Никто из моих друзей, конечно, мне не поверил.

Дэви Рэй Коллан посмеялся надо мной, качая головой, и сказал, что он при всем старании не смог бы выдумать лучшей истории. Бен Сирс с сомнением взглянул на меня, видимо думая о том, не слишком ли много в последнее время я смотрел в «Лирике» ужастиков. Джонни Уилсон некоторое время размышлял над моим рассказом в своей замедленно-обстоятельной манере, после чего высказал свое мнение:

— Нет, это невозможно.

— Но я говорю правду!

Я сидел вместе с друзьями в тени, на крыльце моего дома. Стоял ясный день с прозрачно-голубым небом.

— Клянусь, все так и было!

— В самом деле? — переспросил Дэви Рэй, самый язвительный и остроумный среди нас, мастер сочинять потрясающие истории. Подняв свою рыжеватую голову, он взглянул на меня бледно-голубыми глазами, в глубине которых всегда таился заразительный смех.

— И почему же, интересно, Старый Мозес не сожрал вас? Неужели он испугался метлы, которой ему угрожал такой дохляк, как ты?

— Не знаю, — ответил я, задыхаясь от ярости. — К сожалению, в тот день я не захватил с собой лучевое ружье для истребления монстров. Но все было именно так, как я рассказываю, и если ты спросишь…

— Кори, — тихо сказала мама, появившись в дверях. — Думаю, вам пора прекратить разговоры на эту тему.

Так я и сделал, поняв, что имела в виду мама. Нет смысла заставлять кого-то поверить в то, во что он не хочет верить. Например, я чувствовал, что мама тоже не приняла всерьез мою историю, хотя и Гэвин Кастайл, торопясь и путаясь, рассказал обо всем своей матери. Кстати говоря, мистер Торнберри поправился. Он по-прежнему был жив, и с каждым днем сил у него прибавлялось. Насколько я понимал, он собирался еще не раз сводить своего Гэвина на «Песенки с приветом».

Думаю, друзья скорее бы поверили мне, если бы имели возможность понюхать мою одежду, до того как мама выбросила ее на помойку. Свою дурно пахнущую одежду она тоже выбросила. Отец молча выслушал мой рассказ и только покивал. Он сидел, держа перед собой руки с забинтованными пальцами и ладонями, на них от многочасовой работы лопатой вздулись огромные волдыри.

— Единственное, что я могу сказать, — проговорил отец, — на свете существуют такие вещи, которые нам не понять, будь у нас хоть сто жизней. Слава богу, что и ты, и мама остались целы и что во время наводнения никто не утонул. А как у нас насчет обеда?

Прошли две недели. Апрель остался позади, наступили солнечные майские деньки. Река Текумсе, напомнив нам, кто здесь главный, преспокойно вернулась в свои берега. В четверти домов Братона жить было невозможно, это относилось и к дому Нилы Кастайл. Вот почему со стороны Братона почти круглые сутки доносился визг пил и стук молотков. Одно было хорошо после дождей и паводка: стоило только пригреть солнышку, и Зефир захлестнуло половодье весенних цветов. Зеленели лужайки, жимолость резко пошла в рост, заросли кудзу покрывали холмы ровным ковром. В двери уже стучалось лето.

Мое внимание было полностью занято подготовкой к выпускным экзаменам. Я никогда не был силен в математике, однако именно по этому предмету мне надо было получить хорошую отметку, потому что иначе мне пришлось бы — от одной мысли об этом я чувствовал, что задыхаюсь, — посещать летнюю школу.

В часы отдыха я часто размышлял о том, каким образом мне удалось одолеть Старого Мозеса простой метлой из стеблей кукурузы. То, что мне с первого раза повезло угодить чудищу прямо в глотку, было просто удачей, а о том, что иначе могло бы случиться, страшно было и думать. Однако здесь сыграло свою роль и то обстоятельство, что Старый Мозес, существо огромное и злобное, был похож на деда Джейберда: он мог лихо загнать беззащитную дичь, но одного укуса осы было достаточно, чтобы обратить его в бегство или заставить уплыть, как в нашем случае. Старый Мозес был трусом: наверно, он привык пожирать тех, кто не способен дать ему отпор, — зубаток, черепах и насмерть перепуганных собак, отчаянно бьющих по воде лапами в тщетных попытках спасти свою жизнь. Получив метлу в глотку, Старый Мозес сообразил, что где-то неподалеку, на дне реки, есть более легкая добыча — прохладный илистый банкетный зал, где никто не посмеет ему сопротивляться.

Такова была моя теория. Но ни за что в жизни я не согласился бы проверить ее путем эксперимента.

Однажды мне приснился человек в длинном пальто и шляпе с зеленым пером. Я брел по воде за ним следом, и, когда схватил его за руку, он повернулся ко мне лицом и оказался вовсе не человеком, а созданием, покрытым не кожей, а чешуей, формой напоминающей бриллианты цвета осенней листвы. Он открывал рот и скалил на меня острейшие, как кинжалы, клыки, а с них капала кровь, стекая у него с подбородка. Опуская глаза, я понимал, что помешал его трапезе, потому что в лапах существо держало небольшую коричневую собаку, уже наполовину съеденную, но все равно продолжавшую биться.

Не слишком приятный сон.

Хотя, может быть, в нем была некоторая доля правды.

Лишенный собственных колес, я поневоле превратился в пешехода. Я с радостью ходил пешком в школу и обратно, однако у всех моих друзей были велосипеды, и я опустился на пару позиций в мальчишеской табели о рангах.

В одно прекрасное утро я играл с Бунтарем: бросал ему палку и катался с ним по зеленой траве. Вдруг с улицы донеслось громыхание. Я вскинул голову, Бунтарь сделал то же самое, и мы увидели, что к нашему дому приближается какой-то пикап.

Эта машина была мне знакома — покрытая пятнами ржавчины, с провисшей подвеской, она издавала такой шум, что все окрестные собаки с лаем гнались за ней. Бунтарь тоже пару раз гавкнул, и мне не сразу удалось его успокоить. В кузове пикапа была установлена прикрепленная болтами металлическая рама, на которой висели в полном беспорядке разнообразные металлические инструменты, казавшиеся столь же древними и бесполезными, как и сам грузовик, и издававшие безумное дребезжание. На водительской дверце было не слишком ровно намалевано по трафарету; «Починка Лайтфута».

Грузовичок остановился прямо напротив нашего дома. Поднятый им шум привлек мамино внимание, и она тоже вышла на крыльцо. Отца не было дома, он должен был вернуться с работы через час-другой. Дверца пикапа отворилась, и наружу выбрался длинный костлявый негр в пыльном комбинезоне. Он двигался так медленно, что казалось, будто каждое движение причиняет ему боль. Голова негра была покрыта серой кепкой, а кожа припорошена пылью. Мистер Маркус Лайтфут медленно направился к нашему крыльцу, и, думаю, если бы даже его преследовал разъяренный бык, он вряд ли ускорил бы шаг.

— Доброе утро, мистер Лайтфут, — приветствовала гостя мама, так и не успевшая снять передник. Она готовила еду на кухне и сейчас вытирала руки бумажным полотенцем. — Как поживаете?

Мистер Лайтфут улыбнулся. Его маленькие квадратные зубы были очень белыми, а из-под кепки выбивались седые волосы. Когда он заговорил, слова вытекали из его рта медленной струйкой, как вода из прохудившейся трубы:

— Доброе утро, миз Маккенсон. Привет, Кори, как дела?

То, что мы услышали, было для Маркуса Лайтфута целой речью. Вот уже тридцать лет он слыл мастером на все руки в Зефире и Братоне. Унаследовав дело от своего отца, мистер Лайтфут снискал славу отличного умельца и, несмотря на свою медлительность, мог починить все, за что брался, вне зависимости от сложности стоящей перед ним задачи.

— Ясный сегодня… — сказал он и замолк, глядя в голубое небо. Секунды текли мучительно медленно. Бунтарь гавкнул, и я зажал ему морду рукой.

— …день, — наконец решился мистер Лайтфут.

— Да, в самом деле. — Мама ждала, когда мистер Лайтфут продолжит, но тот просто стоял и молчал, разглядывая наш дом. Засунув руку в один из своих многочисленных карманов, он вытащил пригоршню мелких гвоздей и принялся пересыпать их из ладони в ладонь, словно тоже чего-то дожидаясь.