Это были следы! И менее всего они походили на человеческие… Такие могли принадлежать только зверю. Вернее — нескольким. Следов было много, совершенно круглых, словно впечатанных в оплывающую грязь. Впечатление такое, будто туда опустили и вытащили обратно чайные блюдца. Вот только у этих блюдечек имелись характерные выступы — когти! Я сравнил размеры следа, с возможными размерами чудовищ — даже собака, которую мне пришлось убить, вряд ли могла иметь такие! Эти же, если верить отпечаткам, должны быть как минимум раза в три больше! А главное, они появились совсем недавно — еще вчера их тут не было. Я хорошо запомнил, где мы переходили реку, и никаких следов здесь не видел. На влажной поверхности могло отпечататься все, что угодно, вот и наши со щенком следы остались в грязи почти полностью, расплывшиеся, и уже почти не различимые. Но — наши. А эти — чужие. И — свежие. Они появились здесь не больше трех часов тому назад. И… Я вгляделся, и по телу волной прошел жар — следы уходили в развалины, продолжая наши собственные! Звери шли по ним! Какое счастье, что мы, возвращаясь, случайно сделали небольшой крюк — иначе столкнулись бы с ними нос к носу. Количество и мощь этих зверей совершенно точно не в нашу пользу.
Я очень плохо разбирался в следах. Всю жизнь, прожив в городе, работая в городе, редко выбирался на дикую природу. А уж чтобы уметь ее понимать — для этого следовало выбирать иную профессию. Но даже моих, более чем скромных познаний хватило, чтобы высчитать, сколько всего зверей шло по илу. Не менее шести. У пары следы оказались несколько крупнее — это могли быть вожаки. Если скорость этих монстров высока (а стоит ли в том сомневаться?) то очень скоро они набредут на место, где мы свернули. И тогда нюхом легко определят, что идти дальше не стоит. А вот вернуться по нашим, более свежим следам — очень даже нужно.
Я молча подхватил щенка и бросился к переправе. Кто бы это ни был — бой лучше принимать на своей территории. А еще умнее убежать от него, если такая возможность пока существует. Вряд ли они станут преследовать нас всей стаей по дну реки, там особо не разбежишься. А если и догонят… Что ж, я зло усмехнулся — мне как раз есть, чем их встретить! Становиться кормом для каких-то, пусть и очень больших тварей, я не собирался.
Это было более чем неприятно. Впервые после встречи с большой собакой я почувствовал страх. Но тогда знал, с кем имею дело, а сейчас не мог даже догадываться. Впервые видел, как поднимается шерсть у щенка — меня это встревожило не меньше, чем следы. Что такое происходит с нами? Что твориться с природой, с нашими организмами, со всем миром? Я, получивший неизвестно откуда немалую силу и странные волосы, цвета мокрой стали. Щенок, выказывающий очень большую, не по возрасту, сообразительность. Эти звери. Что все это значит? Нечто, совершенно чуждое всему, что я знал, гналось за нами — и хотело убить, так как иной цели у диких животных просто не могло быть.
Знал или догадывался об этом и щенок. Он не рвался в мешке, не стремился высвободиться — молчал. Я прыгал, как горный архар, с камня на камень, с бревна на бревно, стремясь, как можно дальше оторваться от неожиданных преследователей. Любой неверный прыжок мог занести в сторону, и мы погрузились бы в тину или чавкающую грязь. Взорам открывались затонувшие лодки и катера, нагромождения затопленных стволов, образовавших целые леса, рыбацкие сети и запутанные в них коряги, много посуды, каких-то полуразложившихся шкур. В одной из лодок я увидел два скелета — их уже почти полностью затянуло бурой тиной и водорослями.
Занятый выискиванием безопасного пути, я не оглядывался назад — зато это делал щенок. Он так неожиданно рявкнул за ухом, что я едва не упал, балансируя на одной ноге, на скользком, мокром валуне. Я повернулся. Щенок высвободил морду и теперь глядел на берег, покинутый нами. Проследил взгляд — вдалеке, быстро спускаясь с холма, мелькало несколько почти неразличимых теней…
— Твою мать…
Я сплюнул сквозь зубы. Дело принимало дурной оборот. Нас могли настичь раньше, чем мы доберемся до нашего берега. И сразу земля под ногами стала уходить куда-то вбок — а я, выдергивая одной рукой щенка из мешка, а второй стараясь, куда-нибудь, поставить копье для поддержки, стал падать в вонючую грязь. Все поплыло перед глазами — тина и вода, в которую я должен был погрузиться, вдруг дернулась — и вместо них я увидел черную яму. Копье упало плашмя на обе стороны провала. Кляня все на свете, сделал что-то вроде подъема-переворота на древке и буквально вышвырнул себя из этой западни. Пес захлебывался лаем, бил лапами по воде, отчаянно стараясь не утонуть в зловонной жиже. А вокруг все ходило ходуном… Началось еще одно из сотен постоянных землетрясений, которые продолжались уже более двух месяцев. Пусть не столь мощных, как первое, но тоже очень неприятных. Метрах в пяти дно вспучилось, из кратера вылетел столб кипящей воды, обдав нас горячими брызгами. И я, и щенок закричали — каждый по-своему. Пес погибал. Он уже не мог самостоятельно вылезти, и только его морда торчала из жижи. Я рванулся, копье перехватил лезвием к себе — но древко не доставало до пса! Матерясь, рванул из-за спины веревку. Бросок достиг цели — а щенок, сообразив, что от него требуется, вцепился в нее зубами с такой силой, что я выдернул его из трясины, как пробку из бутылки. Его по инерции пронесло над моей головой, и я едва успел рвануть веревку еще раз, иначе бы он прямиком угодил в кратер… Вся вода, которая была поблизости, стала быстро уходить в трещины на дне. Повсюду творилось что-то страшное — трещины змеились во все стороны. Возникли провалы и гейзеры, маленькие и большие, вулканы, выплескивающие кипяток и огонь. Судно, находящееся всего в метрах ста, накренилось и очень быстро ушло вниз, скрывшись в грязи. Я проследил за ним — было жутко видеть, как, погибшее однажды, оно вновь погружается в бездну…
Тряска кончилась так же внезапно, как и началась. Улеглось волнение среди луж, дыры стали заполняться водой — а там, где мы недавно прошли, появилась извилистая и широкая щель, перепрыгнуть которую было далеко не просто. Я почувствовал нечто вроде удовлетворения — теперь этим тварям намного труднее нас догнать!
— Ну, родной, у нас с тобой сегодня полный набор удовольствий! Или как? Что молчишь, испугался?
Щенок не реагировал. Он нахлебался воды и теперь весь трясся.
— О, да ты никак плох… Ничего, щеня. Сейчас выкарабкаемся на сухое место — я за тебя возьмусь.
Меня самого начало трясти. Выдержать столько в недавнем прошлом, испытать смертельный ужас при катастрофе, выжить в безлюдном городе, суметь убить здоровенную псину — а теперь едва не пропасть при самом обычном толчке. Привычка всегда находиться в шаге от смерти так и не сделала из меня фаталиста.
А меж тем, еще нужно было как-то добраться до своего берега — камни, по которым переходил дно, пропали, погрузившись в трясину, и я абсолютно не знал, куда поставить ногу. До берега оставалось не менее полутораста шагов. А до подвала — об этом и думать не хотелось! Мерить километрами расстояние не приходится — а вот днями и вовсе тошно… Дальнейшая ходьба больше напоминала прыжки с препятствиями. Выждав еще какое-то время, я осторожно стал продвигаться вперед, проверяя дно копьем. Вода доходила в некоторых местах до пояса, но в основном не поднималась выше коленей — идти можно. Я опять засунул щенка в мешок, оставив ему возможность высовывать голову для обзора, и принялся зигзагами лавировать меж опасных мест, все ближе подбираясь к обрывистому берегу. Щенок насторожил уши. Поняв, что его слуху можно доверять больше, чем своему, я остановился. Мы оба замерли, ожидая чего-то, что должно было сейчас произойти…
С покинутого нами берега донесся далекий и жуткий визг — словно скрежет камнем по стеклу. Те, кто намеревался нас настичь, уперлись в невидимую нам преграду, и теперь зло и яростно, выражали свое разочарование… Землетрясение создало там расщелину, преодолеть которую они не осмеливались. Но она не мешала им нас видеть или чуять. Но я, как ни старался, никого не мог различить, стоя почти по грудь в воде. Только щенок, опять топорща шерсть, неотрывно смотрел назад и скалил маленькие клыки…
