Очевидно, посиделки в клубе «Бримстон» к тому времени уже подошли к концу, потому что в холле отеля было полно народу: офицеры в форме нацистской армии и их соратники. То и дело слышался громкий пьяный смех. Высматривая среди этой толпы Чесну, Майкл вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо.

— А я как раз вас повсюду разыскиваю, — сказал Сэндлер. Глаза у него были красными, и язык заплетался. — Куда же это вы запропастились? — Пиво довело до конца то дело, что в начале вечера было начато вином.

— Выходил пройтись, — ответил Майкл. — Что-то мне нездоровится. А вы не видели Чесну?

— А как же! Она вас повсюду разыскивает. Меня вот даже попросила помочь. Ну и как вам представление? Здорово, правда?

— Где Чесна? — повторил Майкл. Он заставил себя оторвать взгляд от руки Сэндлера.

— В последний раз я видел ее на улице. Здесь, недалеко, — кивнул он в сторону двери. — Подумала, что вы, наверное, решили отправиться домой, чтобы нарезать букетик тюльпанов. Пойдемте, я отведу вас к ней. — Сэндлер призывно махнул рукой и, нетвердо ступая, пьяной походкой направился к выходу.

Майкл раздумывал. Сэндлер остановился.

— Так идемте же, барон. Она повсюду разыскивает своего влюбленного мальчика.

Он пошел вслед за Сэндлером, пробираясь через толпу, собравшуюся в холле, к парадным дверям, ведущим во двор «Рейхкронена». Майкл весьма смутно представлял себе, какой оборот впоследствии может принять дело с выпотрошенным им соколом. Вся его надежда теперь была на Чесну: она умная женщина и сумеет что-нибудь придумать. В то же время он был рад за Мышонка, что тому не пришлось стать свидетелем такой жестокой «забавы» или непосредственным участником последних событий, иначе маленький человечек наверняка лишился бы рассудка от страха. Майклу было ясно одно: им во что бы то ни стало нужно выведать, над чем работает Густав Хильдебранд. И если возможно, постараться попасть на Скарпу. Но слишком уж далеко была Норвегия от Берлина, а в Берлине опасности подстерегали на каждом шагу. Вслед за Гарри Сэндлером Майкл спустился вниз по лестнице, на каменных ступеньках которой большой поклонник охоты оступился и едва не свернул себе шею, что существенно облегчило бы задачу Майкла. Они пересекли двор отеля, на камнях которого стояли лужи дождевой воды.

— Так где же она? — спросил Майкл, шагая рядом с Сэндлером.

— Вон там, — показал он в сторону темневшего впереди русла реки. — Там сад. Может быть, вы все же расскажете мне, что за цветы растут в нем. Договорились?

Майклу показалось, что голос Сэндлера звучит теперь несколько иначе. Твердость, тщательно скрываемая пьяным бормотанием. Он сбавил шаг. И вдруг понял, что Сэндлер пошел быстрее, уверенно ступая и без труда удерживая равновесие на неровных камнях. Он был вовсе не так пьян, как ему хотелось бы казаться. Так к чему же все…

— Вот он, — вдруг тихо сказал Сэндлер абсолютно трезвым голосом.

Из-за развалин каменной стены вышел человек. На нем были черные кожаные перчатки и длинное пальто серого цвета.

Майкл услышал шорох у себя за спиной: скрип щебня под ногами. Резко обернувшись, он увидел, как к нему почти вплотную подступил другой незнакомец в сером пальто. Оказавшись рядом, этот человек опустил занесенную для удара руку. Удар черной резиновой дубинки пришелся в висок, и Майкл Галлатин рухнул на колени.

— Быстрее! — подгонял Сэндлер. — Поднимайте же его, черт вас подери!

Подкатила черная машина. Сквозь звенящую боль Майкл слышал, как открылась дверца. Нет, не дверца. Багажник? Его приподняли, потащили куда-то, и ноги его волочились по каменистой земле. Двое мужчин волокли его к открытому багажнику.

— Поторапливайтесь! — шипел на них Сэндлер.

Майкла подняли, и он понял, что его собираются, словно чемодан, засунуть в пыльный багажник. Ну уж нет, решил он. Этому не бывать. Он собрался с силами и резко отвел локоть правой руки назад. Удар пришелся по чему-то очень костлявому, и было слышно, как один из злоумышленников грязно выругался. Тяжелый кулак сильно ударил по почкам, и рука ухватила его сзади за горло. Майкл отбивался, пытаясь вырваться на свободу. Ему казалось, что если сейчас он сумеет снова оказаться на земле, то тогда…

И тут ему на голову снова опустилась резиновая дубинка.

Удар пришелся по затылку; перед глазами Майкла замелькали черные искры, рассыпающиеся по ослепительно белому полю.

Запах пыли. Звук с грохотом захлопываемой крышки гроба. Нет, багажника. Моя голова… голова…

Он слышал звук хорошо отлаженного мотора. Машина двинулась.

Майкл попытался поднять голову, но стоило ему слегка пошевелиться, как железный кулак боли сомкнулся вокруг него, увлекая за собой в бездонную темноту.

Ранним летним утром, когда солнце только-только начинало согревать землю, а лес был одет зеленым великолепием, прохладным и чистым, словно юношеские мечты, через лесную чащу пробирался черный волк. Михаилу шел четырнадцатый год.

Он уже знал много волчьих премудростей и многое умел; всему этому его научили Виктор и Никита. Для того чтобы бежать вперед, нужно сильнее отталкиваться от земли задними лапами, а быстро затормозить и развернуться на бегу помогают передние. Нужно всегда обращать внимание на землю под лапами: то ли это мягкая земля, то ли глина, камни или песок. В зависимости от этого в каждом случае выбирается особый шаг, и потому мышцы всего тела тоже не могут всегда оставаться одинаковыми. Иногда необходимо, чтобы мускулы были напряжены до предела, словно тугие пружины, а иногда, наоборот, их нужно расслабить, чтобы они стали податливыми, словно сделанными из мягкой резины. Но — и этот урок был едва ли не самым важным изо всех, так, по крайней мере, ему строго-настрого наказал Виктор — все поступки должны быть осознанными. Виктор повторил это несколько раз подряд, словно погнутый гвоздь загоняя это слово в нетерпеливый разум Михаила, чтобы оно осталось там навсегда. Осознанными. Осознать и почувствовать собственное тело, глубокое и размеренное дыхание легких, ток крови по сосудам, движение мышц и сухожилий, размеренный ритм четырех лап. Глядя на солнце в небе, осознанно выбирать дорогу и находить путь домой. Смотреть вперед, но знать, что в это время происходит справа, слева, сзади, наверху и под ногами. Все это и еще многое другое нужно было познать самому. Михаил даже и представить себе не мог, как трудно быть волком.

Постепенно волчья жизнь входила в привычку, становясь второй натурой. Превращение сделалось менее болезненным, хотя Виктор и предупредил его, что до конца эта боль не исчезнет никогда. И все же любая боль и неприятные ощущения меркли перед всепоглощающим, ни с чем не сравнимым душевным трепетом, который охватывал Михаила, когда он в обличье волка во весь опор мчался через лесные заросли, а под кожей перекатывались упругие мускулы. В такие мгновения он чувствовал себя могучим и сильным, как никогда. Он был еще очень молодым волком и, если верить Виктору, должен еще подрасти. Учение волчьим премудростям Михаилу давалось быстро и легко. В то знойное лето Михаил проводил большую часть времени в обличье волка, с большой неохотой вновь становясь человеком, чувствуя себя при этом голым и бледным, словно червяк. Спал он мало, днем и ночью рыскал по лесу, глядя на ставший уже привычным мир совершенно другими глазами. Вещи обыденные и привычные для человека казались совершенным откровением, когда он смотрел на них глазами волка; так, к примеру, обыкновенный дождь начинал переливаться разноцветьем радужных брызг, следы, оставленные среди высокой густой травы какой-нибудь маленькой зверушкой, оказывались очерченными по краям слабым голубым свечением — то было тепло живого тела, передавшегося земле, а ветер казался сложным живым существом, разносившим по всей округе новости о других обитателях леса.

И еще луна. Ох уж эта луна!