Таких примет, как пирамида или вокзал, на карте накопилось уже много. Я сносно представлял весь город и видел, что не изученной остается только часть за руслом реки. Собственно, единственное направление, которое могло считаться доступным и стоящим внимания — это как раз и было путешествие вдоль бывшего берега самой реки. Ни в странные, желтые земли-пески, ни вдоль озера, идти не хотелось. В провал — вообще, трудно даже представить… Правда, оставались еще и земли, располагавшиеся за пределами самого города — строго на юге. Дойдя до краев, я не решился идти туда слишком далеко — да и не видел в том смысла. Искать там кого либо? Среди голой степи? Если людей нет в городе — откуда им взяться тут? Правда, за ними мне показалось, что блеснули верхушки скал, о которых раньше и не подозревал. Было очень странно увидеть горы так близко. Но может быть, лик земли изменился так сильно, что весь город каким-то образом переместился к ним поближе? После того, как я увидел провал, удивляться уже нечему…
Отсутствие всего живого на исследованных землях меня более не шокировало. Как бы это ни получались, но в городе выжил только я. Даже кошки и собаки, даже крысы — и те покинули его. Я был уверен в этом, прекрасно понимая, что выжить без еды среди развалин невозможно, и есть только одни существа, которые могут разделить со мной право на владение руинами — тараканы. Но вот их-то я хотел видеть менее всего, поэтому всячески проверял и охранял свои богатства от непрошеных гостей и пока не замечал в складе ни одного насекомого. Вероятно, зима не давала им возможности гулять, где вздумается. Либо, их всех убило этим излучением, в котором я сам себя убедил…
А пока… Пока я занимался тем, что целыми днями пропадал в развалинах, учился кидать нож и метать топорик в мишень. Наносил на карту все новые и новые линии, зарисовывая белые пятна. В этих походах привык терпеть стужу и ветер, ледяные ливни и внезапные обвалы. Стал спать на голой земле, поддерживать огонь буквально из ничего, дремать вполглаза… Словом, учился жить той самой жизнью дикаря, которую был вынужден вести, лишенный всего, что составляло бытие раньше…
…Это произошло случайно — я вовсе не задавался целью искать что-либо подобное. Такая находка ничего уже не могла дать… Очередная вылазка в центр привела к целому ряду зданий, расположенных в виде квадрата. Они рухнули по периметру, и я с большим трудом нашел лазейку, чтобы попасть внутрь этого сооружения. Под ногами чавкала бурая жижа, вокруг — слякоть и сырость, повсюду царствует холодный ветер — я невольно поежился от холода. Тем не менее, возвращаться назад, не посмотрев, что удалось обнаружить, не хотелось.
Издалека это напоминало развалины средневекового замка. Хотя я прекрасно знал, что ни в городе, ни далеко за его пределами ничего похожего просто быть не может — не те у нас места. Так исторически сложилось, что все памятники подобной архитектуры находились в основном в северных районах страны. Это мог быть какой-нибудь монастырь — но руины сильно отличались от старых построек.
Я приблизился настолько, что смог разглядеть обломки отчетливо — нет, это совсем не похоже ни на замок, ни на культовое сооружение. Хмурая пелена дождя и взвеси, с которой приходилось мириться, чуть прояснилась — и передо мною грозно и молчаливо встали глыбы разрушенного бетона и кирпича. Практически все было повалено или накренилось — не смотря на то, что толщина некоторых стен достигала полутора метров! Но даже такая мощь не смогла вынести удар всесокрушающей стихии… Я осторожно вошел в пролом. Крыша здания, уткнувшись одним концом в землю, наполовину треснула и обрушилась. Часть повисла на стальных прутьях арматуры, другая — на накренившихся стенах. Она простояла так довольно долго, выдержала неоднократные последующие толчки — но, кто знает? Может, последний запас прочности, что неведомый конструктор вложил в нее когда-то, именно с моим появлением закончится? И обломки рухнут на голову? Я не хотел рисковать…
Подцепив палкой мешавшуюся на дороге, проволоку, попробовал оттащить ее в сторону… и замер, обратив внимание на то, что вначале ускользнуло — это была не просто проволока, а цепкая, скрученная кольцами спираль, усеянная множеством острых резцов. Я прикоснулся к ней — несмотря на время и воду, непрестанно поливающую эту землю, проволока даже не поржавела… У меня мелькнула мысль, что неплохо было бы притащить моток к себе в подвал на случай появления незваных посетителей. Хотя какие еще гости? Вспомнив о своем полном одиночестве, я вздохнул и, потеряв всякий интерес к колючей находке, двинулся дальше. Чуть погодя увидел, что проволока, зарываясь в землю и выныривая вновь, как бы окружает развалины здания по всему кольцу. Мне стало интересно — что могло находиться в нем, коль его так явно старались оградить от посещения излишне любопытных субъектов, вроде меня? Впрочем, когда это здание стояло незыблемо, как мир, я вряд ли стал рисковать, чтобы узнать, для чего оно предназначено… Переступив через сталь и несколько особо опасных участков — над головой висели такие плиты, что упади хоть одна, и от меня не осталось бы даже пятна! — я проник вглубь развалин.
Похоже, постройки глубоко уходили под землю. Все, что находилось выше уровня земли, разрушено. А так как верхние сооружения, по всей вероятности, достигали как минимум пяти-шести этажей, то эта гора прочно замуровала то, что находилось в недрах. И все же — проход внутрь нашелся. Через вентиляционное отверстие — его почему-то не придавило, и если постараться, можно протиснуться.
Я поискал глазами предметы, подходящие для горения — не лезть же туда без света? Нужен факел… Мне страстно хотелось узнать, что там может быть? Я надеялся, что обнаружу если не припасы — после склада нужда в них отпала — то оружие. Мне никто не угрожал, но как будет в будущем? Предчувствие, что многое в дальнейшем придется решать не словами, а кровью, заставляло подумать об этом…
А потом, когда я после узкого отверстия проник в придавленные подвалы, и увидел то, от чего на некоторое время впал в ступор… зло, тоскливо рассмеялся. Я ненавидел деньги. Их не хватало практически всегда. Из-за них я был вынужден подолгу уезжать из дома, чтобы обеспечить семью хоть в какой-то мере. И из-за них я оказался в самый ответственный момент так далеко от нее и теперь не имел ни малейшего понятия, что с ними произошло!
Пол был усеян рассыпавшимися мешками, из которых виднелись стопки перевязанных между собой пачек — их предназначение не могло оказаться ни для кого секретом. Купюры — различных видов и достоинства, разных стран и времени… Вещи, более чем употребляемые в очень недалеком прошлом. Сейчас же, пригодные разве что на растопку.
Во мне появился какой-то бес разрушения — со злорадным смехом и яростью стаскивал порванные мешки в одну кучу — а затем, резвясь и одновременно скрежеща зубами, чиркал спичками, старясь вызвать огонь из отсыревшей коробки. Сколько они мне попортили крови! Работа, начавшаяся в шестнадцать неполных лет, вечно тупая и вечно недостаточно оплачиваемая… Отсутствие этих самых бумажек, от количества которых зависело так много. На них нельзя купить счастья, но их отсутствие делало его и вовсе проблематичным.
Деньги лежали, покрывая поверхность пыльного пола, хрустящие и мягкие, старые и новенькие, только что отпечатанные — и мятые, перешедшие из рук в руки сотни раз… А еще — мешки с мелочью, рассыпавшиеся тяжелым грузным ковром. Я не колебался — вспыхнувшая спичка полетела в сложенную кучу — и через минуту веселый костер покарал это мерило человеческого труда. Я не жалел — пачки летели одна за другой, вмиг покрываясь огненными язычками. В топливо шло все — и наши, и чужие, считающиеся более ценными, чем купюры собственной страны. Я сжигал целые состояния, в прошлом могущие составить чудовищное богатство. Миллионы сгорали в пламени костра — а виновник этого сидел на стопке мешков и грел ладони над пламенем, размышляя, что содержимое этого хранилища уже никогда никому не понадобится. Меня это веселило — я тихонько посмеивался, чуть ли не впадая в исступление от того, что получил возможность сделать такое… Но, сколько я ни подбрасывал в огонь новые и новые пачки, удовлетворения это не приносило. Они не значили ничего — и это принижало значимость происходящего. Они были в моей власти. Впервые за столько лет унижений и испытаний. Они в моей — а не наоборот. Можно сколько угодно рассуждать о том, что человек независим — но всего каких-то несколько недель назад я был полностью прикован к тому, чтобы добывать их тяжелым и неблагодарным трудом. Нет, не эти бумажки были виновны — сама система, сделавшая так, что прожить, не имея их, просто нельзя. Здесь должен был бы гореть тот, кто их изобрел! Хотя, если задуматься, это было одно из величайших изобретений человечества… И одно из самых подлых. Ценности, хранившиеся здесь, уже не имели ничего общего с теми, которые на самом деле стали нужны. И соответственно, толку от них не осталось никакого.
