«Спитфайр» зашел в лоб «Железному кулаку». Из стволов пулеметов на его крыльях вырвались вспышки пламени, и кабину пилотов охватил вихрь битого стекла и огня. Ван Ховен упал ничком, грудь его была изрешечена пулями, а Шредер корчился от боли, хватаясь за перебитую руку. Один из двигателей «Железного кулака» взорвался, и его обломки ворвались в кабину пилотов. Закричал бомбардир, его ослепили острые осколки железа. Самолет снижался, его правое крыло и разгромленную кабину пилотов охватило пламя.

Сапог, хромая, приближался к Майклу, который отчаянно пытался преодолеть боль. Ухватив противника за шиворот, Сапог рывком поднял его с пола и ударил кулаком в челюсть. Майкл отлетел в сторону, стукнулся головой о перегородку, ощутив во рту вкус крови.

Сапог занес руку для нового удара.

Под руку Майклу подвернулся красный цилиндр огнетушителя. Майкл сорвал его с кронштейна. Огромный кулак врезался в железный цилиндр, и его суставы треснули, ломаясь как спички. Используя огнетушитель как таран, Майкл ткнул Сапога в живот. Воздух с шумом вырвался из легких громилы, и Майкл нанес еще один удар, повыше. У Сапога была разбита челюсть, глаза его остекленели от боли, но он ухватился за огнетушитель и не собирался отступать. Последовал удар коленом в бок, Майкл, осел на пол, и Сапогу наконец удалось завладеть тяжелым железным цилиндром.

Сапог поднял огнетушитель над головой, собираясь размозжить им голову противника. Майкл напрягся, готовясь предупредить удар.

За свистом ветра послышался треск пулеметов «спитфайра». Пули пробили обшивку самолета. На груди Сапога появились три большие дыры, каждая размером с кулак. Одна из пуль попала в корпус огнетушителя, и он взорвался.

Майкл бросился ничком на пол; во все стороны разлетелись железные осколки. На стенах шипела пена. Подняв глаза, Майкл увидел, что Сапог все еще стоит, опираясь на станину пулемета.

Вторая рука Сапога лежала на полу в метре от него. Сапог глядел на оторванную руку в тупом недоумении и, нетвердо ступая, заковылял к ней.

Из зиявшей в боку раны вываливались внутренности. Пена из огнетушителя накрыла Сапога с ног до головы. Из шеи фонтаном била кровь.

Сапог был мертв, но все еще держался на ногах.

От одного легкого толчка он упал на пол и затих.

Майклу казалось, что он вот-вот потеряет сознание, но море было всего в трехстах футах под ними, и это привело его в чувство. Перешагнув через изуродованную тушу Сапога, он направился к кабине пилотов.

В бомбовом отсеке его ужаснуло зловещее шипение и витавший в воздухе дым. Одна из карнагеновых бомб вот-вот могла взорваться. В кабине пилота он обнаружил отчаявшегося штурмана, который тщетно пытался управлять самолетом. «Железный кулак» неотвратимо падал, а в небе над ним кружил «спитфайр». До берегов Англии оставалось меньше семи миль.

— Сажай! Быстро, прямо сейчас! — приказал Майкл до смерти перепуганному штурману.

Штурман принялся неумело щелкать переключателями, вырубая мощность и пытаясь выровнять нос самолета «Железный кулак», походивший сейчас на подбитую птицу, потерял еще тридцать метров высоты. Майкл ухватился за кресло пилота. «Железный кулак» на удивление мягко плюхнулся в море и еще некоторое время бороздил воды Ла-Манша.

О его крылья разбивались морские волны. Майкл не стал дожидаться штурмана. У него не было времени искать спасательный плотик, который вряд ли уцелел после обрушившегося на «крепость» шквала пуль. Он нырнул в волны пролива и поплыл прочь от самолета так быстро, как только мог.

«Спитфайр» пронесся низко над водой, пролетел над Майклом и направился к зеленеющему вдали берегу.

Майкл плыл, стараясь оказаться как можно дальше от «крепости». Он слышал, как шипит в воде раскаленный металл идущего ко дну самолета. Может быть, штурману все же удалось выскочить. А может, и нет. Майкл не останавливался. Соленая морская вода обжигала раны, но именно эта боль не давала потерять сознание. Он отплыл довольно далеко, когда услышал громкое бульканье и шум мощного потока воды. Оглянувшись, он увидел, что хвост самолета уже ушел под воду. Задранный нос машины все еще маячил над поверхностью, и еще был виден рисунок Франкевитца, на котором бронированный кулак сжимал за шею карикатурного Гитлера. Если рыбы понимают хоть что-нибудь в живописи, они оценят этот шедевр.

«Железный кулак» быстро погружался. Через мгновение все было кончено, лишь на поверхности лопались пузыри. Майкл поплыл к берегу. Силы покидали его; у него было желание прекратить борьбу и смириться. Нет, не сейчас, уговаривал он себя. Еще чуть-чуть. Еще один гребок. Еще один, а после него еще. Плыть брассом было гораздо лучше, чем по-собачьи.

И тут он услышал гул мотора. В его сторону направлялся патрульный катер, на носу которого стояли двое солдат с винтовками. Над катером развевался британский флаг.

Вот он и дома.

Его вытащили из воды, накинули одеяло и дали в руки чашку горячего чая, терпкого и крепкого, как волчья моча. Потом на него направили стволы винтовок, и катер повернул к берегу, где патруль должен был сдать его властям. Катер был всего в миле от гавани, когда Майкл услышал далекий, приглушенный грохот. Оглянувшись, он увидел, как над волнами взметнулся огромный гейзер. В бомбовом отсеке самолета на дне Ла-Манша взорвалась начиненная карнагеном бомба — и, может быть, не одна. Гейзер обрушился, вода забурлила, заволновалась, и все улеглось. Это был конец.

Но не совсем.

Майкл ступил на причал, не переставая вглядываться в даль, ища взглядом английский эсминец, появления которого оставалось ждать недолго. Он отряхнулся, и с его волос и одежды полетели капли воды. И в этот момент, даже стоя под прицелом винтовок солдат береговой охраны, он был по-настоящему счастлив.

На душе было легко, так легко, что от охватившей его радости ему захотелось задрать голову и завыть.

Веки его глаз покраснели, а лицо было мертвенно-бледным. Ничего хорошего это не предвещало.

— Боюсь вас огорчить, но, похоже, ничего не вышло, — осторожно сказал Мартин Борман. Он вежливо кашлянул. — Доктор Хильдебранд мертв, и… работа над проектом не дала ожидаемого результата.

Он был готов выслушать все до конца. Ладони на крышке стола сжались в кулаки. Фридрих Великий на портрете, висевшем на стене над его столом, взирал на происходящее с явным осуждением.

— Имеющиеся у нас сведения… вызывают сомнение, что самолет вообще достиг Лондона, — продолжал Борман. Он взглянул на седовласого, застывшего в напряженном ожидании фельдмаршала, испытывая при этом чувство неловкости. — У нас нет сведений о бомбардировке цели карнагеном.

Он молчал. Пульс размеренно стучал в висках. Через окно в позолоченной раме было видно, как ложатся на Берлин длинные тени уходящего дня. Шестое июня. На стене напротив висели приколотые кнопками карты Нормандии, берега которой скоро станут известны всему миру своими кодовыми названиями: Юта, Омаха, Золото, Юнона и Меч. На каждой из этих карт красные стрелки устремлялись в глубь материка, а черными линиями было отмечено отступление германских войск. «Предатели! Все предатели!» — думал он, взглянув на стену с картами.

— Проект потерпел крах, — сказал Борман. — По причине… непредвиденных обстоятельств.

— Нет, не поэтому, — тихо ответил Гитлер. — А потому, что кое у кого не было веры в его успех. Потому, что воли не хватило. Блока сюда. — Голос его стал властным. — Полковника Джерека Блока. Я желаю его видеть. Немедленно.

— Полковник Блок… его нет больше с нами.

— Предатель! — Гитлер едва не выскочил из-за стола. — И где же он теперь? Сбежал и сдался первому же встречному английскому солдату?

— Полковник Блок мертв, — ответил Борман.

— Да, я бы на его месте тоже покончил жизнь самоубийством, доведись мне так напортачить, как он! — Гитлер встал. Лицо его побагровело. — Мне не следовало полагаться на него с самого начала! Он обыкновенный неудачник, а прикидывался баловнем судьбы! Такие, как он, встречаются на каждом шагу!