Но был у него и другой путь: он отправился в него в далеком детстве — маленький мальчик, бегущий по лесу вслед за улетевшим змеем. Этот путь вел его по жизни, в которой ему выпало познать радость и горе, горечь поражения и триумф. Так было до сего момента, до той черты, за которой начинается будущее.

Так человек или зверь? Теперь он знал свое место в этом мире. И, признав за собой место в мире среди людей, он стал живым воплощением чуда. Он не подвел Виктора. И ему казалось, что Виктор мог бы гордиться им, как только отец может гордиться сыном.

«Живи свободным!» — думал он. Если такое возможно в этой жизни, он сделает для этого все, что в его силах.

На столе секретаря раздался звонок. Секретарь — маленькая стройная женщина с гвоздикой, приколотой к лацкану пиджака, — сказала:

— Он примет вас сейчас, — и вышла из-за стола, чтобы открыть дверь, ведущую в кабинет.

Увидев посетителей на пороге, коренастый человек встал из-за стола и направился к ним навстречу. Он уже наслышан о них, говорил он. Пожалуйста, присаживайтесь! Церемония награждения, говорил он, будет обставлена очень скромно. Наверное, не стоит поднимать шум в прессе по поводу столь деликатного дела. Вы согласны? Ну конечно же, они были согласны.

— Вы не будете возражать, если я закурю? — спросил он у Чесны, достал из ящичка розового дерева одну из своих знаменитых длинных сигар и зажег ее. — Вы должны хорошо понимать значение того, что вам удалось сделать для Англии. В конечном итоге — для всего мира. Это невозможно выразить словами. Вы имеете влиятельных друзей, и, не сомневайтесь, в их лице вы всегда найдете поддержку. Да, и коль скоро мы завели разговор о друзьях… — Протянув руку, он выдвинул ящик стола и достал из него конверт, запечатанный восковой печатью. — Майор Галлатин, ваш друг просил передать вам это.

Майкл взял конверт. Оттиснутая на воске печать была ему знакома. Он улыбнулся и положил конверт в карман пиджака.

Премьер-министр принялся подробно рассказывать о дальнейшем ходе наступления, о том, что уже к концу лета фашистам придется сражаться у границ Германии. Их заводам по производству химического оружия нанесен большой урон; благодаря не только неудаче с «Железным кулаком», но… будет, наверное, лучше сказать исчезновению Густава Хильдебранда.

Майкл разглядывал его лицо. У него возник вопрос.

— Прошу извинить меня, сэр.

— Да, майор.

— У вас… нет, случайно, родственников в Германии?

— Нет, — ответил Черчилль. — Разумеется, нет. А в чем дело?

— Просто мне… довелось видеть одного человека, загримированного под вас.

— Совсем обнаглели, сволочи, — проворчал премьер-министр, выпуская облачко сизого дыма.

Когда аудиенция у премьер-министра закончилась, они вышли на улицу и остановились на Даунинг-стрит. У обочины тротуара стояла машина, и в ней Лазаря дожидался шофер в форме ВВС Великобритании. Здоровой рукой Лазарь обнял Чесну, затем крепко обнялся с товарищем.

— Галатинов, ты сумеешь позаботиться о Златовласке, а? — Лазарь снова улыбнулся, но глаза его повлажнели. — Рядом с ней ты прямо как настоящий джентльмен… как англичанин. И даже не скажешь, что ты русский!

— Я это учту, — сказал Майкл вслух, но про себя подумал, что Лазарь и сам был джентльменом, оставаясь при этом русским. — А куда ты теперь?

Лазарь поднял голову и взглянул в безоблачную синеву. Он снова хитро улыбнулся, хлопнул Майкла по плечу и направился к дожидавшейся его машине. Шофер отъехал от тротуара, и, проезжая мимо, Лазарь отдал Майклу честь. Автомобиль влился в поток машин и затерялся среди них.

— Пойдем пройдемся, — предложил Майкл.

Он взял Чесну под руку, и они медленно пошли в сторону Трафальгарской площади. Она все еще слегка прихрамывала, но рана быстро заживала. Ему нравилось быть вместе с ней. Он хотел показать ей свой дом, и кто знает, что из этого может получиться? Может быть, это начало длительных отношений? Нет, скорее всего, нет. Их жизненные пути расходились, хотя теперь они шли, взявшись за руки. Но хотя бы на какое-то время… это было бы замечательно.

— Ты любишь животных? — спросил он.

— Что?

— Я просто так спрашиваю.

— Ну… кошек там… собак. В общем, да. А каких животных ты имеешь в виду?

— Чуть-чуть побольше, — сказал он, но развивать дальше эту тему не стал. Он не хотел пугать ее до того, как они покинут лондонский отель. — Мне бы хотелось показать тебе мой дом в Уэльсе. Поедешь?

— С тобой? — Она сжала его руку в своей ладони. — А когда мы уезжаем?

— Скоро. Мой дом очень тихий. У нас там будет много времени для разговоров.

И она, казалось, была несколько озадачена.

— Разговоров? О чем?

— О… о мифах и народных преданиях, — ответил он.

Чесна засмеялась. Таких необычных и единственных в своем роде мужчин, как Майкл Галлатин, ей еще не приходилось встречать. Ее возбуждала его близость. И тогда она спросила:

— И что, мы будем только разговаривать?

Майкл остановился в тени лорда Нельсона, обнял Чесну ван Дорне и поцеловал ее.

Они крепко прижались друг к другу. Проходящие мимо лондонцы смотрели на них во все глаза, но ни Майклу, ни Чесне не было до них никакого дела. Губы их слились в страстном поцелуе, и Майкл ощутил легкое покалывание в спине.

Он знал, что это такое. Под одеждой позвоночник начинал зарастать черной лоснящейся волчьей шерстью. Он чувствовал, как жесткие волосы поднимались по спине и плечам, пощипывая кожу, в этот миг охватившей его радости и пылкой страсти, потом они стали снова уходить обратно в поры, и в теле возник легкий зуд.

Майкл целовал уголки ее губ. Душа его была полна ее ароматом: корица и кожа. Он остановил такси, и они вместе отправились с Чесной на Пикадилли, в свой отель.

По дороге он вынул из кармана конверт, сломал печать и достал сложенный листок. Все письмо состояло лишь из двух слов, написанных знакомым почерком: «Новое задание?»

Он убрал письмо в конверт и положил его в карман. Человек в нем стремился обрести наконец покой, но волк рвался в бой. Кто из них восторжествует? Этого он не знал и сам.

Чесна положила голову ему на плечо.

— Еще какое-нибудь дело, где ты нужен?

— Нет, — ответил ей Майкл. — Не сегодня.

Эта битва была им выиграна, но война продолжалась.

Книга II. Лесной Охотник[11]

Боль и сила неразделимы.

Одно рождается из другого.

Вслед за болью начинается прилив сил, неведомый обычным людям. После того, как кости изменяются… после того, как десны лопаются и вырастают клыки зверя… после того, как форма черепа и лица деформируется и приобретает черты, отличные от человеческих… после того, как жесткая шерсть прорывается через каждую пору кожи, а сердце словно переживает свой разрыв — вот тогда легкие наполняются новым дыханием. Вокруг просыпаются звуки, запахи, цвета и формы, недоступные обыкновенным людям. Органы человеческих чувств попросту взорвались бы от яркости ощущений, мозг сошел бы с ума, обрабатывая их, потому что язык настолько сильных чувств может понимать только тот, кто един с дикой природой.

…поэтому боль и сила — неразделимы. Боль и сила. Альфа и Омега волка.

Они путешествуют по ночам.

Вдоль дороги, что прорезает под молчаливыми звездами и бдительно-настороженным лунным светом огромные поля пшеницы и подсолнечника с человеческий рост, движется караван запряженных лошадьми цыганских повозок, несмазанные крепления которых тоскливо скрипят при каждом шаге. Они проходят через города, деревни и даже небольшие поселки, которые погружаются в сон на закате. Они поднимают пыль, и та, блистая и переливаясь в лунном свете, подобно бриллиантам, вновь оседает на русскую землю. Они будут идти, пока распорядитель цирка, белобородый Громелко, не решит остановить свою повозку, что маячит впереди, выбрав удобную точку между парой или более поселений, жители которых не видели цирка с тех самых пор, как казак заточил свою шашку о кроваво-красный камень. Именно там Громелко своим крючковатым носом втянет запах летнего ветра, и, если ветер будет правильным, он с удовольствием сообщит своей многострадальной жене: Это наш дом на сегодняшнюю ночь!