По спине у него забегали мурашки. Завтра им придется идти по лезвию бритвы, возможно, их ждет гибель. Сердце его забилось. Он видел, как Габи стягивала с себя брюки. Завтра, может быть, для них все будет кончено. Но сегодня они — живы.

Когда Габи, подняв простыню, скользнула в постель, на него повеяло едва слышным ароматом гвоздики. Он свернул карту Парижа и отложил ее в сторону.

Майкл взглянул на нее. В ее сапфировых глазах отражался свет свечи, темные волосы рассыпались по подушке, простыня едва прикрывала грудь. Она смотрела на него, и сердце ее трепетало. Габи чуть-чуть приспустила простыню. Майкл понял, что это приглашение.

Он нагнулся и поцеловал ее. Очень нежно, сначала в уголки губ, затем ее губы раскрылись, и поцелуй превратился в пламя. Их кожа излучала жар. Ее губы не отпускали его, но он отодвинулся и посмотрел ей в глаза.

— Ты ведь ничего не знаешь обо мне, — тихо сказал он. — После завтрашнего дня мы, может быть, никогда больше не увидимся.

— Я знаю. Но сейчас я хочу быть твоей, — сказала Габи. — Я хочу, чтобы ты сейчас был мой.

Она притянула его к себе, и Майкл отбросил простыню. Девушка была обнаженной; ее тело ждало. Свеча рисовала их огромные тени на стене; их тела прижались друг к другу. Его язык щекотал ее шею так нежно, что она чуть не задохнулась от восторга. Затем он опустился ниже и стал ласкать ее груди. Она схватила его за волосы; внутренний жар сжигал ее. Майкл чувствовал ее дрожь, ощущал вкус ее сладкой плоти, и его губы коснулись завитков черных волос у нее между ног.

Тело Габи выгнулось в дугу, и ей пришлось стиснуть зубы, чтобы удержать стон. Его нежные пальцы раскрыли ее как пунцовый цветок. Его язык неспешно бродил по путям, которые были раскрыты. От его ласки у нее перехватило дыхание, ей хотелось прошептать его имя, но она вспомнила, что не знает его и никогда не узнает, и этих ощущений радости было довольно. Ее глаза стали влажными, как и жаждущее лоно. Майкл поцеловал ее в шею горящими губами и мягко вошел в нее.

Майкл был велик, но в ее теле нашлось для него место. Он наполнил ее бархатным теплом; она почувствовала, как напряглись его мышцы. Майкл, глубоко вошел в нее и начал плавно двигаться. Габи стонала и всхлипывала, от медленных движений Майкла ее тело словно расплавилось — она отдавалась ему целиком.

От смятой простыни исходил запах гвоздики, а тело Габи излучало жгучий аромат страсти. Ее ноги обвились вокруг его бедер, не выпуская его из себя. Потом он лег на спину, и она оказалась на нем; глаза ее были закрыты, а черные волосы рассыпались по плечам.

Габи плыла как белый корабль под парусами, и его вела твердая рука. Они лежали рядом, дыша единым дыханием. Дальние часы на часовне пробили полночь.

Перед самым рассветом Майкл отвел волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб. Он поднялся тихо, чтобы не разбудить ее, и подошел к окну. Он смотрел на Париж, и на фоне голубой ночи показалась алая кромка солнца. На земле Сталина было светло; горящий глаз солнца поднимался над страной Гитлера. Это было началом дня, ради которого он прилетел сюда из Уэльса. Через двадцать четыре часа он получит либо нужную информацию, либо пулю в лоб. Он вдыхал утренний воздух и ощущал в нем аромат Габи.

«Живи свободным, — подумал он. — Последняя заповедь погибшего короля».

Холодный свежий воздух напомнил ему о лесе и о белом дворце ушедших лет. Эти воспоминания принесли дрожь, которую ничто не могло унять — ни женщина, ни любовь, ни какой-либо город, построенный человеком. Его кожу словно пронизали тысячи иголок. Дикость оживала в нем быстро и мощно. По спине, рукам и по бедрам потекла черная шерсть. Он почувствовал запах волка, идущий от его плоти. Клочки черных волос, подернутых сединой, выступили на руках и подрагивали, гладкие и живые. Он поднял правую руку и смотрел, как она покрывается шерстью и меняет форму, превращаясь из руки в волчью лапу.

Позвоночник с потрескиванием начал выгибаться.

— Что такое?

Майкл опустил лапу и прижал ее к боку. Сердце его подпрыгнуло. Он повернулся к Габи. Она приподнялась; глаза ее припухли от сна и бурной ночи.

— Что случилось? — спросила она. Ее голос был еще во власти сна, но в нем звучала тревога.

— Ничего, — сказал он. Его собственный голос был хриплым шепотом. — Все хорошо. Спи.

Она сонно мигнула и опустилась на постель. Шерсть на теле Майкла поредела, кожа снова стала человеческой.

— Обними меня, — сказала Габи. — Хорошо?

Он немного подождал. Взглянул на правую руку. Она обрела человеческую форму. Майкл глубоко вздохнул. Он почувствовал, что его позвоночник распрямляется. Желание перевоплощения пропало.

— Да, конечно, — сказал он, скользнув в постель и обняв ее уже полностью человеческой правой рукой.

Она положила голову на его плечо и сонно сказала:

— Мне мерещится запах мокрой псины!

Он слышал, как дыхание Габи становится ровным и сонным, и по лицу его скользнула улыбка. Прокричал петух. Ночь подходила к концу. Наступало утро решающего дня.

— Ты считаешь, что ему можно доверять? — спросила Габи, когда они с Майклом медленно двигались на велосипедах по рю де Пирене.

Они смотрели на Мышонка, маленького человечка в грязном пальто на раздрызганном велосипеде. Он направлялся к перекрестку, где ему следовало свернуть с рю де Менильмонтан на восток, на авеню Гамбетта.

— Нет, — ответил Майкл, — но мы это скоро узнаем.

Он тронул пистолет под курткой и свернул на аллею в сторону от дороги. Габи следовала за ним. Солнечная заря обманула — небо затянули серые облака, дул холодный ветер. Майкл проверил часы: 8.29. Адам выйдет из дома через три минуты. Он пройдет от рю де Тоба до авеню Гамбетта, там свернет на север к серому зданию с фашистскими флагами на рю де Бельвиль. На углу авеню Гамбетта и рю Сен-Фаржо его должен ждать Мышонок.

Майкл разбудил Мышонка в пять тридцать. Камилла не без воркотни накормила всех завтраком. Майкл еще раз подробно описал Мышонку Адама. В этот час утра улицы были почти пусты. В кармане у Мышонка лежала записка: «Ваша ложа в Опера. Сегодня, в третьем акте».

Они выехали из аллеи на рю де ла Шин, причем Майкл чуть не врезался в двух немецких солдат. Габи легко объехала их; один из солдат что-то прокричал ей вслед, чтобы выразить свое восхищение. Она еще не забыла прошлой ночи, привстала с сиденья велосипеда и похлопала себя по попке, словно приглашая их поцеловать ее в это место. Солдаты захохотали, причмокивая. Она последовала за Майклом по улице до аллеи, где Майкл вчера встретил Мышонка. Там Майкл, как и договорились, свернул в аллею, а Габи проехала дальше.

Майкл остановился и стал ждать. Улица рю де Тоба была всего в десяти метрах отсюда. Прошел темноволосый человек, нет, не Адам; за ним воркующая парочка. «Любовники», — подумал Майкл. Проехали несколько велосипедистов, потом молоковоз.

Человек в черном длинном плаще остановился у входа в аллею. Привычно осмотрелся и заглянул в аллею. Майкл вжался в стену за грудой картонных ящиков. Человек у входа, с резкими чертами лица и ястребиным носом, в длинном плаще и кожаной шляпе с перышком («Гестаповец», — подумал Майкл), снял шляпу и сдул с перышка воображаемую пылинку. Наверняка это сигнал тому, кто ждет дальше по улице.

Времени для раздумий не было. Через пять секунд мимо входа в аллею прошел стройный блондин в сером плаще, с черным портфелем в руке и в очках. Адам был точен.

Майкл подождал. Секунд через тридцать после Адама появились двое, между ними был интервал в семь-восемь шагов. Первый был в коричневом костюме и шляпе; второй — в суконной куртке, плисовых брюках и в темном берете. В руке он держал газету. Майкл не сомневался, что газета прикрывала пистолет. Майкл выждал несколько секунд и выехал из аллеи на рю де Тоба, повернул направо к авеню Гамбетта и увидел всю картину: человек в кожаной шляпе быстро шагал впереди по левой стороне улицы; Адам шел по правой, за ним следовал человек в коричневом костюме и чуть позади — человек с газетой.