на него — не нести же все нам одним. У меня еще была идея соорудить что-то вроде салазок — пес вполне мог бы тащить их по влажной траве и песку. Но это требовало времени, а его у нас как раз и не хватало.
Пес, хорошо выспавшийся за ночь, нюхал воздух и бросал внимательные взгляды на юго-запад — в сторону синеющих вдалеке скал. Это могло предвещать только беду.
— Если придут собаки — придется принимать бой. Или оставить им мясо. Лучше подальше уйти.
Ната согласилась, прекрасно понимая, что одно дело — сражаться с помощью огня, которого все звери на земле должны бояться, и другое — пытаться остановить разъяренного «Бурого» нашими копьями. Он мог и не знать, что такое огонь… Бледное просвечивающее пятно подбиралось все выше к зениту — мы могли разглядеть его сквозь белесый полог облаков, мешавших ему всей своей силой осветить землю. Расплывчатым кругом оно поднималось над нашими головами, и мы ощущали исходившее от него тепло.
— Скоро оно разорвет эти тучи…
— Возможно. Будет ли это хорошо?
— Боишься, что его лучи окажутся для нас опасны?
— А ты нет? После всего, что произошло, солнце тоже могло стать другим. Я не буду тебе разъяснять про защитный атмосферный слой и радиацию — сам мало в этом понимаю. Но, если после катастрофы, над нами стало меньше кислорода, или там, озонового слоя — его лучи просто сожгут нас. Правда, если вспомнить про тот «грибок»… — я поежился, представив себе чудовищную шапку, виденную мной в момент Катастрофы, — то мы, вообще, уже давно ходячие мертвецы.
Ната глубоко вздохнула, не ответив — к чему слова? Мы продолжали уходить к городу, взяв направление круто на север. Трава становилась все гуще, а земля — все мягче. Идти по ней стало трудно: она не прилипала к ногам, но зато как бы разъезжалась под ступней, отчего каждый раз приходилось делать лишнее усилие при шаге. Этих проблем не испытывал Угар — он спокойно шел впереди, передвигаясь на широких лапах. Мы могли ему лишь позавидовать… Вот для чего пригодились такие странные ступни! Мимоходом я сорвал несколько больших почек с ярко-красного куста и лизнул их. Вкус был слегка кисловатым, чем-то напоминавшим шиповник.
— Ты знаешь, что это за растение?
— И знал бы, не ответил. Чем оно было раньше — вопрос не столь важный, как тот, каким оно стало сейчас.
— И как это узнать?
— Ну, если его будут клевать птицы…
Ната красноречиво вздернула нос:
— Какие птицы, Дар?
Я запнулся. Не считая воронов, встреча с которыми оставила в моей памяти не самые лучшие воспоминания, иных птиц в городе, да и в степи, часто встречать не доводилось. И, лишь очень редко, в основном возле большой воды, вроде Болота, кто-то пролетал в вышине, мало различимый и оттого совершено не дающий возможности понять — кто это мог быть?
— Птицы есть, Ната. Хоть и мало… но есть. Тогда какие-нибудь, насекомые.
— Нет уж… — протянула она, перешагивая через толстую бурую ветку, стелющуюся по земле наподобие лианы, — не надо. Если трава такая выросла, да овцы превратились в быков — то насекомые и подавно. А как ты предлагаешь разговаривать с паучком, величиной с нашего Угара?
— Это вряд ли. Хотя, я уже видел — в степи. Именно паука. Они были, конечно, довольно большие… и странные, намного крупнее прежних, но не настолько, как ты представляешь. Я уже думал над этим. Может быть, случись все летом — тогда да, возможно. А так как была осень и, заметь, вот-вот ожидался настоящий снег и мороз — то всякая мелочь, вроде комаров, жуков и им подобных, давно уже попряталась по своим норам. Хотя, конечно, быть уверенным в этом до конца нельзя. Так, одни предположения… Почему изменилось то, что изменилось, не знаю. Но думаю — это произошло только с теми, кто попал под излучение.
— Ты про свечение?
— Ну, может быть, не только оно. Или, не именно оно. А в общем, да, наверное. Другого ведь объяснения всему этому нет. И зверья больше чем людей, просто по той причине, что все оно находилось далеко от жилья. А в степи все-таки было больше возможности уцелеть, чем, когда на твою голову летят тонны бетона и стекла.
Ната указала мне на пса. Тот с шумом втягивал воздух и уверенно сворачивал левее направления, которого мы придерживались.
— Остановить его?
— Ни к чему. Угар знает, что делает. Это инстинкт. Он чует дорогу так же, как мы ее видим. Мы уже ходили с ним здесь — до тебя. И теперь он выбирает самую подходящую тропу.
Мы взяли быстрый темп, стараясь поспеть за могучим псом. Даже с грузом он уходил вперед, дожидаясь потом, пока мы взберемся за ним на кручи, которые стали все чаще попадаться — мы вступили в черту города.
— Все равно, — хмыкнула Ната, неожиданно вернувшись к прежнему вопросу, — ты не такой, как все… Странный. И знаешь почему?
— Ну?
— Ты спокойный.
Я с недоумением посмотрел на девушку.
— Может быть, я не так сказала, и это надо обозначить иным словом… Видишь ли, мне не приходилось встречать таких людей, которые ко всему относились настолько терпимо. Ну не терпимо, а без излишних эмоций, наверное… А ты можешь. Ты многое умеешь, будто специально готовился к тому, что наступит. Ты ничему не удивляешься, воспринимаешь все, что видишь, словно уже заранее был готов к переменам. Я, когда смотрю в твою сторону, не могу даже представить тебя другим — цивилизованным, в костюме, за рулем автомобиля…
— Я не умею водить машину.
— Все равно. Ну не машину, так что-нибудь другое. В костюме, идущий с портфелем, например. Это не ты! Ты не вписываешься в этот образ. А тот, в котором сейчас — он твой. Твой настолько, будто ты в нем родился! Ты словно знал, что все так будет — катастрофа, дикие звери. Все, все… Я, когда тебя увидела впервые, на острове, думала, что у меня галлюцинации. Ты именно отсюда, Дар — со своим луком и мечом за спиной, с этими украшениями на шее, — она указала на висящие на ремешке клыки крыс и свинорыла. — Ты дикарь… Только образованный и умный. Но все равно — оттуда. Из прошлого. Древнего прошлого.