Мистер Бертон, владелец кафе «Широкий лист», ожидал сегодня ее выпечку.

— И что ты слышал? — спросила Майра, глядя на сына.

— Почти все.

— Не надо бы тебе вставать, сынок.

— Почему ты не позволила этой женщине поговорить со мной? — тихо спросил Нью.

— Потому что наши дела касаются только нас, вот почему! Она чужая, городская. Это сразу видно.

— Может, и так, — согласился Нью, — но по-моему, она хотела помочь.

— Помочь, — усмехнулась Майра. — Нам ничего не нужно от чужаков! Это все глупости. А теперь иди обратно в постель.

Она направилась на кухню, и пол заскрипел под ногами.

— Ма, — сказал Нью, — я видел его. На краю той ямы. И слышал, как кралась его черная кошка.

— Ты ничего не видел и не слышал! — огрызнулась мать, обернувшись. Она сделала несколько шагов к сыну, но Нью не шелохнулся. Майра покраснела до корней волос. — Ты понял меня или нет?

Она протянула руки, чтобы встряхнуть Нью, но тот сказал:

— Не делай этого, мама.

Что-то в его тоне остановило ее. Она неуверенно сощурилась. Мальчик вырос так быстро! Она опустила руки, но в ее глазах промелькнула злость.

— Ты ничего там не видел и не слышал!

— Он унёс Натана. — Голос Нью дрогнул. — Засунул его к себе под мышку и уволок в лес. Я знаю, ма, потому что видел, и никто мне не докажет, что этого не было!

— Ты лежал в терновнике весь изрезанный и исцарапанный! Было темно! У тебя на затылке шишка с кулак! Что ты мог там увидеть? А если и увидел, как мог запомнить?

На бледном напряженном лице Нью яростно, как темно-зеленые изумруды, сверкали глаза.

— Я видел Страшилу, — сказал мальчик твердо. — Он захватил Натана.

— Не произноси это имя в нашем доме, парень!

— Та женщина была права. Ты боишься. Чего, ма?

— Чужаки никогда не бывают правы! — У нее на глазах выступили слёзы. — Ты ничего не понимаешь, Нью. Ничегошеньки. Ты не должен говорить с чужаками, особенно о нем.

Нам не нужно, чтобы чужие люди ошивались на Бриатопе, задавали дурацкие вопросы и совали нос в каждый овраг. Мы сами о себе позаботимся.

— Ма, если я его не видел, то что же произошло с Натаном?

Как случилось, что ни один из тех мужчин до сих пор его не нашёл?

— Натан заблудился в лесу. Сбился с тропинки. Может, попал в колючки, я не знаю. Если ему суждено найтись, его принесут домой.

Нью покачал головой.

— Его не найдут. Ты знаешь это не хуже меня. Иначе его уже отыскали бы. И Натан не мог сбиться с дороги. Даже в темноте.

Майра хотела заговорить, но запнулась. Когда к ней вернулся голос, он походил на страдальческий шепот.

— Не кличь беду, сынок. Видит Бог, я сама схожу с ума по Натану, но… ты — это все, что у меня осталось. Ты Глава семьи. Мы должны быть сильными и жить дальше, как жили.

Ты можешь взять это в толк?

Но Нью не понимал. Почему мама не позволила ему сказать несколько слов газетчице? Почему даже не дала поговорить с местными мужчинами, которые вызвались искать брата? Видя, что она может сорваться, он покорно сказал:

— Да, мама.

— Вот и хорошо. — Майра натужно улыбнулась. — Ты у меня хороший мальчик. А теперь иди в постель, тебе нужно отдохнуть.

Она помедлила пару секунд и пошла на кухню. У нее дрожала нижняя губа.

Нью вернулся в комнату, которую делил с Натаном. Там стояли две койки, между ними шаткий сосновый стол. Шкафа не было, одежда мальчиков висела на металлической планке, привинченной к одной из стен. Единственное окно выходило на дорогу, из него Нью и увидел приехавшую газетчицу.

Нью закрыл дверь и сел на свою койку. Он чувствовал запахи йода и слюны с жевательным табаком — мать лечила порезы этими снадобьями. От них жгло, как в аду.

Этой ночью ему опять снилась Лоджия. Она была вся залита огнями, ярче которых Нью никогда не видел, и в окнах двигались силуэты. Фигуры людей перемещались неспешно, с величавой размеренностью, словно в танце на пышном приеме. И во сне, как обычно, он услышал свое имя — его звал с очень большого расстояния все тот же шепчущий голос, соблазняя подойти к краю Языка Дьявола.

Мальчика мучили вопросы о Страшиле. Кто это такой и почему унёс Натана? Проще спросить у луны, почему она меняет форму. Страшила жил в ветре, в деревьях, в земле, в терновнике. Страшила выходил из своих потайных мест, чтобы украсть зазевавшегося ребёнка. «Не упади я в те колючки, — сказал себе Нью, — Натан был бы сейчас здесь. — Он посмотрел на койку брата. — Я мог бы спасти его… как-нибудь. Я Глава семьи и должен был что-нибудь сделать. Но смог бы я?»

Отец, который ничего не боялся, позволил бы ему поговорить с этой женщиной. Но теперь в семье главный Нью, а койка Натана пуста.

Мальчик приподнял тонкий матрас и взял волшебный нож.

Нью принёс его в дом тайком, спрятав в рукаве куртки. Этой хитрости его научил отец: суешь нож в рукав, при необходимости быстро выпрямляешь руку, и нож соскальзывает прямо в ладонь. Много лет назад, перед тем как жениться на маме, папа сильно пил, и Нью подозревал, что этот прием он использует для самозащиты в кабацких потасовках.

Волшебный нож был секретом Нью. Сам не зная почему, мальчик не показал его матери.

Он положил свое сокровище на койку Натана и снова сел.

«Ты мне нужен», — сказал он себе и протянул перевязанную руку.

Нож не шевельнулся.

Нужно хотеть сильнее. Он сосредоточился, заставляя нож прыгнуть в руку. «Ну же, давай!»

Вроде бы нож задрожал. А может, и нет.

В памяти вдруг всплыл тёмный силуэт с Натаном под мышкой. Нью увидел лунный свет на лице брата, почувствовал крепкую хватку терновника, увидел отвратительную ухмылку на уродливом лице Страшилы.

Мальчик набрал в лёгкие побольше воздуха.

«Ты мне нужен! Иди сюда!»

Волшебный нож лезвием вперёд взлетел с койки со стремительностью, поразившей Нью. Он закружился в воздухе, набирая скорость, затем устремился к руке мальчика.

Все произошло слишком быстро, гораздо быстрее, чем он мог контролировать. Нью понял, что нож вполне может порезать его.

В это время мама открыла дверь, чтобы извиниться за грубость. Когда она заглянула в комнату, нож, описав кривую в дюйме от руки Нью, стремительно взметнулся к потолку.

Она охнула.

Нож торчал в балке и вибрировал, как скрипичная струна.

Рикс проснулся в объятиях призрака своей бабушки.

Комнату наполнял золотистый туман — это солнечный свет просеивался сквозь листву деревьев. Был уже одиннадцатый час. Рикс почувствовал жуткий голод и пожалел, что его не разбудили к завтраку. Ланч будет только в двенадцать тридцать.

Он встал с кровати и потянулся. Рикс читал дневник Норы Эшер почти до двух часов ночи, и сцены жизни Эшеров в 1917 и 1918 годах запечатлелись в его памяти так же ярко, как старые фотографии, найденные в библиотеке. После свадьбы записи в дневнике Норы становились все более лаконичными.

Он чувствовал, как Нора из ребёнка, жившего под защитой родного крова, постепенно превращалась в робкую, но очень богатую женщину. Целые месяцы проходили без единой заметки, иногда встречалась одна фраза о торжественном обеде или еще каком-нибудь событии. Было ясно, что Нора смертельно скучала в Эшерленде, и Эрик, заполучив ее, довольно быстро охладел.

Рикс умылся в ванной холодной водой и провёл пальцем по глубоким морщинам вокруг глаз. Не стали ли они за день менее глубокими, лицо — менее бледным, а глаза — менее красными? Он чувствовал себя прекрасно, но все равно принял витамины.

В дверь спальни постучали, и Рикс открыл.

— Вставайте. — Вошла Кэсс с подносом: яичница с ветчиной, овсянка и кофе.

— Доброе утро. Извини, что проспал завтрак.

— Я кое-что вам оставила. Вы поздно легли этой ночью?

Она опустила поднос на стол, рядом с дневником Норы Эшер.

— Довольно поздно.

Если Кэсс и заметила дневник, то не подала виду.

— Мать хотела вас разбудить. Ей пришлось завтракать одной, но я убедила ее дать вам выспаться.