Он сделал еще один шаг. Потом третий. Хоть и с большим трудом, он все же шел.

Михаил Галатинов шел вперед; в серебристом свете луны его нагое тело казалось поразительно бледным, и он вошел в западный туннель, оставаясь человеком.

Майкл услышал гудок паровоза. Может быть, решил вернуться, чтобы вновь потягаться с ним силами? Если так, то на этот раз победителем окажется паровоз. Все тело, каждая косточка в нем нестерпимо болели, голова была готова расколоться на части. Гудок паровоза смолк. Майкл вглядывался в темноту, но так ничего и не увидел. И куда девалась луна? Она ведь только что была здесь, разве нет?

Послышался тихий стук. Потом снова.

— Барон! Вы уже проснулись?

Человеческий голос. Говорит по-немецки. Майкл открыл глаза. Над головой был потолок, обшитый темным полированным деревом.

— Барон! Вы позволите мне войти? — На этот раз стук был настойчивее. Повернулась ручка, и открылась узкая дверь. Майкл поднял голову, чувствуя сильную боль в висках. — А! Вы уже проснулись! — мило улыбаясь, сказал вошедший. Это был худой, совершенно лысый человек с аккуратно подстриженными светлыми усами. На нем был костюм в крапинку и красный бархатный жилет. Вокруг него все сияло красным светом, как будто он стоял на краю открытой топки. — Герр Сэндлер надеется, что вы составите ему компанию за завтраком.

Майкл медленно сел. Голова его гудела, словно чертова наковальня. И каким же это молотом ее так охаживали? Он вспомнил о черной резиновой дубинке; это, должно быть, ее удары так сильно повлияли на его способность держать равновесие и на слух, потому что шум в ушах не утихал и вся комната продолжала мерно покачиваться.

— Завтрак подадут через четверть часа, — любезно объявил человек в дверях. — Что вы предпочитаете: яблочный сок или сок грейпфрута?

— Что это за место?

Еще раньше он понял, что сидит на кровати. Воротничок рубашки был расстегнут, узел белой «бабочки» ослаблен, расшнурованные ботинки стояли на полу. Они выглядели так, как будто их только что начистили. Комната — крохотный, тесный закуток — вмещала в себя стул, обтянутый коричневой кожей, и стол, на котором стояла белая миска с водой. То место, где должно находиться окно, было закрыто железным щитом. Он снова услышал паровозный гудок: высокий, пронзительный звук доносился откуда-то спереди. Ну вот, теперь он знает, где он и почему комната качается, но вот только куда направляется этот поезд?

— Герр Сэндлер ждет вас, — сказал человек в дверях.

Майкл заметил легкое движение позади него. В коридоре, там, где из щелки между занавесками на окнах выбивался алый свет, стоял солдат с пистолетом.

«Черт возьми, что здесь происходит?» — недоумевал Майкл. Немного поразмыслив, он решил, что благоразумнее всего будет играть отведенную ему роль и дальше.

— Прикажите принести яблочный сок, — сказал он, опуская ноги на пол. Он медленно встал с кровати. Ноги слушались.

— Да, сэр. — Человек — скорее всего, это был дворецкий — двинулся к двери.

— И еще, — сказал Майкл, — кофе. Черный, без сахара. И три яйца.

— Да, господин.

— Хорошо. Три яйца в скорлупе.

По лицу человека в дверях было видно, что он не понял последней просьбы.

— Извините, что?

— Три яйца. Сырые. В скорлупе. Вам это понятно?

— Да, сэр. Вполне. — Он попятился к двери и плотно прикрыл ее за собой.

Майкл подошел к железному щиту на окне и попытался подсунуть под него пальцы. Бесполезно. Щит прочно держался на железных засовах. Он нашел свисавший со стены шнур и, дернув за него, включил лампу в круглом белом абажуре на потолке. В шкафу висел его темно-серый пиджак с лацканами из черного бархата, но никаких других вещей в нем не оказалось. Он снова окинул взглядом тесную комнату. Спартанская обстановка. Тюрьма на колесах. Разумеется, солдат в коридоре караулил его. И сколько солдат помимо него ехало в этом поезде, если они были здесь вообще? Как далеко они отъехали от Берлина? Где сейчас Чесна и Мышонок? Он не имел никакого представления, сколько времени прошло с момента нападения, но не сомневался, что всего несколько часов. Итак, если сейчас только встает солнце, значит, вечеринка в «Бримстоне» происходила вчера вечером. Интересно, знает ли уже Сэндлер, что осталось от его сокола? А с другой стороны, если он, как особо опасный шпион, едет сейчас на допрос в гестапо, то почему тогда дворецкий обращается к нему не иначе как «барон»?

Вопросы, вопросы. Пока что ни на один из них невозможно дать ответ. Подойдя к столу, Майкл зачерпнул пригоршню воды из миски и протер лицо. Рядом висело чистое белое полотенце, и он вытерся. Затем сделал несколько глотков. Рядом на стене висело зеркало. Майкл, посмотрел на свое отражение. Белки глаз слегка покраснели, но других заметных следов от удара дубинкой не осталось. Он нащупал у себя на голове две шишки: одну — немного повыше виска и вторую — на затылке. Каждый из этих ударов мог быть смертельным, но они, видимо, наносились расчетливо, вполсилы. А это значит, что Сэндлеру — или еще кому-то кроме него — он нужен был живым.

Глаза все еще застилал туман. Нужно поскорее прийти в себя, неизвестно, какие испытания ожидают его впереди. Прошлым вечером в саду «Рейхкронена» он совершил большую ошибку, не обратив внимания на то, что говорило ему природное чутье. Ему следовало сразу же насторожиться, когда стало ясно, что Сэндлер притворяется пьяным, и уж конечно, тогда он вовремя услышал бы шаги у себя за спиной. Что же, это будет хорошим уроком на будущее. В следующий раз он уже не станет столь недооценивать Гарри Сэндлера.

Он застегнул пуговицу на воротничке рубашки и завязал «бабочку». Не стоит выходить к завтраку в непрезентабельном виде. Он вспомнил о фотографиях в номере у полковника Джерека Блока, истерзанные лица жертв какой-то ужасной по своей жестокости программы испытаний на норвежском острове Скарпа. А что знает Сэндлер о новом проекте доктора Хильдебранда? Или о «Железном кулаке» и трудах Франкевитца, рисовавшего следы от пуль на зеленом металле? Самое время выяснить это.

Майкл достал из шкафа пиджак и надел его. Затем, глядя на себя в зеркало, поправил галстук и, глубоко и решительно вздохнув, открыл дверь.

Дожидавшийся в коридоре солдат немедленно выхватил «люгер» из кобуры и направил его в лицо Майклу.

Сдержанно улыбнувшись, Майкл поднял руки и пошевелил растопыренными пальцами.

— Я чист, — сказал он.

— Туда. — Солдат взмахнул пистолетом, указывая налево, и Майкл пошел вдоль покачивающегося коридора, а солдат шел в нескольких шагах позади.

В вагоне было еще несколько купе, каждое из которых было примерно такого же размера, как и то, что занимал Майкл. На вагон для перевозки заключенных не похоже, слишком уж чисто. Блестели полировкой деревянные панели стен, медные ручки ярко начищены. И все же здесь пахло плесенью: это был стойкий, невыветриваемый запах пота и страха. Что бы ни происходило в этом поезде, это было далеко не так безобидно.

Второй солдат с «люгером» дожидался у раскрытой двери в следующий вагон. Майклу дали жестом понять, чтобы он не останавливался. Переступив порог, Майкл остановился, не ожидая увидеть подобной роскоши.

Это был богато обставленный вагон-ресторан, потолок и стены которого были отделаны темным палисандровым деревом, а пол застелен золотисто-красным персидским ковром. С потолка спускалась люстра, а стены украшали светильники. Под люстрой стоял стол, накрытый белой скатертью, за которым сидел радушный хозяин, пригласивший Майкла на завтрак.

— А! Доброе утро, барон! — Широко улыбаясь, Гарри Сэндлер встал из-за стола. Он выглядел хорошо отдохнувшим; на нем был красный шелковый халат с его инициалами, вышитыми готическими буквами на груди. — Прошу вас, составьте мне компанию!

Майкл бросил быстрый взгляд через плечо. Один из солдат вошел вслед за ним и встал у двери, не выпуская из рук «люгер». Майкл подошел к столу и занял место напротив Сэндлера, там, где специально для него был поставлен еще один прибор — вся посуда была темно-голубого фарфора. Сэндлер вернулся за стол.