Непривычная к комплиментам, она пожала плечами.

— Я не часто так одеваюсь.

— Я тоже.

На нем была накрахмаленная белая рубашка, серый костюм и новенький полосатый галстук с жемчужной заколкой, которую Камилла дала ему «на счастье». Он еще раз взглянул на третий ярус. Адама еще не было. Оркестр настраивал инструменты. Чего только не могло произойти! Гестаповцы могли залезть в пальто, когда он пришел на работу. Записка могла выпасть. Адам мог повесить пальто, не заглянув в карман. «Да ладно, — говорил себе Майкл. — Сиди и жди».

Свет в зале потускнел. Тяжелый красный занавес раздвинулся, и на сцене развернулась история Флории Тоски, поведанная Пуччини. К концу второго акта, когда Тоска заколола своего мучителя кинжалом, Адам все еще не появился в ложе.

«Проклятье! — подумал Майкл. — Он знает, что за ним следят».

Может быть, он по какой-то причине решил не приходить. Начался третий акт, сцена в тюрьме. Минуты бежали, и тут Майкл почувствовал, что пальцы Габи сжали его руку.

Он понял: Адам появился.

— В ложу кто-то вошел, — прошептала она ему, приблизив лицо. Он почувствовал сладкий запах сидра. — Лица его не видно.

Майкл подождал секунду, затем взглянул наверх и увидел сидящую фигуру.

— Я иду, — прошептал он. — Жди меня здесь.

— Нет, я пойду с тобой.

— Ш-ш-ш! — гневно зашептали сзади.

— Жди меня здесь, — повторил Майкл. — Я вернусь сразу же, как смогу. Если что-нибудь случится, уходи.

Габи не успела возразить: он нагнулся и поцеловал ее в губы. Поцелуй был как удар тока. Майкл вышел в проход и покинул зал. Габи смотрела на сцену, но ничего не видела и не слышала.

Майкл поднялся по широкой лестнице. Коридорный, молодой человек в белом жакете, черных брюках и белых перчатках, дежурил на третьем этаже.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он Майкла.

— Спасибо. Я должен встретиться с другом. — Майкл постучал в дверь ложи номер шесть. Дверь открылась.

В ложе был Адам. В глазах за круглыми очками стоял ужас.

— За мной следят, — сказал он дрожащим голосом. — Они здесь повсюду.

Майкл вошел в ложу и запер дверь на задвижку.

— У нас нет времени. Что вы можете сообщить?

— Одну минуту. — Он поднял бледную руку с тонкими длинными пальцами. — Откуда я знаю… что вы не один из них?

— Я бы мог назвать имена людей, с которыми вы встречались в Лондоне, но нужно ли это? Вам придется мне довериться. Если нет, мы забудем все это и мне придется вернуться назад через Ла-Манш.

— Простите. Но я не верю никому. Никому.

— Придется поверить мне, — сказал Майкл.

Адам опустился в кресло, обитое красным бархатом. Он склонил голову и провел дрожащей рукой по лицу. Лицо у него изможденное, казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Внизу, на сцене, Каварадосси выводили из камеры на расстрел.

— О боже! — прошептал Адам. Он посмотрел на Майкла и глубоко вздохнул. — Тео фон Франкевитц, — начал Адам. — Вы знаете, кто он?

— Малоизвестный художник из Берлина.

— Да, он… он мой друг. В феврале ему поручили специальную работу. Эсэсовский полковник по имени Джерек Блок, который был ранее комендантом.

— Концентрационного лагеря в Фалькенхаузене, с мая по декабрь тысяча девятьсот сорок третьего года, — перебил его Майкл. — Я читал досье Блока. То малое, что было в нем. Там было сказано только, что Джереку Блоку сорок семь лет, что он родился в немецкой военно-аристократической семье и что он фанатик-нацист. Фотографии не было.

Майкла все время мучил вопрос: Блока видели в Берлине с Гарри Сэндлером. Какая связь между ними и какое отношение этот охотник на крупного зверя имел к данному делу?

— Продолжайте.

— Тео посадили в самолет с завязанными глазами; самолет летел на запад. Он это определил по свету солнца. Художники разбираются в таких вещах. С ним был Блок и несколько других эсэсовцев. Когда они приземлились, Тео ощутил запах моря. Его отвели в ангар. Там он пробыл более двух недель, в течение которых рисовал красками.

— Рисовал? — Майкл отошел в глубь ложи, чтобы его не было видно из зала. — И что он рисовал?

— Отверстия от пуль. Больше чем две недели он рисовал отверстия от пуль на металлических листах. Эти листы были частью чего-то большего: в них были отверстия для клепки, и листы были покрашены в оливково-зеленый цвет. Тео пришлось также рисовать куски стекла. Следы пуль на стекле и стали должны были иметь форму направленного следа. Когда Тео закончил, Блоку не понравилось, как он разрисовал стекло, и ему пришлось его перерисовывать. А потом они доставили Тео обратно в Берлин.

— Хорошо. Ваш друг разрисовывал металлические листы и стекло. Но что это может означать?

— Не знаю, но это заботит меня. — Он провел по губам тыльной стороной ладони. — Немцы знают, что предстоит высадка союзников. Для чего они тратят время на то, чтобы рисовать пулевые отверстия на зеленых металлических листах? И еще одно: когда Тео рисовал, Блок показывал его работу другому немцу. Блок называл его «доктор Хильдебранд». Вы знаете это имя?

Майкл, покачал головой. На сцене солдаты заряжали мушкеты.

— Отец Хильдебранда был создателем химического оружия, которое немцы использовали в Первую мировую войну, — сказал Адам. — Сын, как и отец, владеет компанией по производству химикатов, и он — ярый пропагандист использования химического и бактериологического оружия. Если Хильдебранд работает над чем-то, это может быть использовано против высадки союзников.

Майклу сделалось тошно. Если во время высадки немцы применят снаряды с химическим оружием, погибнут тысячи солдат, и, если операция не удастся, она будет отложена на годы — время, достаточное для того, чтобы Гитлер укрепил «Атлантический вал» и создал оружие нового поколения.

— Но я не понимаю, при чем тут Франкевитц?

— Я тоже не понимаю. С тех пор как немцы нашли и разбили мое радио, я лишен источников информации. Но я чувствую, что тут необходимо разобраться. Если нет… — Он не закончил фразы, но Майкл понял. — Тео случайно слышал разговор между Блоком и Хильдебрандом. Они дважды упомянули «Железный кулак».

— Железный кулак, — повторил Майкл.

Кто-то постучал в дверь. Адам вскочил с кресла. На сцене солдаты подняли мушкеты, оркестр играл траурную мелодию, а Каварадосси приготовился к смерти.

— Мсье! — Это был голос коридорного. — Вам послание.

По голосу коридорного Майкл понял, что он не один. Это послание — приглашение в гестапо.

— Вставайте, — сказал он Адаму.

Адам встал, но дверь в ложу уже вышибло чье-то могучее плечо; в этот момент на сцене раздался залп, и Каварадосси упал. Звуки залпа на сцене заглушили шум сломанной двери. Двое в мундирах гестапо ворвались в ложу. У первого в руке был маузер.

Майкл ударил его по черепу кастетом. Тот отлетел назад, успев нажать на спуск. Пуля пролетела над плечом Майкла. Майкл ухватил немца за кисть, взвалил на плечо, шагнул к барьеру ложи и швырнул вниз.

Немец летел пятнадцать метров и визжал, пока не грохнулся в партер. Оркестр остановился в замешательстве, певица на сцене безуспешно пыталась довести свою арию до конца.

Майкл твердо решил, что этот эпизод не должен стать его лебединой песней. Второй гестаповец потянулся к карману плаща, но не успел — Майкл ударом кулака разбил ему лицо. Следующий удар перебил ему глотку. Гестаповец рухнул на спину. Но в дверь ложи рвались еще двое — человек в клетчатом костюме с «люгером» в руках и за ним — солдат с пистолетом. Майкл крикнул Адаму:

— Лезь ко мне на спину!

Адам обхватил Майкла и повис на нем. Он весил не более пятидесяти килограммов. Майкл видел: вошедший понял, что сейчас будет, и вытаращил глаза.

У Майкла не было желания повторить путь первого гестаповца от балкона до партера; его пальцы вцепились в узорчатую колонну рядом с ложей. Он напряг все силы, чтобы взобраться по ней на верхний ярус. Снизу доносились вопли и визг. Даже примадонна закричала то ли от ужаса, то ли от негодования. Майкл карабкался наверх, цепляясь за все, что попадало под руку. Сердце его бешено билось, но он не терял хладнокровия — все, чему суждено произойти, должно было решиться очень скоро.