В один прекрасный день ей предстояло все рассказать дочке. В один прекрасный день — но не сегодня.

Одной рукой прижимая к себе Стиви, Джесси другой нашла руку Тома. Им надо было добраться до больницы, к Рэю, но с Рэем все должно было обойтись. Джесси знала, что ее сын рожден выживать. Должно быть, это была фамильная черта. Они с Томом перешли через мост, а Стиви спала и видела во сне звезды.

Инферно заполонили грузовики и джипы. Несколько вертолетов неуверенно кружили над основанием улетевшего звездолета — впоследствии инженерные команды сочтут невозможным разделить его на части или же сдвинуть с места.

Все разошлись. На мосту осталась только одна фигура. Безвольно опустив руки, Коди смотрел на изуродованные останки своего мотоцикла. «Хонда», его старая подружка, тоже погибла, а мост, казалось, растянулся на сотни миль.

Рик оглянулся и остановился.

— Прихватите мою сестренку, — сказал он Мендосе, и тот помог Миранде дойти до грузовика. Потом Рик захромал обратно и остановился, выжидая.

Коди нагнулся, поднял кусок оплавленной выхлопной трубы и снова бросил его на мостовую. Хлам!

— Я слышал, ты неплохо умеешь обращаться с инструментом, — сказал Рик.

Коди не отвечал. Он сел, подтянув колени к груди.

— Ты идешь или нет?

Коди молчал. Потом, после длинного судорожного вздоха, выдавил:

— Нет.

Рик, хромая, подошел еще на несколько шагов. Коди отвернулся. Рик заговорил было, но только для того, чтобы заполнить паузу. Он не знал, что сказать. Потом его внезапно осенило:

— Сегодня последний день занятий. Как по-твоему, нам дадут аттестат?

— Отвяжись. Топай отсюда. — Коди махнул в сторону Инферно.

— Коди, тут сидеть бесполезно. Или пойдешь особняком, или за тобой кто-нибудь явится.

— Пусть являются! — крикнул Коди, оборачиваясь к Рику, и тот увидел бегущие по его щекам слёзы. — У меня батя умер, ты что, не понял? — От крика начало саднить горло. Слез было столько, что Коди ничего не видел. Умер мой батя, — повторил он уже спокойнее, словно впервые в полной мере осознал это. Все, что произошло в звездолете Кусаки, помнилось смутно и хаотически. Коди предстояло потратить немало времени, чтобы разобраться. Но парнишка ясно помнил отца — тот успел перед смертью взглянуть на выцветшее фото. Коди было пусто и тоскливо. Он никогда не думал, что когда-нибудь станет тосковать по отцу.

— Да, умер, — согласился Рик, подходя еще на пару шагов. — Вот что я тебе скажу: наши жопы спас твой старик. То есть… Я знал его не слишком хорошо, но… на тот свет он отправился ради нас. Точно. И ради Дифин тоже.

— Герой, — фыркнул Коди. Он рассмеялся сквозь слёзы и вытер нос. Мой батя герой! Думаешь, на могиле так и напишут? — Безумная улыбка Коди пропала — он понял, что хоронить некого, тела нет.

— Запросто, — ответил Рик.

— Ага. Может быть. — Коди смотрел, как встает солнце. С тех пор, как он, сидя на Качалке, считал жизненные тупики, прошло двадцать четыре часа. Теперь он чувствовал, что стал старше, но не слабее. Да, отец умер, деться от этого было некуда, но мир сейчас казался иным, более просторным. Жизнь предлагала новые шансы и новые пути.

— Вчера ночью мы сделали по-настоящему важное дело, — сказал Рик. Люди, может, даже и не поймут. Но мы-то будем знать. Может, этого довольно.

— Угу, — Коди кивнул. — Наверное. Как думаешь, что будет с Инферно?

— Думаю, он еще немного протянет. Окраина тоже. Дай только народу выяснить, что тут приземлялось… ну ладно, никогда нельзя знать, что будет завтра. — Рик шагнул вперёд и протянул руку. — Хочешь, пойдем на ту сторону прямо сейчас?

Коди некоторое время смотрел на смуглую руку с ладонью, обожженной веревкой. Потом вытер глаза и шмыгнул носом. Если бы кто-нибудь из Щепов застал его в таком виде…

«Нет, — подумал он. — Никаких Щепов и Гремучек. Хватит». Это было вчера, а сегодняшний день начинался для обоих ребят здесь, посреди моста, в эту самую минуту.

Коди ухватился за протянутую ему руку, и Рик помог ему подняться на ноги.

Набравший силу солнечный свет гнал прочь последние тени.

Мужчины перешли через мост вместе.

Ребёнок снова заплакал.

Этот плач вырвал ее из сна с воздушными замками, и она чуть не заскрипела зубами. Это был такой хороший сон: она видела себя молодой и стройной, с волосами цвета летнего солнца. Это был сон, из которого ей отчаянно не хотелось уходить, но ребёнок опять плакал. Порой она сожалела о том, что стала матерью, — ребёнок убивал ее сны. Но она присела на кровати и сунула ноги в тапочки, потому что позаботиться о ребенке было больше некому.

Она потянулась, разминая суставы, и встала. Она была крупной женщиной, шести футов ростом, с широкими плечами. Амазончик — вот как ее прозвали. Кто? Она не помнила. Ох да. Теперь вспомнила. Он ее так прозвал. Это было одно из его ласковых имен для нее, часть их тайного кода любви. Она припомнила его лицо, дыхание красоты, его опасный смех, его твердое, как теплый мрамор, тело, когда он лежал на ней в постели, отделанной сиреневым бисером…

Стоп… Это пытка — думать о том, как было прежде.

Она сказала «т-с-с-с» осипшим со сна голосом. Ребёнок продолжал плакать. Она любила этого ребёнка, она уже давно ничего так не любила. Но ребёнок слишком много плакал! Никак было его не успокоить. Она подошла к колыбельке и поглядела на него. Слезы текли по его щекам в три ручья, как потоки людей от супермаркета через дорогу.

— Т-с-с-с, — сказала она. — Роби? Ну-ка успокойся! Но Роби не желал успокаиваться, а ей не хотелось буянить соседей. Так уж получилось, что она им не нравилась. Особенно этому старому кретину за соседней дверью, который стучал в стены, когда она проигрывала свои записи Хендрикса и Джокля. Он грозился вызвать легавых, не испытывая, видимо, никакого уважения к Богу.

— Тихо! — велела она Роби.

Младенец издал задыхающийся звук, замолотил по воздуху кулачками и весь зашелся в крике. Она взяла его из колыбели и покачала, стараясь успокоить его демонов. Пока он отчаянно трепетал, она прислушивалась к шуму восемнадцатиколёсных трейлеров, спешащих мимо Мэйблтона по шоссе к Атланте. Ей нравилось слушать этот чистый звук — как вода, текущая по камням. Но немножко грустно становилось от этого звука. Ей часто казалось, что все куда-то движутся, у всех есть направление, путеводная звезда. Ее звезды горели в свое время, вспыхнули и выгорели до золы. Это было очень давно, в другое время. Теперь она живет здесь, в этом дешевом доме рядом с шоссе, и в ясную погоду ей видны огни города к северо-востоку, а когда идет дождь, ей не видно ничего, кроме тьмы.

Она ходила по тесной спаленке, напевая и баюкая малыша. Но он все плакал и плакал, и у нее начинала болеть голова. Упрямый ребёнок. Она пронесла его через коридор в кухню и включила там свет. Тараканы брызнули по щелям.

На кухне был чертовский беспорядок, и ее взбесило, что она докатилась до такого запустения. Она смахнула со стола мусор и пустые банки, освобождая место для ребёнка, затем положила его и проверила пеленки. Нет, сухие.

— Ты кушать хочешь, да? Кушать хочешь, ласточка? Роби закашлялся, затих на несколько секунд, а затем завопил тонким и острым звуком, который просто буравил череп.