Они миновали еще несколько домов и заведений, но в этой части города между приютом позади и гаванью впереди за два длинных квартала серая дымка висела даже в солнечный день, а ночь казалась еще темнее. Неподалеку справа расположилось кладбище рабов, слева — братские могилы, и население их было обозначено — по мере возможности — именами на маленьких деревянных крестах. К востоку от братского кладбища все еще обрабатывал свои два акра кукурузы голландский фермер по фамилии Дирксен, и прочный фермерский дом белого кирпича мог простоять века.

— Скоро приезжает моя внучка, — сказал Григсби.

— Извини? — переспросил Мэтью, не уверенный, что правильно расслышал.

— Берил, моя внучка. Приезжает… то есть должна была быть здесь три недели назад. Я просил преподобного Уэйда прочесть от моего имени молитву за нее, и не раз. Но мы же все знаем, насколько неточны расписания прихода кораблей.

— Да, конечно.

— Может, они попали в штиль. Или с парусами что-нибудь случилось, или руль сломался. Морские путешествия — дело трудное.

— Да, очень трудное, — согласился Мэтью.

— Я теперь жду ее со дня на день. И об этом-то я и хотел попросить.

— Прости, не понял?

— Точнее, это связано с тем, о чем я хотел попросить. Берил — девушка решительная до безрассудства, очень похожа на отца. Полна жизни и энергии и… ну, такой старой чернильной крысе с ней не справиться.

— Я не знал, что у тебя есть внучка.

— Есть, есть. У меня есть второй сын и двое внуков. Они меня провожали в порту, когда я уезжал создавать себе имя в колониях. И они отлично устроены. Но Берил… ей нужно руководство, Мэтью. Нужна… как бы это сказать? Опека.

— Ты хочешь сказать, надзор?

— Ну да, но… у нее колоссальная тяга к… я думаю, правильное слово — к приключениям.

Мэтью промолчал. Они подходили к дому Григсби. Вокруг стояли другие дома, впереди расположились портовые склады.

— Ей только что исполнилось девятнадцать. Трудный возраст, правда ведь? — Мэтью опять ничего не сказал, и Григсби продолжил: — Но у нее была должность. Она два месяца была учительницей в Мэрилбоне, пока школа не сгорела.

— Извини?

— К счастью, никто не пострадал. Но Берил опять оказалась на мели. Ну, не в буквальном смысле, конечно. Она меня уверила, что корабль, на котором она себе купила проезд, пересекал океан уже шесть раз, так что капитан дорогу знает. Как ты думаешь?

— Я думаю, да.

— Но волнует меня ее темперамент, Мэтью. Она хочет найти себе работу здесь, и по моей рекомендации — и из-за той очень лестной статьи о пекарне миссис Браун — директор Браун предложил ей место у себя в школе с испытательным сроком. Она должна доказать свое умение работать и серьезность своих намерений. Так ты согласен?

Этот вопрос застал Мэтью врасплох — он не понял, что имеет в виду Григсби. В воздухе пахло яблоками. На холме неподалеку расположился сад и дом, где жила пожилая голландская чета, гнавшая лучший в городе сидр.

— Согласен на что? — спросил он.

— На то, чтобы немножко поопекать Берил. Ну, понимаешь — чтобы не угодила ни в какую передрягу до того, как директор школы составит о ней свое мнение.

— Я? Нет, не думаю, что я подхожу для такой работы.

Григсби остановился и посмотрел на Мэтью с таким изумленным весельем, что Мэтью тоже пришлось остановиться.

— Не думаешь, что ты для такой работы подходишь? Юноша, я никого другого не могу найти, кто для нее так подходил бы! Ты человек серьезный, без глупостей, практичный. Надежный и верный. Не напиваешься и не гоняешься за каждой юбкой.

Мэтью слегка поморщился:

— Я и не знал, что я такой скучный.

— Нет, я говорю серьезно. Ты бы очень благотворно влиял на Берил. Поддерживающая рука человека почти ее возраста. Который может служить для нее примером. Понимаешь?

— Примером? Абсолютной и неодолимой скуки? Брось, Марми, мне уже пора домой.

Он снова зашагал к дому Григсби, и печатнику пришлось не отставать от него. Или, более точно, от светлого круга фонаря.

— Но ты подумай, ладно? Просто немножко поводить ее по городу, представить ее достойным людям, чтобы она почувствовала себя уютно?

— Я бы сказал, что это работа как раз для деда.

— Что да, то да. И еще как да! Но иногда при всех своих добрых намерениях дед оказывается просто старым дураком.

— Вот твой дом, — сказал Мэтью.

Обиталище Григсби, имеющее с одного фланга кузницу якорщика, с другой — мастерскую канатного плетельщика, располагалось рядом с яблоневым садом и выходило фасадом на Ист-ривер. Дом был сложен из простого белого кирпича, но Григсби придал ему индивидуальность, приделав ярко-зеленые двери и ставни, а над дверью повесив резную вывеску: «М. Григсби, печатник». Рядом с домом расположилось небольшое кирпичное строение, сарай с опущенным полом, где у голландцев была молочная, а Григсби хранил типографскую краску, бумагу и части типографского пресса.

— Но ты хотя бы подумаешь, да? — спросил Григсби, уже стоя на первой ступеньке. — Мне действительно нужна твоя помощь.

— Я подумаю, но ничего не обещаю.

— Великолепно! Большего я и ожидать не мог. Спасибо за компанию и за свет. — Он достал из кармана ключ и остановился, держа одну руку на засове. — А теперь послушай меня. Домой иди осторожно. Очень осторожно. Понимаешь?

— Понимаю. Спасибо тебе.

— Отлично. Увидимся в четверг, поможешь мне делать следующий выпуск.

Мэтью попрощался и направился домой, на север по Квин-стрит вдоль реки. В этот ранний час у него теснилось в голове много мыслей, но поймал он себя на рассуждениях именно о внучке Григсби. С одной стороны, он надеялся, что корабль не попал в шторм. На три недели опоздал? Конечно, ветра и течения бывают переменчивы, но все-таки…

Он знал, почему ему не хочется опекать внучку Григсби, и ему было несколько стыдно, потому что истинная причина была совершенно эгоистичной, хотя и понятной. Мармадьюк — душа-человек, но его нескладная фигура, его неприятные привычки — например, брызгаться слюной через щели в зубах или пукать, как гонг, — совсем не то, что хочется увидеть у молодой девушки. Мэтью даже передернулся при мысли, что за пугало это может быть. Вот почему она оказалась на корабле, плывущем через бурную Атлантику в грубый колониальный город, и вряд ли тут дело в пожаре в мэрилбонской школе.

Но сейчас ему хотелось лишь одного: содрать с себя окровавленную рубашку, вымыть лицо и лечь спать. В десять утра надо слушать показания вдовы Маклерой — вот это будет работка! — а потом в час дня — тайна, которую Мэтью уже мечтал разгадать: личность и цель таинственной миссис Кэтрин Герральд.

Хотя свечка в фонаре догорела гораздо раньше, чем он убрался с улиц, а живое воображение подсказывало ему, что за ним, отставая на двадцать ярдов, крадется некто в черном, готовый ждать другой ночи, но до гончарной лавки он добрался без приключений, поднялся по лестнице и влез через люк в безопасный уют своего скромного королевства.

Дьявол снова принялся бить жену, когда Мэтью сквозь двери с инкрустациями морозного стекла ступил на красный ковер вестибюля гостиницы «Док-хаус-инн». Она расположилась в красивом здании из красного и черного кирпича, трехэтажном, построенном в тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году на месте сгоревшей гостиницы Ван Пауэльсона. Изнутри стены были облицованы темным дубом, а солидная мебель создавалась в расчете на людей, умеющих ценить разницу между необходимостью и комфортом. В сводчатой нише стоял спинет, украшенный написанными маслом сценами из «Сна в летнюю ночь» — иногда здесь местными музыкантами устраивались концерты, и публики на них хватало. Все в «Док-хаус-инн» — от роскошных восточных ковров до живописных портретов ведущих коммерсантов Нью-Йорка — говорило о богатстве и влиянии. Трудно себе представить, что всего в сотне ярдов отсюда качаются у причалов мачты кораблей и шмыгают крысы под ногами потных грузчиков.