Я перевел дыхание — только что мы подвергли себя смертельной опасности! Но зато, объединенными усилиями добыли то, что так долго искали. Только, что мы добыли? Убитое животное лежало на боку, задрав ноги вверх в последних конвульсиях. Я стал рассматривать его, поражаясь, какие шутки может выкидывать природа над теми, чей облик совсем недавно был нам так знаком. То, что мы приняли за коров, походило на них лишь отчасти. Величиной и комплекцией, это, действительно напоминало бывших жвачных. Но морда, причудами природы, словно срисована с сильно увеличенной, покрытой мехом, бараньей. На это указывали и рога, величине и крепости которых могли позавидовать настоящие коровы. Изогнутые и достигающие в длину полуметра, они являлись мощным оружием… Отсутствовало вымя, присущее настоящим коровам, зато повсюду очень густой меховой покров, что тоже говорило о том, что это изменившийся вид домашних овец, только ставших в несколько раз крупнее. Более всего меня опять поразили ноги. С некоторой натяжкой, их, скорее, можно было назвать лапами — наподобие тех, что имелись у пса. Привычные копыта отсутствовали напрочь. Ноги столбообразные, от самого туловища и до овальной стопы — но вот ее размер вполне соответствовал размерам животного. С такими лапами можно спокойно бродить по любому болоту, или даже трясине — ширина позволяла их владельцу проходить в самых недоступных местах. Этим объяснялась замеченная бесшумность передвижения при ходьбе и беге… Я потрогал ее рукой. Она была крепкой, загрубевшей, но и удивительно мягкой одновременно, и с виду напоминала собой кошачью. Если в ней запрятаны когти, то это не покажется слишком удивительно… Я перевел взгляд на морду — с открывшейся пасти свисал длинный язык. Угар с вожделением его облизывал, готовясь откусить.

— Погоди.

Я отодвинул пса в сторону, продолжая осмотр зверя-животного. У него не оказалось клыков или острых зубов, и это меня успокоило — это, действительно, жвачное животное. Возможно, оно появилось-переродилось, из случайно уцелевших овец.

— Овцебык.

Я обернулся, посмотрев на Нату. Она утвердительно повторила:

— Овцебык! Такие водятся… Вернее, водились в северных странах, ближе к полярному кругу. Этот очень похож, можно сказать — копия! — если только не рога да эти лапы.

— Да, наверное, так и назовем. Что с тобой?

Я едва успел подскочить и подхватить девушку за талию — она, внезапно закатив глаза, начала заваливаться набок, собираясь упасть на землю.

— Что с тобой? Ната! Наточка!

Пришлось вытащить припасенную фляжку — в некоторых случаях сильный запах коньяка действует не хуже нашатырного спирта!

Она закашлялась, вздохнула и попыталась высвободиться.

— Опять, да? Я… Я не знаю. Увидела кровь, твои руки в ней, свое копье — и вот… Сама не знаю, почему так.

— Тебе плохо?

— Нет, нет! Все нормально. Ты извини, я просто переволновалась, наверное…

Я посмотрел на свои руки, обагренные густой и темной кровью животного, на копье, которое воткнул в землю, рядом с тушей, из разорванного горла которой успела натечь на землю бурая лужица… И умолк. Девушка присутствовала при настоящем убийстве, которое мы совершили, можно сказать, впервые… Крол не в счет — он и так был почти мертв, все происходило при скудном свете, да и размеры несопоставимы. А сейчас, это настоящая смерть, причем Ната сыграла в ней не последнюю роль. Девушка испытывала приступ тошноты, видя убитое животное, хотя видеть трупы ей приходилось не меньше, чем мне…

— Дать тебе воды?

— Да, пожалуйста… Или, нет. Дай мне глоток из фляжки…

Я сделал удивленные глаза, но смолчал — Ната всегда брезгливо морщилась, видя, как я прикладываюсь, к чему бы то ни было, крепче чая… Она отпила и слабо улыбнулась:

— Не сердишься? Думаешь, какая я тебе помощница, да?

— Нет, не думаю. Со всяким могло случиться. И знаешь, я ведь тоже сначала такое чувствовал, когда убивал…

Она посмотрела на меня долгим пронзительным взором и покачала головой:

— Нет… Ты закаленный.

Я смолчал — давно ли я стал таким?

— Ты закаленный, — повторила она. — Такие не впадают в истерику от вида крови. Это у тебя в глазах.

— Считаешь меня жестоким?

— Я так не говорила. Просто ты — мужчина.

Я хмыкнул:

— Так… А мужчина, по-твоему, только тот, кто способен спокойно смотреть на пролитую кровь? Я знавал таких женщин, которые относились к этому куда более равнодушно, чем иные мужики…

Ната упрямо мотнула головой.

— Не говори мне о других. Только ты… и я. Ты — Мужчина. Это не одно лишь умение убивать и резать. Это — еще и многое другое… А я должна тебе соответствовать, чтобы не стать обузой. Ты сам так говорил — помнишь? Когда та кошка ранила Угара! Моя слабость может нас всех погубить, при случае…

— Хорошенькая слабость! А это — чья работа?

Я указал на окровавленное копье.

— Да… Слов много, сумбурно все, а главное — безосновательно. Я не верю. Смогла попасть — смогла убить. Сможешь вынести и все остальное. И не терзай себя сожалениями — у нас нет иного выхода.

Она вздохнула.

— Это случайность…

— Поможешь мне разделать бычка?

— Не надо!

Она вскрикнула с такой мольбой, что я сжалился.

— Ладно. На сегодня с тебя и впрямь достаточно. Сделаю все сам. Смотреть-то ты сможешь?

— Попробую.

Я вытащил нож и воткнул его перед собой в землю.

— Начнем. Учись. Запоминай.

Овцебык был довольно таки тяжел, кроме того, мне мешал Угар, пытающийся урвать свою долю добычи и грозно рычащий на мои попытки отогнать его от туши. Я довольно бесцеремонно оттащил пса за загривок, приложив все силы. Он упирался и не хотел отходить, а сдвинуть сопротивляющегося Угара с места — это, надо сказать, еще та задача… Мне пришлось на него грубо прикрикнуть, после чего он, с очень недовольным выражением на морде, отошел к Нате и уселся в ее ногах. Я скосил в их сторону глаза — девушка стояла, а наш пес сидел на задних лапах и в таком положении достигал ее груди. Реально медведь! Хорошо, что свой и прирученный…

— Вначале нужно повернуть добычу так, чтобы тебе было удобно добраться до брюха. Теперь осторожно, чтобы не запачкаться, делаешь надрез вдоль, от груди к паху. Да, забыл… Голову следует повернуть от себя и разрезать яремную жилу. Не улыбайся, пожалуйста — я просто дословно вспоминаю инструкцию из какого-то пособия… На самом деле, черт его знает, что это такое, думаю, самая главная вена в шее. Вообще-то нужно подставить тазик и слить туда всю кровь. Но нам она ни к чему… Да и не так много осталось. Подождем, пока стечет остальное, это произойдет быстро — животное еще теплое, и она не успела свернуться. Это нужно для того, чтобы в мясе не осталось крови, понимаешь?

— Да… А зачем?

— Не знаю… Вроде, мясо будет портиться, если этого не сделать. Так, после этого начинаем шкуру стягивать к спине, помогая ножом, только аккуратно. Если шкура не нужна, а животное очень большое — это тоже ни к чему. Можно просто вырезать куски мяса, а остальное бросить. Но ведь мы не бросим, правда? Нам нужно от него все, и шкура в том числе. Как ты считаешь — из нее получится шикарный тулуп?

— Не знаю. Она на вид такая тяжелая. Кроме того, ты уже сшил мне куртку. И ткани у нас достаточно.

Я улыбнулся:

— Ну, это легкая куртка. А для настоящего холода, градусов так в пятьдесят, нужна шуба, вроде этой. Только я один ее буду долго делать, если ты мне не поможешь… Смотри, какой тут красивый узор, на меху? Если его сохранить, потом можно будет это место оставить для украшения.

— Если сделать его впереди, возле груди?

— Точно. Я его могу испортить… нужно поддержать вот здесь, чтобы не порезать.

Ната, забыв о тошноте, уселась на колени и принялась мне помогать. Я про себя усмехнулся — главное, не дать понять, что я ее отвлекаю…

— Нет, не так. Возьми вот здесь и как бы закатывай ее на себя.

Она послушно выполнила, что я просил.

— Прекрасно. Теперь вот здесь, здесь… Тяни чуть сильнее, но не рывками — тогда она останется целой.