— На вашем языке это значит: «Прохожий По Двум Мирам».
— Вы прекрасно говорите по-английски.
— Спасибо. Этот язык нелегок в изучении. У меня все еще бывают трудности. Но здесь я говорю лучше всех, вот почему мне и позволено остаться. — Он напряженно улыбнулся — на иссушенном лице улыбка казалась гримасой. — Я в Лондоне сошел с ума. Понимаете?
Мэтью не понимал, но решил эту тему не развивать. Он наклонился и поставил чашку рядом с очагом. Не слишком близко, а то вдруг взорвется.
— Мне нужно найти моего друга.
— Вам нужно что-то сделать с руками. Иначе завтра вы ими не будете владеть.
— Моего друга, — повторил Мэтью. — Если он умрет…
Он не договорил. Но Прохожий-По-Двум-Мирам, глядя в упор черными суровыми глазами, так просто отпускать его не собирался.
— Если он умрет — то что?
— Если он умрет, виноват буду я.
— Каким образом?
— Мы везли арестанта в Нью-Йорк из Вестервика. Это был очень опасный человек по фамилии Слотер. Из-за одной вещи, которую я сделал… или точнее не сделал, Слотеру удалось ранить моего друга и сбежать. — Мэтью провел рукой по волосам, едва ощущая покалывания содранной кожей. — Он убийца. Подумать страшно, что он способен натворить.
Прохожий кивнул с бесстрастным лицом.
— Тогда скажите мне, о ком вы более всего горюете? О себе — из-за вашей ошибки, о вашем друге — из-за его ранения, или о других?
— О каких других?
— Ни в чем не повинных, — ответил Прохожий. — Тех, которых этот ваш Слотер может убить.
И вот это оно и было. Главная правда, суть страдания Мэтью, проницательно открытая человеком, которого в Нью-Йорке назвали бы дикарем. Потому что Мэтью еще по пути в деревню из Форт-Лоренса понял, что смерть Грейтхауза будет лишь первой в цепи многих от рук Слотера. Он проклинал свои глупость и жадность, мелочность и тщеславие. Проклинал черный кожаный мешок с печатью в виде осьминога, и проклинал золото, что так ярко блеснуло ему в глаза там, в усадьбе Чепела. У него было чувство, будто он угодил в капкан, расставленный так уверенно, как если бы это запланировал профессор Фелл. В такие ловушки, понял теперь Мэтью, попасть очень легко, но адски дорого приходится платить за то, чтобы из них выбраться.
А еще он понял, что если хочет выбраться из этого капкана, то свой долг Сатане должен заплатить сам.
Он спохватился, поймав себя на том, что рассматривает охотничьи орудия Прохожего: заостренные копья, луки, колчаны со стрелами.
— Вы хороший охотник? — спросил Мэтью.
— Себя прокормить могу, и… как это говорится? Вношу свой вклад.
Мэтью кивнул. Потом повернулся, посмотрел Прохожему в глаза:
— А на человека вам охотиться приходилось?
— На человека? — повторил Прохожий пустым голосом.
— Приходилось? Или… смысл моего вопроса: могли бы?
Прохожий глядел на дрожащий язык пламени.
— Важно не «мог бы», а «стал бы». Я бы мог, но я не стал бы. А вы не смогли бы, потому что еще до восхода солнца боль заставит вас отказаться от этой мысли.
— У меня руки в порядке.
— Я о ногах. Вы вошли, хромая.
— Порезаны слегка, но это не важно.
И снова улыбка-гримаса исказила лицо индейца.
— Ох вы, англичане! Вечно сражаетесь со всем, что вас окружает, даже с собственным духом и телом! Не умеете перерезать веревку до того, как она вас задушит, не умеете обойти зыбучий песок, лежащий прямо на виду. Все вокруг вы хотите подчинить своим путям, даже если оно вас уничтожит. Победить, даже если победа ведет к вашей гибели. Не мало ли смерти вам было для одного дня, Мэтью Корбетт?
— Я не мертвый, я живой. И собираюсь пока таким остаться.
— Как и я. Но у меня есть подозрение, что человек, которого вы желаете поймать, с той же силой не желает быть пойманным, и у него третий глаз убийцы вырос на затылке. Кроме того, вы даже не знаете, в каком направлении он двинулся.
— Потому-то мне и нужны вы. Человек, умеющий читать следы.
Прохожий поднес руку к лицу и покачал головой с таким видом, будто идея настолько смехотворна, что ему приходится прикрывать лицо, чтобы Мэтью не стало стыдно при виде презрительной усмешки.
Мэтью почувствовал, как заполоскалась на ветру его решимость, но не мог оставить дела, не попытавшись еще раз.
— Я его должен вернуть, как вы не понимаете? Одному Богу известно, что он там натворит. И вся пролитая кровь будет на моей совести. Вы меня слушаете?
— Слушаю, — сказал Прохожий, все так же прикрываясь рукой, — но не очень хорошо слышу.
— Тогда услышьте вот что: у меня есть деньги. Не с собой, но я вам их доставлю. Золотые монеты. На сумму восемьдесят фунтов. Если вы мне поможете найти Слотера и поймать его, они все ваши.
Прохожий какое-то время молчал. Потом хмыкнул и опустил руку. Посмотрел на Мэтью, сощурившись, как может смотреть человек на самого глупого из дураков.
— Восемьдесят фунтов. Это же очень большие деньги получаются, да? С такими деньгами я буду самым богатым сумасшедшим в этой деревне. И на что же мне их потратить? Дайте-ка подумать. Могу купить луну и привезти ее на землю, чтобы она мне колыбельные ночью пела. Нет-нет, лучше купить солнце, и пусть освещает мне путь друг с горячим сердцем. Или нет, куплю-ка я себе ветер, или воду, или землю, что под ногами. Да я мог бы купить себе нового себя и прохаживаться в английской одежде по улицам вашего великого города… Нет, я понял! Я куплю само время, реку ночей и дней, и прикажу ей нести меня вспять в моей пироге, до той поры, пока меня не забрали от моего народа, не повезли через водную бездну в вашу страну, где я стал безумцем. Да, вот теперь мы договорились, Мэтью Корбетт! Если вы можете обещать, что восемьдесят фунтов золотом вернут мне здравый рассудок, и я стану мыслить, как мыслил когда-то. Потому что больше ничего не желаю я в этом мире, а без здравого рассудка есть одна дорога, которую я не преодолею, и это — небесный путь, когда я умру. Итак… вы привезли перо и бумагу, чтобы написать договор, или же он будет написан на дыме?
Он протянул руку к очагу, и струйки дыма побежали меж его пальцев к дыре в крыше.
Мэтью не ответил, и снова Прохожий стал смотреть на язычки пламени, будто они могли уверить его в том, что он жаждал услышать. Но Мэтью не сдавался. Слово «время» напомнило ему, что еще один козырь у него припасен.
Он полез в карман жилета и достал кожаный чехол с серебряными часами. Открыл — и выпали кусочки стекла. Он увидел, что часы разбиты — наверное, когда он падал на землю, и если они не остановились тогда, то уж точно погружение в колодец им на пользу не пошло. Время остановилось в десять ноль семь.
— Они сломаны, — сказал Мэтью в ответ на взгляд Прохожего, — но серебро должно чего-то стоить. Их я могу отдать вам прямо сейчас, а золото потом, если вы мне поможете.
Прохожий протянул ладонь, Мэтью положил в нее часы. Прохожий пододвинул их к себе и молча смотрел на неподвижные стрелки.
С едким намеком на иронию он сказал:
— Никогда бы не поверил, но теперь вижу: для англичанина время иногда останавливается.
Таинственное замечание, подумал Мэтью. Для индейца оно наверняка что-то значит, но другим не постичь.
Через несколько секунд послышалось постукивание — кто-то стучал палкой по боковой стене жилища Прохожего. Чей-то голос что-то сказал, и тогда Прохожий встал, подошел к входу, отодвинул шкуру и перемолвился несколькими словами со стариком, у которого морщинистое лицо почти полностью покрывали вылинявшие от времени татуировки. Внимательно выслушав, Прохожий кивнул и сказал Мэтью:
— Ваш друг умер.
Глава 16
— Фактически, — продолжал Прохожий, пока у Мэтью сердце будто перестало биться, — ваш друг умер дважды. И оба раза сестры милосердия сумели пением вернуть его душу в тело, но они считают, что душа лучше поймет, если вы поговорите с ней на вашем языке. Еще они говорят, что он очень сильный человек, и это хорошо. Идите со Старым Сухим Пеплом, он вас туда отведет.