Он обглодал мясо до костей и отодвинул тарелку в сторону. Глядя на нее, Майкл чувствовал, как его сердце начинает биться сильнее. Ее глаза были сосредоточены на нем, они разбирали его на куски, и даже, когда он просто сидел молча, эти глаза с интересом изучали его, а острый ум размышлял о том, что он должен сказать дальше.

И вправду, что он должен сказать?

Придумать какую-нибудь пошлую остроту, чтобы заманить ее наверх, в свою кровать, в комнату 214, за что могло бы умереть большинство джентльменов в этом мире? Что до него… он ведь пустая униформа, надетая в качестве маскарадного костюма! Он подумал… и почувствовал в себе страх, что она разглядит саму его суть. Майкл боялся того, что она может подумать о нем, обо всем, через что он прошел — о крови и огне, о муках и скорбях. Он страшился, что она прочтет его душу в момент, когда уверенность его даст трещину. Ему казалось, что для этой женщины, для этого существа, для этого задания, он был недостаточно хорош.

Франциска заговорила, резко сменив тон.

— Я не шлюха, — сказала она. — И мне не жаль тебя. Если твоему отряду завтра утром прикажут идти на восток, или послезавтра, то это твой долг по службе — отправиться воевать. То, что я сказала тебе с самого начала, остается в силе. Я хотела бы сфотографировать тебя для моей статьи. Зачем? Потому что ты очень красивый мужчина и будешь хорошо смотреться на обложке журнала. И, как я уже говорила, я знаю, что у тебя сильное и благородное сердце. Откуда мне это известно? Потому что, несмотря на то, что мы оба сгораем от страсти и хотим подняться в номер, чтобы заняться любовью, я уверена, что ты не возьмешь меня, как животное. Ведь ты не зазываешь меня в кровать сальными намеками, другой бы стал. Я пошла бы с тобой наверх, чтобы после ты был должен мне эти снимки. Но так как ты не животное, я пойду с тобой с удовольствием. Я уже предвкушаю, что ты можешь мне показать. И что будешь думать, когда увидишь всю меня.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

— Я могу превратиться в животное, но сейчас дверь клетки заперта, — только и смог сказать он.

— На то и расчет, — отозвалась Франциска, и улыбнулась, продемонстрировав прекрасные ямочки на щеках.

Она демонстрировала их и там, за закрытой дверью отельного номера, когда ее красное шелковое платье скользнуло на пол с мягким шепотом. Майкл подумал, что в выточенных ложбинках на ее спине можно было бы проводить прекраснейшую чайную церемонию. Налить в них холодной воды, встать на четвереньки и попробовать живительную влагу иссушенным языком, что могло бы приравняться к блаженству путника в пустыне, набредшего на долгожданный оазис.

За окном все еще мелькали оттенки пожарищ, оставшихся после воздушного налета, и сейчас Майклу казалось, что он всем телом ощущает их жар. Впрочем, он не удивился бы, если б выяснил, что этой ночью в его номере гораздо жарче.

Она сказала, что хотела бы оставить маленькую лампу на письменном столе зажженной, чтобы эти часы, которым надлежит быть утерянными во времени, были освещены.

Они стояли друг напротив друга в центре комнаты и восхищенно ласкали друг друга руками. Ее пальцы играли с мышцами его рук, проводили по волосам на груди, по твердому животу и опускались ниже…

Лаская ее, он понимал, что видит перед собой нечто потустороннее, что просто не может принадлежать этому обыденному миру. Взгляд его был голодным, и ему не терпелось попробовать лакомый кусочек. Он перемещал руки по ее телу, как скульптор, согревая гладкий камень перед тем, как поработать над ним. У нее было сильное, подтянутое тело. Сильнее, чем у других женщин, с которыми ему приходилось бывать. Ее груди были не большими и не слишком маленькими, и Майкл чувствовал истинное наслаждение, прикасаясь к твердым соскам пальцами и языком.

Он скользнул руками по ее бокам, чувствуя пульсацию жизни в этом сильном теле — прекраснейшем окаймлении ее таинственной души. Майкл костяшками пальцев провел вниз по ее животу до пупа, и, когда он остановился там, она тихо выдохнула от щекотки. Когда его рука опустилась ниже и задержалась на черном треугольнике волос между упругими бедрами, она едва заметно вздрогнула.

Майкл обхватил затылок Франциски левой рукой и потянул ее к себе, чтобы впиться в ее губы поцелуем, однако она прижала палец к его подбородку, сообщая: у тебя еще нет разрешения на это.

Решив не нарушать ее границ, он не стал настаивать на поцелуе, а мягко поднял ее на руки и опустил на кровать.

Он хотел войти в нее, соединиться с нею в одно целое, и она желала того же, прижимаясь к нему — влажная от волнения — однако он не собирался торопить момент. Он осторожно проходился по ее прекрасному телу языком, позволяя себе едва ощутимо сжимать ее кожу зубами и тут же отпускать. Он начал это эротическое географическое исследование ее рельефов с горла, которое она открыла ему, доверившись, как и любая сгорающая от страсти женщина. Он не жалел усилий и не пропустил ни один порт захода, а когда его путешествие было почти закончено, она подняла бедра, ухватила его за волосы обеими руками и потянула к себе, призывая вернуться в гавань.

А затем настала ее очередь путешествовать.

Майкл Галлатин встречал много превосходных посетительниц с множеством выдающихся, а порою и совершенно удивительных талантов, но Франциска Люкс запросто могла заполучить ключ от его города… если не от всего его мира! Она брала его глубоко и сильно с намерением слить наслаждение и боль в единую сенсационную симфонию, неведомую ему до сих пор. Она была неумолимо страстной любовницей, умея балансировать на пределе выносливости партнера. Он чувствовал себя с ней так, как мечтал чувствовать себя с каждой женщиной — будто время замерло, и ничто не существовало в мире вне этой комнаты, не было больше никого на земле, лишь две слившиеся в порыве страсти и взмокшие от пота фигуры, чье тяжелое дыхание и сладкие стоны смешивались воедино в акте, доступном лишь богам, потому что он был слишком возвышен для простых людей.

Когда Майкл, наконец, вошел в нее, она приняла его в себя глубоко, обвела вокруг него ноги, и он ощутил ее неумолимый жар. Они двигались вместе на скомканных влажных простынях. Она легко закусила кожу на его шее, и ее дыхание напомнило ему шепот ветра в сосновых ветвях далеко отсюда, в русских лесах. В глазах ее вспыхивали блики, которые он не мог описать, они ослепляли его даже в темноте. Он чувствовал себя так, будто оказался свидетелем взрыва поезда на пустынной трассе. Он почти забыл о себе, почти потерял контроль, внутри него завыл волк, а наружу прорвался лишь стон чистого белого экстаза.

Затем Майкл открыл глаза, чтобы вновь узреть красоту своей любовницы и насладиться ею. Она смотрела на него изумленно, глаза ее сияли, как путеводная звезда для уставшего путника.

Он перевернулся на спину, а она перебралась на него и вновь начала двигаться в удобном ей ритме. О, это была самая страстная женщина в постели, и этот любовный танец будто был рожден вместе с нею. Чувство ритма делало ее свободной и дерзкой, позволяло экспериментировать с музыкой, которую дано было слышать лишь ей одной.

Франциска внезапно вскрикнула и задрожала от экстаза, и Майкл позволил себе сделать то же самое. Оргазм, накативший несколькими сильными волнами, был одновременно сладостным и мучительным, существующим на грани боли и удовольствия. Франциска будто и сама несколько раз была на пороге смерти от наслаждения. Она прижалась к нему в своем возрождении, коснувшись его щекой. Ее приятно пахнувшие черные волосы попали Майклу на лицо, и он с удовольствием вдохнул их аромат.

Они лежали, деля головами одну подушку, и смотрели друг на друга. Ее пальцы водили по его бедрам.

— Что я могу сказать? — игриво спросила она.

— А что бы ты хотела сказать?

— Что-то, что не должна говорить леди.