Роланд поднял руку и ударил снова. Но кость не отошла. Роланд ударил третий раз, и четвертый, сильнее и сильнее. Он слышал, как одноглазый горбун кричал поторапливаться, но Маклин молчал. Роланд высвободил топор и ударил пятый раз. Теперь пошла кровь, но сухожилия все еще не отделялись. Роланд начал колотить топором без передышки, лицо Маклина стало желто-белым, губы посерели, как пыль на кладбище.

Нужно было закончить прежде, чем кровь захлещет, как из шланга. Когда это случится, знал Роланд, король умрет. Он поднял топор над головой, плечи задрожали от напряжения, и вдруг это больше не был топор для мяса, это был священный топор, а сам он был сэр Роланд Рыцарь Короля, предназначением которого было освободить попавшего в западню короля из подземелья. Он был единственный из целого королевства, кто мог это сделать, и этот момент принадлежал ему.

Сила славных деяний билась в нем, и, когда он опустил сверкающий священный топор, он услышал свой собственный крик, хриплый, почти нечеловеческий.

Кость затрещала. Жилы отделились от силы удара священного топора. И тут Король скорчился, и страшный кровавый предмет, снаружи похожий на губку, отскочил в лицо Роланду. Кровь брызнула на его щеки и лоб, чуть не ослепив его.

— Прижигай, — орал Уорнер.

Роланд прижал факел к кровоточащему губчатому предмету, он дернулся от него, но Роланд вцепился в него и прижал, в то время как Маклин дико задергался. Он придавил факел к ране в том месте, где была кисть полковника Маклина. Роланд словно загипнотизированный смотрел, как обгорал в пламени обрубок, как рана чернела и сморщивалась, слышал шипенье крови Маклина. Тело Маклина непроизвольно билось, глаза полковника закатились, но Роланд повис на раненой руке. Он чувствовал запах крови и горелого мяса, втягивал его глубоко в себя как душеочищающий фимиам и продолжал прижигать рану, прижимая огонь к мясу. Наконец Маклин перестал дергаться, изо рта его вырвался низкий стон, как из глотки раненого зверя.

— Довольно, — позвал Уорнер. — То, что надо.

Роланд был загипнотизирован видом плавящейся плоти. Оторванный рукав куртки Маклина загорелся, и дым стал подниматься по стенкам ямы.

— Достаточно, — закричал Уорнер. — Малый никак не остановится! Роланд, черт побери, достаточно!

На этот раз голос мужчины рывком вернул его к действительности. Роланд выпустил руку полковника и увидел, что обрубок обгорел до черноты и блеска, как будто его покрыли смолой. Языки огня на рукаве куртки Маклина стихали. Все кончено, — подумал Роланд. Все кончено. Он сбил пламя с головни ударами о стену ямы и после этого бросил его.

— Я сейчас найду какую-нибудь веревку, чтобы вытащить вас, — позвал Уорнер. — Как вы там?

Роланду не хотелось отвечать. Свет Уорнера пропал, и Роланд остался во тьме. Он слышал хриплое дыхание полковника и перелез через труп, который лежал, зажатый между ними, пока его спина не уперлась в камень, потом вытянул ноги и положил священный топор рядом с собой. На его забрызганном кровью лице застыла улыбка, но глаза были расширившимися от шока.

Полковник застонал и пробормотал что-то, чего Роланд ничего не понял. Потом он сказал еще раз, голос его был сдавленный от боли. — Возьми себя в руки. — Пауза и снова: — Возьми себя в руки… Возьми себя в руки, солдат… — Голос был иступленным, стал громче, а затем упал до шепота. — Возьми себя в руки…

Да, сэр…

Каждый кусочек…

Да, сэр…

Да, сэр. — Голос полковника стал звучать как у ребёнка, забившегося в угол от порки. — Да, сэр, пожалуйста…

Да, сэр…

Да, сэр… — Закончилось это звуком, бывшим нечто средним между стоном и судорожным рыданием.

Роланд внимательно вслушивался. Эта не был голос триумфатора, героя войны, он звучал скорее как у кланяющегося просителя, и Роланд изумился тому, что скрывалось в сознании Короля. Король не может умолять, подумал он. Даже в страшном кошмаре. Королю опасно выказывать свою слабость.

Позже, Роланд не знал на сколько, что-то ткнуло его в колено. Он пощупал во тьме и коснулся руки. Маклин пришёл в сознание.

— Я перед тобой в долгу, — сказал полковник Маклин, и теперь его голос опять звучал как голос истинного героя войны.

Роланд не ответил, но его осенило, что ему понадобится чья-либо защита, чтобы пережить все, что предстоит. Его мать и отец, скорее всего, погибли, а их тела исчезли навсегда. Ему понадобится щит против будущих опасностей, не только в Земляном Доме, но и вне его, это в том случае, сказал он себе, если они когда либо вообще увидят опять внешний мир. Но он решил, что с этого момента впредь должен тесно держаться Короля, это может быть единственным способом, с помощью которого он сможет выбраться из этого подземелья живыми.

И, если повезёт, он хотел бы выжить, чтобы увидеть, что же осталось от мира вне Земляного Дома. Когда-нибудь я все же увижу это, — подумал он. Если он пережил первый день, то переживет и второй и третий. Он всегда был выживающим, это неотъемлемое качество Рыцаря Короля, и теперь он сделает все, что ни потребуется, чтобы остаться в живых.

Старая игра окончилась, — подумал он. Новая игра вот-вот начнется. И она может стать величайшей игрой Рыцаря Короля, какую ему когда-либо приходилось проводить, потому что она будет настоящей.

Роланд нежно взял священный топор и ждал, когда вернется одноглазый горбун, и ему все казалось, что он слышит скрип суставов бредущего куда-то скелета.

— Леди, я бы этого на вашем месте не пил, ей-богу.

Испуганная голосом, Сестра Ужас оторвалась от лужи грязной воды, над которой она стояла на четвереньках, и посмотрела наверх.

В нескольких ярдах от нее стоял низенький кругленький человек в лохмотьях сожженного норкового манто. Из-под лохмотьев торчала розовая шелковая пижама, птичьи ноги были голыми, но на ступнях была пара черных тапочек с крылышками. На круглом луноподобном лице были впадины от ожогов, все волосы опалены, кроме седых баков и бровей. Лицо сильно распухло, крупный нос и щеки как будто надуты воздухом, и на них видна фиолетовая паутина лопнувших сосудов. Из щелей на глазных впадинах его темно-карие глаза переходили с лица Сестры Ужас на лужу и обратно.

— Это дерьмо отравлено, — сказал он, произнося «отравлено» как «отрублено». — Убивает сразу же.

Сестра Ужас стояла на четвереньках над лужей как зверь, защищающий свое право напиться воды. Она укрылась от проливного дождя в остове такси и всю долгую и отвратительную ночь пыталась уснуть, но редкие минуты ее покоя нарушались галлюцинациями с лицом того, в кинотеатре, у которого было не одно, а тысяча лиц.

Как только черное небо посветлело, приняв цвет речной тины, она покинула укрытие, стараясь не глядеть на труп на переднем сиденье, и пошла искать пищу и воду. Дождь стих, только моросило время от времени, но в воздухе холодало, холод напоминал начало ноября, и она дрожала в своих намокших лохмотьях. Лужа дождевой воды рядом с ней пахла пеплом и серой, но у нее во рту так пересохло и так хотелось пить, что она уже собралась обмакнуть лицо в воду и открыть рот.

— Там, позади, бьет водяной фонтан, прямо как гейзер, — сказал человек и показал туда, где по представлениям Сестры Ужас был север. — Похож на «Олд Фэйтфул».

Она отпрянула от зараженной лужи. Вдалеке, как проходящий товарняк, громыхал гром, и сквозь низкие грязные облака не было видно и намека на солнце. — У вас нет ничего съестного? — спросила она его распухшими губами.

— Парочка луковых рулетов там, где, я думаю, была булочная. Не смог к ним даже притронуться. Моя жена говорит, что я единственный в мире с таким капризным желудком. Он приложил к животу руку, покрытую волдырями. У меня язва и желудочные колики.

Сестра Ужас поднялась. Она была дюйма на три выше с него.

— Страшно хочется пить, — сказала она. — Покажите, как попасть к воде?

Он поглядел на небо, задрав голову на звук грома, потом тупо постоял, разглядывая руины вокруг. — Я вот хочу найти телефон или полицейского, — сказал он. — Всю ночь искал. Никого не найдешь, когда нужно, так ведь?