— Я давно стал презирать тупую власть, — продолжил Лэш. — В течение многих лет я наблюдал, как жалкие мелкие людишки разрушают большие — и даже великие — идеи. Будь моя воля, я бы всех их бросил в эту яму, и, уверен, тем самым сделал бы одолжение и Лондону, и всему миру. От препятствий на пути прогресса нужно нещадно избавляться! — Он сделал небольшую паузу, прежде чем заговорить вновь. — Как я понимаю, каждый из вас, дамы и господа, в какой-то момент сталкивался с представителями тупой власти. Это могли быть как порочные законники, так и порочная знать. Можете вложить свой гнев в предстоящее зрелище. Знайте, мы мстим за всех вас! К тому же… — он чуть помедлил, — у меня есть компаньон, которому нужно… скажем так… время от времени выражать себя, поэтому вот уже несколько лет эта яма пользуется спросом. Для моего компаньона это возможность выпустить пар, и я уверен, что все вы насладитесь этим зрелищем. — Он махнул рукой в сторону слуг. Тот, что с барабаном, начал отбивать ровный ритм ладонью, а другой заиграл на свирели странную мелодию.

— Я отдаю тебя животному, таящемуся внутри Элизабет Маллой, — церемониально произнес Лэш, — на этой арене известной как Дикарка Лиззи.

Один из охранников, как по команде, открыл дверь в яму.

Прошло несколько секунд под аккомпанемент барабанного боя и странной мелодии. Внезапно перед зрителями предстала совершенно обнаженная Элизабет Маллой. В свете фонарей ее гибкое пропитанное маслом тело блестело и переливалось, подчеркивая изгибы. Ее глаза утопали в лужицах темно-фиолетового грима, черные линии очерчивали контуры ее лица, создавая иллюзию раскрашенной куклы. Когда она оценивающе посмотрела на подвешенного пленника, ошеломленному Мэтью показалось, что в ее глазах вспыхнула красная искра, словно трутница, готовая вот-вот вспыхнуть.

Она сняла элегантные перчатки, которые, как она пояснила чуть ранее, были ее модным аксессуаром, но заменила их перчатками до локтей другого рода.

Они были сделаны из черной кожи и оканчивались длинными изогнутыми когтями из отливающей синим стали.

Дикарка Лиззи двинулась к беспомощному констеблю, и Мэтью понял, что сейчас станет свидетелем убийства в масштабах, превосходящих все мыслимые ужасы.

Существо, притворявшееся скромной хозяйкой вечера, исчезло. На ее месте появилась еще одна убийца, которую можно было добавить в тот зловещий список. Не теряя времени, Дикарка Лиззи приступила к демонстрации своих талантов.

Когда барабанная дробь и свист возобновились, проигрывая свою странную карнавальную песнь, Дикарка Лиззи начала скользящей походкой вышагивать вокруг закованного констебля, и каждое ее движение, казалось, попадало в ритм барабана. Затем, когда круг был завершен — словно дикое животное, выискавшее лучшее место для атаки, — она прыгнула на свою жертву и обвилась вокруг нее узлом. Ее маленькие груди прижались к мужской груди с поседевшими волосами, и она принялась лизать ему лицо, пока ее ноги, подобно смертельным тискам, сжимали его бедра. Смертельные когти на ее руках нашли свою цель и вцепились в его плечи, царапая их, но пока не очень глубоко. Цепи нещадно громыхали, пока жертва молила о пощаде. Кто-то на галерее рассмеялся. Мэтью решил не смотреть, кто это был, потому что чувствовал, что каждый из присутствующих едва сдерживает свое садистское ликование, рождающееся в черном сердце. Каждый из этих людей был не менее жестоким, чем Самсон Лэш или Кардинал Блэк.

Дикарка Лиззи взобралась на пленника, подтянувшись на цепях, и ее острые когти на перчатках ударом высекли искры из железа. Она стояла прямо на плечах констебля и раскачивала его тело из стороны в сторону в ритм барабана. Снова спустившись, она несколько секунд вглядывалась в лицо жертвы, что, как понял Мэтью, было демонстрацией мрачного триумфа демонов, которые сейчас руководили Элизабет Маллой.

Мужчина застонал:

— Нет… прошу… нет…

А затем с драматическим взмахом рук ее лезвия на всю длину впились в плечи жертвы.

Мэтью не имел права зажать уши, чтобы не слышать жуткого крика боли. Объятый ужасом он понимал, что Дикарка Лиззи пока только играет с мужчиной, поэтому порезы были не смертельными и почти не кровоточили. Клинки ласкали его лицо, бродили по его лбу и расчесывали поседевшие волосы. Мэтью бросил быстрый взгляд на Джулиана, но выражение его лица было непроницаемым. Мэтью невольно задумался, не был ли плохой человек хоть немного заинтригован этим жутким танцем смерти.

Дикарка продолжала извиваться на констебле в уродливой пародии на сексуальную близость. Когти касались его то тут, то там, не нанося смертельных ран, а лишь выбивая из жертвы беспомощные крики. Мэтью подумал, что, может, стоит попытаться спасти жизнь констебля… но как? Это было невозможно! Нет, у него не было иного выхода, кроме как просто смотреть на это зверство. Остальные зрители в свою очередь наклонялись вперед, поближе к яме, чтобы разглядеть все подробности.

Вдруг Дикарка Лиззи, оправдывая свое имя, подобно кровожадному зверю, вонзила когти в бока мужчины, а затем потянула свои смертоносные перчатки вверх, к его подмышкам. Ей оказалось этого мало, и она проделала это снова — медленно и методично. Наконец, когти оставили бока констебля в покое… и метнулись к его лицу. За две секунды они оторвали несколько кусков плоти, и алая кровь под аккомпанемент уже даже не криков, а беспомощного скулежа, начала ручьями змеиться по его коже. Лиззи прижалась к кровоточащему телу, снова обхватив ногами бедра констебля, и — в такт барабану и жуткой мелодии свирели — она начала сдирать кожу со спины несчастного длинными медленными движениями.

Сходя с ума от боли, скованный констебль попытался укусить ее за нос или щеку, но Дикарка была слишком быстра для него, ее голова легко уходила от его атак в сторону, и в какой-то момент Мэтью разглядел жуткую улыбку на ее искривленных губах.

Наигравшись, когти в полной мере принялись за работу. Дикарка Лиззи была настолько быстра, что движения ее казались размытыми. Теперь Мэтью понял, почему ее предплечья были такими мускулистыми: если вдуматься, подобное убийство было тяжким трудом, однако Лиззи умудрялась проделывать всё так, что оно выглядело легко.

Прямо на глазах Мэтью констебля разрывали на куски. И хотя тело его яростно сопротивлялось, гремя цепями, сбросить с себя Дикарку у него никак не получалось. Его рваные крики заполнили комнату, но пощады ждать было неоткуда. Он был обречен. Кровь смешивалась с землей под его ногами и превращалась в грязь, а сам констебль был всего в нескольких минутах от того, чтобы стать призраком.

Несколько минут? Нет, вряд ли так долго.

Когти пересекли грудь мужчины, проникая глубоко в плоть. В воздухе клубился кровавый туман. От запаха пота и разорванной плоти Мэтью ощутил пульсацию в висках, а живот его скрутили спазмы. Должно быть, он вздрогнул, борясь с дурнотой, потому что внезапно рука Джулиана сжала его предплечье железной хваткой, и пока он вглядывался в раскрашенное лицо плохого человека, Джулиан одними губами произнес:

— Нет.

Дикарка Лиззи оттолкнула умирающего. Она отступила от него на несколько шагов, чтобы полюбоваться своей работой. Голова ее склонилась набок в жутком созерцании.

А затем — как художник, стремящийся добавить завершающий штрих к своей работе, — она бросилась обратно. Удары обрушились на жертву дождем, куски мяса и струи крови взмывали в воздух, пока Дикарка не вскрыла своей жертве живот, обнажив все оттеки синего, красного и розового, которые скрывало тело. В процессе кто-то — Монтегю? — несдержанно вскрикнул от восторга, выражая благодарность и восхищение художнице. Выпотрошенное тело констебля продолжало биться и извиваться, рот его раскрылся, а глаза непонимающе уставились на полость, зиявшую в животе. На Мэтью обрушилось осознание, что сейчас сердце этого человека совершает последние удары. Он перевел взгляд на пол, сфокусировавшись на своих сапогах. Под прусскими белилами его лицо пылало от стыда.