— Дар…

Я вздрогнул. Я принимал ее за спящую, но оказалось, что она лишь делала вид.

— Ты… не спишь?

— Нет. Проснулась только что. Все горит, и еще болит — тут.

Я прикоснулся к ее лбу, желая проверить ладонью температуру. Но, против моего ожидания, кожа девушки была неправдоподобно холодной…

— Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо?

— Не знаю. Меня всю трясет.

Она, на самом деле, мелко-мелко дрожала — так, что даже чувствовалось слабое вибрирование постели… Я приподнялся на локте, не зная, что делать. В аптечке хранилось много лекарств, но какое применимо в данном случае? Мои сомнения разрешила сама Ната.

— Со мной такое уже случалось… Однажды. Нервы. Это пройдет. Только желательно, чтобы кто-то был рядом — если я начну метаться… Ты понимаешь?

— Не то, чтобы очень. У тебя бывают приступы?

— Иногда. Очень редко. И бок еще, этот…

Я склонил голову — понятно. То, что происходило с девушкой, сказалось ответной реакцией на спасение — шок. Все, и хорошее, и плохое, слилось в одно целое, и, единственное лечение заключалось в покое. Я придвинулся к ней, стараясь не задевать опухший бок, и прошептал:

— Ната… Наточка… Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Не бойся ничего и спи спокойно. Твое озеро и остров остались там, далеко отсюда. И все звери и мутанты — там же. А у тебя теперь есть дом… и все что в нем. Есть и друг — если ты захочешь меня считать таковым. И, еще щенок — видела, как он к тебе неравнодушен? Ты ему понравилась. А собаки всегда разбирались в людях лучше, чем сами люди. Ты хорошая… Тебе обязательно понравится здесь. И мы… Понравимся… Надеюсь.

Она молча сглотнула, слушая все, что я торопливо старался ей сказать. А мне нужно было просто отвлечь ее от мыслей — очень плохих, раз они вызвали такое состояние… Но я не успел. Ната выгнулась всем телом и вскрикнула. Я схватил ее за руки и с силой прижал к постели.

— Нет!

Дикий крик прорезал тишину подвала. Угар подскочил и врезался башкой в поленницу, добавив сумятицы.

— Нет!

Ната рвалась с такой силой, что я едва удерживал ее в таком положении. Она извивалась как змея, силясь разорвать мои оковы, и умудрившись высвободить руку, со всей силы ударила меня кулаком в глаз. Казалось, полетели искры…

— Ах, черт…

Психанув, я навалился на нее всем телом. Она вдруг разом обмякла, и, задыхаясь, зло и яростно прошептала:

— Ну, давай! Давай! Скотина! Все вы…

— Ната? Да что с тобой? Девочка…

Она еще раз с силой выгнулась и вдруг обмякла… Я вдруг ощутил, что лежу рядом совершенно нагой с девушкой! Более того — я и сам тоже гол. Мысль об одежде просто не пришла мне в голову после купания — сказалась привычка, никого не стеснятся. Ната беззвучно заплакала, отвернувшись от меня. По ослабевшим рукам и смягчившемуся выражению губ, я догадался, что странный приступ закончился, так же внезапно, как и начался.

— С тобой часто… такое?

— Что?

Я не стал уточнять. Похоже, в ее жизни не все намазано медом… И теперь это самым неожиданным образом приняло вот такие вот формы.

— Ноги…

Я приподнялся и освободил ее придавленную ногу.

— Холодно. Укрой меня, пожалуйста.

Я дотронулся до ее оголившегося бедра — здесь кожа тоже была совершенно ледяная.

— Я сейчас… Накину, что-нибудь. А потом разотру тебя. Только не дергайся.

— Зачем? — в голосе девушки появилось подозрение и некоторый холод…

— Затем, чтобы ты не превратилась к утру в ледышку. Я не подбросил в очаг дров, побольше — вижу, напрасно. Кстати, если захочешь еще раз заехать мне промеж глаз, постарайся промазать, а то с одним вряд ли смогу в следующий раз попасть очередному чудищу в горло!

— Я тебя ударила? Дар, прости меня!

Она так искренне это произнесла, так вскинулась и стала гладить меня по синяку, что я сразу смягчился:

— Ну… бывает. Я сам сглупил — отпустил тебя. Знал же, что приступ. Только не думал, что он вот так выражается. Светильник зажигать не стану… чтобы ты меня не стеснялась.

— А ты сам?

Я промолчал. Девушка очень точно подметила мое состояние, и, кто знает, не так уж ли она была не права, когда кричала мне эти обидные слова? Но я старался уверить себя, что смогу контролировать ситуацию…

Она притихла, но я чувствовал, как напряглось ее тело под моими руками. Я тер ее кожу, массировал ступни, спускался к лодыжкам и вновь поднимался до самых бедер — и так проделал столько раз, пока даже слабое прикосновение не стало вызывать у нее ощущение ожога.

— Ну вот, теперь не замерзнешь. Если хочешь, зажгу светильник.

— Нет, — она чуть расслабилась. — Не нужно. Мне гораздо лучше. Спасибо. Уже совсем согрелась… А теперь… Теперь мы будем спать вместе?

— Что?

Она что-то глухо пробормотала себе под нос. Я смешался, не поняв сразу, что она имела в виду. Но Ната уже повернулась на другой бок, ко мне спиной, и затихла. От ее слов у меня все пересохло во рту. Я поднялся, и в темноте прошел к баку, где была вода. Напившись, вернулся к ложу. Ната дышала очень ровно, старательно изображая спящую… или, на самом деле спала. Я решил, что мне просто почудилось, и, стараясь ее не задеть, лег на краешек.

Ната едва слышно простонала, повернулась и ткнулась носом мне в плечо. Я осторожно подсунул руку под ее шею, привлекая девушку к себе. То ли накопившаяся за время путешествия усталость, то ли, что иное, но, вместо глубокого сна, о котором мечтал еще несколько минут назад, в глаза словно вставили спички… Я вздохнул, поправил ее головку на своей руке и притих, испытывая что-то, очень похожее на блаженство. Воцарились тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих дров в очаге. Девушка вдруг потянулась и открыла глаза. Как она поняла, что весь сон, который овладел мной накануне, теперь улетучился совсем? Не знаю. Но она вдруг приподнялась на локте и положила мне руку на грудь.

— Ты не спишь? Это я, да? Дар… успокойся. И не вини себя… или меня, ни в чем. Я знала, что эта ночь не покажется тебе простой. Я просто, очень-очень, не в себе… Устала. Да и представляла себе все совсем иначе. Зажги свет — все-таки, боюсь этой кромешной темноты. И… спи.

— Ты сказа…

— Спи, Дар. У меня что-то с головой — могу, что угодно ляпнуть, когда приступ проходит…

Подчинившись ее просьбе, чиркнул спичкой — огонек светильника мигнул и вскоре заиграл тенями возле нашего изголовья. Ложась, заметил несколько маленьких точек на ее ключице — следы от заживших язвочек или ожогов. Дотронулся до них, но Ната не среагировала, вновь уйдя в забытье…

Мне же теперь вовсе не спалось — похоже, она права, и эта ночь на самом деле запомнится мне надолго. Я вновь и вновь переваривал все в себе, и не находил ответа, на невысказанные вопросы. А Ната, окончательно разметавшись, во сне, скинула с себя одеяло и теперь лежала на спине, а рубашка, которую я ей дал вместо халата, сбилась наверх, полностью оголив ее волнующее тело… У меня забилось сердце: не мог отвести глаз от ее бедер, от впадинки на животе, от сводящих с ума ложбинок и покатости, ведущей к поросшему курчавыми волосками лобку… Вынести это невозможно! Я лежал в постели с практически голой девушкой, да и сам был раздет… Желание, до того сдерживаемое мною, разом заявило о себе, и я едва удержался от того, чтобы не опустить руку на живот девушки. Минуту — или целую вечность! — боролся сам с собой, между страшным желанием обладать этим телом, этой девочкой-подростком, и чувством долга, не позволяющим совершить подлость…

Совесть, стыд ли, возобладали над первым — я, чуть ли не со стоном, вскочил с кровати. Сон покинул меня полностью. Стоял возле потухшего очага и думал, что жизнь в нашем убежище теперь неминуемо изменится. Только, в какую вот сторону? Дождавшись — не хотел греметь раньше времени! — когда наступит утро, накидал дров и разжег огонь. Я увлекся — хотел сделать что-нибудь такое, что могло понравиться Нате, давно уже не питавшейся ничем, кроме своей жуткой похлебки. Когда на минутку остановился, раздумывая, чтобы еще поставить на стол, раздался голос, от которого я сразу вздрогнул — в подвале никто еще не говорил, кроме меня самого!